Он любил, когда бьющиеся в судорогах тела его жертв, танцевали в унисон с их криками. 

   Это было тем, что нельзя легко контролировать, непредсказуемая сила, которая заставляет тело выдавать спорадичные движения в определенные промежутки времени. И это не поддавалось никакому смыслу или логическому объяснению. С каждым мехом это по-разному. Новый, захватывающий опыт, мощная пульсация энергии, а затем ее медленное затухание. Он обожал это даже больше чем финальный выстрел в Искру, больше чем звуки, которые он мог вырвать из их них вокодеров, пока напрягал их сознание и разрушал тело.  

   Потому что их рыдания от страха никогда не смогут сравниться с наслаждением от последнего танца, который приходит вместе с этим. 

   Подергивание рукой, рывок ногой, жужжание и цоканье приводов, размельчающих треснутые платы – так приятно, так красиво. Дрожащий корпус, темные потеки энергона, мятые куски сервоприводов, вырисовывающих гротескную картину на земле – так завлекательно, так маняще красиво. 

   Ничего не могло так удовлетворять, как возвращение на базу с перепачканной в крови броней. На ступнях запеклась грязь вместе с проводами от его последней убийственной прогулки, адреналин просочился сквозь саму его суть, когда он вспоминал каждый спазм и дрожь, сопровождающие танец. Маленькой пульсации и мерцания жизни не стало, оно ушло, освобождая себя из разлагающегося, гниющего корпуса; последние отголоски мира вибрировали сквозь полую оболочку меха. 

   Запах горящего металла и звон разбитого вокала не имели ничего общего с этими потрясающими концертами.

   Иногда он даже ощущал, что его ноги самостоятельно отбивали ритм, который соответствовал каждому из этих многочисленных танцев. Он легко ступал по полю мертвых тел, синий визор замерцал с азартом, когда подпевая, он в одиночку начал танцевать свой истонченный вальс, погружая свой ум все глубже в мелодию каждого умершего в пытках трупа. 

   В конце-концов, он по-прежнему оставался мехом души, хотя редко находил свободное от работы время. Но у него всегда хватало времени, чтобы запомнить каждое движение из всего этого. Экзотические, бессистемные шаги, открывающиеся перед ним, записывались в его процессор. Это был новый опыт, толкающий к последующим исследованиям. 

   Потому что, однажды даже он сам может представить себя выполняющим этот последний танец на земле, посреди окровавленного поля боя. 

   И ему нравится думать, что он будет кричать в пустоту с таким же страстным жаром, как и его предшественники.