Утомительно. Нет никакого другого слова для неизбежного общения с новым контингентом. В разгар войны я подчинялся непосредственно Джазу, и он был достаточно общителен для десятка мехов. Всё, что я должен был делать - стоять в одной комнате с ним, и я становился таким же социально невидимым, каким мог быть физически. Теперь его уже давно не было, он был потушен на этом незначительном шарике грязи, и мне необходимо было снова искать способ взаимодействия с теми, кто никогда не сможет по-настоящему понять меня.

Меньшие мехи обвиняли меня в том, что я считал себя лучше всех остальных. Они не понимали, что я и есть лучше, чем другие мехи. Хаунд и Трейлбрейкер были родственны торговому клану, поэтому они имели слабое представление о том, от чего я отказался, когда присоединился к автоботам, но лишь один оставшийся онлайн мех был свидетелем моей жизни в качестве наследника Полихекса. Я был рождён с огромным богатством и привилегиями. У меня были лучшие модернизации, которые можно было купить за кредиты, и целые города называли меня "лорд". Мудрецы были моими наставниками, и известные художники занимались моей внешностью.

Тем не менее, я встретил своего первого друга лишь к тому времени, как обзавёлся третьим по счёту корпусом. Я успел обвыкнуться в этом теле, прежде чем признал его, как друга, и понял, что он был единственным. Мехи и феммы, с которыми я взаимодействовал, был родичами, вассалами или слугами. Даже родственники раболепствовали передо мной, и мои братья были моими подчинёнными. Только мой дед, отец и мать были выше меня в иерархии рода. Я был рождён, чтобы править, и все мы - от величайшего до наименьшего - знали моё место.

Это постепенно начало меняться после появления в моей жизни инженера по имени Оптимус. В первую очередь меня привлекло к нему его терпение. Он был не просто терпим, как мои родители или воспитатели, и при этом он не пресмыкался, как те, кто пришёл искать моей благосклонности. Он выказывал мне столько уважения, сколько позволяла честь, и когда мы говорили, он открыто смотрел мне в глаза. Оптимус видел меня, а не наследника Полихекса. Я задумался, что бы я нашёл в своей искре, если бы Великая Искра отправила меня в другой клан? Когда он встречал мой взгляд, что же он видел во мне, чего не видели другие? Чего он не видел, раз не чувствовал необходимости отвести взгляд?

Когда контракт с моим отцом был завершён, Оптимус уехал по новым делам, но его влияние продолжало следовать за мной. Мой отец был недоволен и считал это моим бунтом, но каждый раз, когда он критиковал Оптимуса, расстояние между мной и моим создателем росло. Мы оба почти непрерывно блокировали нашу связь, а когда моя лояльность, наконец, подверглась испытанию, я был почти потрясён тем, как легко было выбрать Оптимуса, а не родного отца.

Его сторонники называли его Оптимус Прайм, и обозначение звучало правильно. Моё служение ему было естественным, даже несмотря на мои чувства аристократа, ибо что есть по сравнению с Праймом всего лишь принц, даже если он наследник Полихекса? Я отрёкся от своего клана и поклялся служить Прайму и его роду, и хотя грубые пещеры и ещё более грубые мехи, которые присоединялись к нам, были чужды мне, я в жизни не чувствовал себя настолько дома.

Мой Прайм попросил меня стать его шпионом и диверсантом под командованием Джаза, меха настолько обычного, насколько они вообще могут быть. Ради присяги и дружбы, вдохновившей её, я служил меху, который несколькими орбитальными циклами раньше низко кланялся бы мне и называл меня "господин Мираж". Я принимал от него приказы, отвечал перед ним и даже сносил его неодобрение. Поскольку я был вдали от моего Прайма, мне понадобилось больше времени, чем, вероятно, должно было, чтобы понять, что видел Оптимус в искре того испорченного юнглинга из Полихекса. И это было то же самое, что позволяло ему выдержать мой взгляд без страха и стыда. В боевом командире или консультанте, в каждом мехе и фемме Оптимус видел его или её истинную ценность. Я был живым, я был разумным, я был искрой жизни, созданной Великой Искрой, и я был ценен одним этим. Он также знал, что то же самое относится и к нему, поэтому он не боялся и не преклонялся передо мной. Именно это понимание, эта простая и искренняя вера в ценность и равенство искр, позволили мне, в конечном счёте, ассимилироваться среди автоботов, несмотря на наше очень разное воспитание. Нельзя было отрицать, что я лучше их - у меня была древняя родословная, более высокий уровень образования, лучшие модернизации, достойные манеры за столом - но я не был более ценен, чем они. Даже Скидс и Мадфлэп были достойны моей защиты и уважения просто потому, что их искры пришли из того же источника, что и моя.

