— Падите ниц, жалкие куски протоплазмы, ибо перед вами грозный повелитель Кибертрона и обитаемых пределов Вселенной, великий вождь фиолетового знака...
— ...могучий Мегатрон! — с благоговейной дрожью в голосе выдохнул розовощёкий толстяк. Даже "распростёршись ниц" на мягком ковролиновом полу, придавленный тяжестью Лазербика, он сумел извернуться так, чтобы не спускать глаз с повелителя десептиконов.
Старскрим, чью речь прервали на полуслове, на мгновение просто онемел от возмущения... А в следующее мгновение, когда гневная отповедь уже практически готова была сорваться с вокалайзеров, сикера перебил уже сам Повелитель — громовым, раскатистым, донельзя довольным смехом. Старскриму ничего не оставалось делать, кроме как подобострастно оскалиться и согнуться в поклоне ещё ниже.
— Ты прав человечек, — пророкотал Мегатрон, отсмеявшись. — Я Мегатрон. И я могуч. На всём Кибетроне не находилось равных мне по силе! И только подлость гнусного Прайма могла мне противостоять! До сего момента!
— Ибо в нашём никчёмном мире вы нашли новый источник могущества! — восхищенно прошептал толстяк. Взгляд его лучился таким обожанием и таким подобострастием, что Старскрим едва сдержался, чтобы не застонать от зависти: его лицевые пластины такого не умели.
— Не забывайся, человечек — проскрежетал разом посерьёзневший Мегатрон — То, что я позволил тебе говорить, не означает, что тебе позволительно перебивать меня. Я решаю, когда мне говорить, а когда слушать!
Старскрим едва сумел сдержать довольный смешок, глядя на то, как побледневший толстяк-художник ткнулся носом в пол.
— Старскрим! — уже давно привычный для Старскрима рык Мегатрона заставил человечка вздрогнуть всем телом и тоненько заскулить — Собери всё, что сможешь. Остатки сжечь! Студию сжечь! Все удалённые серверы отследить и уничтожить! Но сначала этого (длинный коготь черкнул в направлении жирного художника) отнесёшь в мои личные апартаменты. Бережно! Он стоит больше, чем и ты и вся твоя группировка вместе взятые!
— О повелитель! — пропищал толстяк уже из жмени сикера — Но я думал, вы нашли абсолютное оружие! Ответьте ничтожному: почему я???! Я всего лишь рисую комиксы!!!
***
— Вот почему, — Прайм аккуратно, двумя пальцами поднял лист бумаги со стеклянной столешницы. На листе, чуть обозначенные тонкими карандашными линиями, сцепились в бою два Трансформера. Трансформеры были неправильные: угловатые и кубоидные, непропорциональные и некрасивые, и близко не похожие ни на одного из автоботов, расположившихся сейчас на лужайке у дома.
Марина почувствовала, как кровь приливает к щекам. Ей было стыдно за свой набросок. Да что там, рядом с этими невообразимыми, сверкающими, полными гармонии существами, ей было стыдно вообще за все её комиксы, рисунки и наброски, за каждого железного уродца, которого она когда-то имела наглость называть Трансформером...
— Это... Это великолепно! — проскрипел из-за плеча Прайма автобот, чья крупно сегментированная броня переливалась молочно-белым и рубиново-алым — Я никогда не додумался бы до такого, Оптимус! Так просто и в то же время... Так эффективно! Смотри!!!
Он вскочил. Полыхнул тёплым жёлтым светом старенький "Фольксваген", притаившийся в открытом гараже — и в следующее мгновение по телу Трансформера побежала волна согласного движения множества сегментов. Секунда, две... И он переломился пополам, складываясь, сворачиваясь в точную копию автомобиля.
— Смотри, Прайм! — повторил он снова.
Рыкнул мотор. Автомобиль рванулся вперёд и вверх. Перед машины вздыбился, руки выстрелили вперёд и вверх, нанося удар; не до конца трансфомировавшаяся нога взрыла мягкую клумбу...
Всё было так. Всё. Каждый шаг и каждое движение сустава. Всё было так, как Марина представляла себе тысячу раз. Именно так, как это было изображено на тонком листе дешёвой бумаги, зажатом в пальцах Прайма. Так — и не так. В тысячу, в миллион, в миллиард раз прекраснее!!! От ощущения бессилия перед лицом этой невообразимой гармонии движения Марине хотелось плакать навзрыд.
— Ты понимаешь, девочка? — качнул головой Оптимус — ты понимаешь, что твои рисунки значат для нас?
Марина упрямо тряхнула рыжей чёлкой, и закусила губу, чтобы и в самом деле не разреветься. Она понимала только, что никогда-никогда-никогдашеньки-никогда её рисунки не воплотят эту симфонию движения, этот танец тысяч сочленений и миллионов сегментов, это перетекание и переплетение живых металлических шнуров и не менее живых пластин кристально-чистой, сверкающий брони.
— Я видел и другие твои работы — проскрипел из-за спины Оптимуса красно-белый автобот («Рэтчет!» — припомнила Марина имя) — И знаешь, что я тебе скажу девочка? Узнай я эти движения на гиперцикл раньше, и, быть может, мы удержали бы Кибертрон! Я уверен, что в желании завладеть каждым из твоих рисунков десептиконы не пожалеют никаких сил и средств.
— Но почему? — прошептала Марина — Я не понимаю. Я всего лишь рисую комиксы. Я даже не художник. Это просто фанарт...
— Это не просто комиксы — серьёзно покачал головой третий, бело-голубой автобот с иероглифом на груди, напоминающим цифру 4 — Каждое движение, нарисованное тобой здесь, выверено и просчитано. Каждый шаг и каждая трансформация необходимы и точны. Пойми, мы никогда не дрались так. Мы трансформировались в бою, да. Но наша трансформация всегда была просто естественным движением наших тел. А то, что нарисовала ты, это не просто трансформация... Это искусство, овладев которым, любой из нас сможет стать практически непобедим!
— Теперь ты понимаешь, девочка? — проскрежетал Рэтчет -- Ты нарисовала для нас... как это будет по-вашему? кунг-фу! Ты нарисовала для нас трансформационное кунг-фу!
И, подумав мгновение, сначала Прайм, а затем и остальные автоботы склонили головы в знак согласия...