Когда меня, наконец, настигло это прозрение, я начал мечтать о новом друге, но к тому моменту я отвратил от себя стольких мехов, что эта затея выглядела почти не стоящей затраченных усилий. Хаунд и Трейлбрейкер были первыми, с кем я неуклюже попытался подружиться, и среди смерти и страданий войны я постепенно научился понимать их, а они меня. Только их присутствие на нашем задании - уничтожить Шоквейва - сделало других роботов терпимыми. Спрингер и Хот Род выказывали мне глубокое недоверие, а Эвак был не заинтересован даже говорить с любым мехом из Башен, тем более с бывшим наследником Полихекса.

Несколько часов назад мы вновь присоединились к Прайму, и хотя я радовался возможности снова видеть его, я должен был как-то найти способ "приспособиться" к Джолту, Уилджеку, Санстрикеру и Сайдсвайпу. Я просто не был разработан или запрограммирован на такие вещи, а касательно младших близнецов, я не был уверен, смогу ли я вообще вынести светские беседы с ними. До того, как десептиконы уничтожили наш город, Скидс и Мадфлэп принадлежали к торговому клану, и они были живым доказательством того, насколько низко пал наш класс.

Мы сейчас собрались в том, что коренные формы жизни называли "казармами автоботов", ожидая прибытия органического существа, которое Оптимус называл Праймом. На первый взгляд эти существа - люди - казались отталкивающими, истекающими смазкой каплями, но тот, кто был удостоен символа автоботов и имени Айрон Уилл, был так похож на Айронхайда, что я быстро преодолел эту первую реакцию. Мой Прайм соизволил работать с ним, и я обязан был следовать его примеру.

Когда двери в наши казармы открылись, появились три человека, и я изумлённо выпрямился. Органический мех имел сигнатуру искры. Я в замешательстве взглянул на Оптимуса, но он уже обращался к новоприбывшим и склонял голову перед человеком, который занял место рядом с ним. Должно быть, он и был Сэмюэлем, которого мои коллеги-автоботы также называли Праймом.

Чтобы помочь фемлингу Айрон Уилла, Сэмюэль рассказал о значении имени Прайма и Матрицы Лидерства. Затем, наклонившись, он поднял Матрицу, и она вспыхнула в его манипуляторе. Словно электрический разряд пронзил моё тело при виде этого.

Это была правда. Каждое слово передачи Оптимуса было правдой.

Я изумлённо пробормотал что-то, и не я один. Это существо лишило жизни Мегатрона, разрушило Великую Искру. Он нашёл один из самых священных артефактов нашей расы и использовал его, чтобы покорить смерть. Не только Оптимус имел долг жизни перед этим существом, мы, как раса, обязаны были почитать его за то, что он сделал. Эта органическая капля с сигнатурой искры была Праймом.

Слова, которые я произносил очень давно, снова и снова проигрывались в моём процессоре - клятва, которая связала меня служением Оптимусу и его клану до конца моего функционирования. Сигнатура искры Сэмюэля практически не отличалась от искры Оптимуса, и моя верность принадлежала всем, кто был связан с Праймом. Если сходство в сигнатуре искр означало то, что я думал, я присягнул служить этому хлюпкому Прайму, этой форме жизни, столь низкой, что она использовала для мышления углерод вместо кремния.

Сэмюэль повернулся и обратился к нам, приглашая нас отпраздновать день благодарности и благодарения с Айрон Уиллом и его кланом, добавив:

- Мы все благодарны за приезд четырёх новых друзей и товарищей по оружию.

Друзья. При всём моем потрясении, в моей искре зародилась мучительная надежда. Я ничего не знал об этих людях и их культуре, и это могло быть просто пустое слово, используемое в среде торговых кланов. Но возможно также, что этот Прайм видел и говорил это по-настоящему, как Оптимус.

Мой Прайм покинул нас вместе с Сэмюэлем, Айрон Уиллом и Бамблби. Я должен был подождать, чтобы поговорить с Оптимусом обо всём этом. А пока я подобрался ближе к Хаунду и Трейлбрейкеру, разговаривающим с Джолтом, остановившись достаточно близко к ним, чтобы не казаться одиноким, но достаточно далеко, чтобы не вмешиваться.

...

Как и Эвак, Хаунд и Трейлбрейкер, я начал изучать пакеты информации, подготовленные Проулом для вновь прибывших на Землю. Чем больше я узнавал, тем больше я удивлялся тому, насколько похожи были наши расы, несмотря на физические различия. Мой заново откалиброванный хронометр показал 2:12 ночи, когда Оптимус связался со мной.

/ Присоединишься ко мне, Мираж? /

/ Конечно, / - ответил я, следуя за его сигналом туда, где он ожидал меня в альт-форме.

Он поехал впереди, и мы выехали на юг в область, которая, в соответствии с установленным уведомлением "Добро пожаловать", была запретна. Мы проследовали дальше.

Как только мы оказались вне поля зрения контрольно-пропускного пункта, он трансформировался, и я последовал его примеру. Мы стояли в молчании, глядя на звёзды.

- Приятно видеть тебя, старый друг, - сказал он, наконец.

- Я рад снова служить на твоей стороне, - ответил я.

Он чуть наклонил шлем с весёлыми огоньками в оптике и сказал:

- Я вижу тебя, Мираж.

Я невольно улыбнулся.

- Ты всегда видел. Прошло много времени.

- Целая жизнь, - легко согласился он. - Ты обеспокоен из-за Сэма.

- Я забыл, как ясно твоё зрение, - признался я. - Да. Он связан с Праймами, не так ли?

- Да, хотя это и не общеизвестно. Мы разделяем братскую связь.

- Тогда я принёс присягу служить и ему.

Он не ответил, и я был благодарен ему за молчание. В первые дни войны Оптимус был моим единственным якорем в хаосе общества, разрывающего само себя на куски. Теперь мы все брошены на произвол судьбы, потеряны, словно корабль без руля и ветрил, и я уже давно был отрезан от нашей дружбы. Мне не хватало стабилизирующего присутствия моего Прайма.

Я унижал себя ради Оптимуса, но мог ли я сделать то же самое для Сэмюэля Прайма, сам факт существования которого - живое доказательство, что у Праймуса извращённое чувство юмора? Я смотрел в свою искру и был обеспокоен тем, что не мог найти ответа. Я видел, как Сэмюэль держал активированную Матрицу. Сигнатура его искры была неоспорима. Оптимус сам признал, что они разделили братскую связь. Если бы он был кибертронцем любого класса, конструкции или звания, я мог бы достаточно смириться, чтобы склониться перед ним.

- Когда я умер, ты был освобождён от служения мне, - наконец сказал Оптимус. - Сэм в то время не имел искры, и я был отделён от всего моего рода. Не осталось никого, с кем тебя связывал бы долг, и ты с честью выполнил свою клятву.

- Как будто это что-то значит, - с усмешкой ответил я. - Я служу тебе во имя дружбы, Оптимус Прайм. Моя верность была дарована тебе и основана на моей смерти, а не твоей.

Он торжественно кивнул головой в знак согласия.

Моя искра наполнилась любовью к моему Прайму, когда я понял, что он дал мне выбор там, где я выбора не видел. Своими словами я не поймал себя в ловушку рабства, которое ни один из нас не мог себе представить. Сейчас у меня действительно не было никаких обязательств, перед ним или Сэмюэлем. Клятва, которую я дам им, будет моей собственной волей.

- Примешь ли ты мою верность? - вдруг спросил я. Я мог угадать ответ своей искрой, но хотел услышать это собственными аудиодатчиками. Я не делал секрета из моего первоначального презрения к людям.

- Даже если ты не сможешь даровать свою верность Сэму, я приму всё, что ты готов дать мне. Я давно принял тебя в число моих друзей, Мираж, и я не требую и не ожидаю от тебя клятв. Я никогда не ставил под сомнение твою преданность.

Глядя сейчас на него, на Прайма, который стоял на месте, по праву принадлежавшем моему отцу, я понял, какова моя судьба, потому что это был единственный выбор, который я мог заставить себя сделать, и это знание наполнило меня миром.

- Я хотел бы произнести слова, рождённые в моей искре.

Повернувшись ко мне лицом, он торжественно склонил шлем.

Я опустился перед ним на колени.

- Я, Мираж, автобот и слуга Оптимуса Прайма, настоящим клянусь стоять перед тобой в войне и рядом с тобой в мире и во всём служить тебе и твоему роду, как один брат служит другому, пока все не станут едины.

Наступила долгая тишина, и я не смел поднять глаза. Эту клятву я приносил ему вечность назад, когда он в первый раз принял мою верность, и чем дольше он не отвечал мне, тем больше я боялся, что сказал не то. Что есть по сравнению с Праймом всего лишь принц, даже если он наследник Полихекса? И всё же в моей клятве я ставил себя равным ему.

Я чуть не вздрогнул, когда его тяжёлая рука опустилась на моё плечо, но его голос был насыщен эмоциями, когда он ответил:

- Я, Оптимус Прайм, услышал твой обет верности и братскую клятву, автобот Мираж. Я принимаю твою верность и клянусь тебе в том, что я и мой род будем стоять перед тобой в войне и рядом с тобой в мире и во всём служить тебе, как один брат служит другому, пока все не станут едины.

Мои насосы застыли при его словах. Он принял мою клятву и дал ту же самую - с обновлением.

- Понимает ли Сэмюэль Прайм, что это значит? - спросил я, всё ещё глядя на запёкшуюся землю под нами.

- Он поймёт. И он будет чтить это.