Прощальные лучи солнца озарили тёмную фигуру, сидевшую на берегу. На корпусе, где сквозь слой грязи едва заметно виднелся жёлто-зелёный цвет, мягко играли слабые блики света, придавая застывшему автоботу более живой вид. Волны лениво накатывали на берег, касались ног фигуры и тут же поспешно отступали, словно боялись потревожить хрупкий покой, но уже через пару минут снова повторяли свой набег. Растущие чуть поодаль деревья изредка шевелились, шумя листвой и стряхивая с себя оцепенение, чтобы потом снова замереть. 
Казалось, более умиротворённой и спокойной картины не найти, но стоило лишь взглянуть на лицевые пластины бота, как иллюзия исчезала. Голубая оптика автобота горела очень слабо, изредка и вовсе затухала. Рот был искривлён в горькой усмешке, обращённой ко всему миру, как будто упрекая радующихся жизни существ.
Тишину нарушил сам автобот. Его глухой голос становился то слишком громким и пугал местную живность, снующую неподалёку, то затихал, сливаясь с шумом прибоя.
- Победа всегда требует жертв, это знают все. И я знал. Но я не знал, что нам придётся пережить такое предательство.
- Не переживай, Рэтчет, - раздался рядом с ним тихий голосок, преисполненный печали, и маленькая сгорбленная фигурка пошевелилась.
Девочка сидела в неудобной позе возле ног трансформера, устало прислонившись головкой к металлу, и неосознанно гладила какую-то выпирающую деталь. Вздрогнувший медик перевёл на неё взгляд заметно потеплевшей оптики и ласково провёл пальцем по волосам, приглаживая непослушные пряди. После смерти Айронхайда эта органическая стала для него единственным светлым лучиком во внезапно наступившей темноте. Ни Оптимус с его проникновенной и мягкой речью, ни Уильям, остро переживающий гибель друга, не понимали автобота так, как понимала маленькая девочка.
Никто раньше не замечал крепкой дружбы между ворчливым врачом и не менее ворчливым оружейником. Над ними подшучивали, иногда молодые боты запирали их вместе (за что, конечно, потом сильно влетало), искренне полагая, что в одном помещении эти двое не уживутся. Айронхайд, хоть и мог с одного выстрела разнести полстены, никогда не делал этого. Он усаживался на платформу, кивком приглашал врача сесть рядом, и они дружелюбно беседовали, радуясь такому внеплановому «отдыху». Через некоторое время, когда Оптимус спохватывался, шутников отлавливали, наказывали, а беседующих друзей выпускали из закрытого помещения. Но это было давно. Тогда оружейник был ещё жив.
Сперва осознание того, что Айронхайда больше нет, никак не укладывалось в голове, а теперь, когда Рэтчет уже свыкся с этой мыслью, внутри постоянно ощущалась дыра. Врача преследовало чувство, что чего-то (хотя скорей всего кого-то) не хватает. Не хватает привычного ворчания, тяжёлых шагов. В медотсеке давно не слышно беспокойного звона падающих колб, которые так любил разбивать Айронхайд в порыве злости.
Аннабель узнала о печальном известии не сразу. Долгое время Уильям тщательно скрывал от дочки новость, которая вполне могла пошатнуть её здоровье, врал, что оружейник просто занят и никак не может дождаться момента, когда увидит своё солнышко. Девочка верила, ведь папа, по её мнению, не мог лгать. Она каждый вечер перед сном разговаривала со своим мишкой, представляя на его месте Айронхайда. Рассказывала о событиях, произошедших за день.
- А ещё я, оказывается, выросла! Представляешь? - взахлёб говорила Аннабель, жестикулируя и строя гримасы. - На два сантиметра! Я у тебя теперь большая! Скоро тебя перерасту! - и девочка смеялась. Смеялась долго, до слёз. Непонимающе трогала свои мокрые щёки и растерянно улыбалась, ощущая пустоту где-то внутри себя.
- Я же не должна плакать, а плачу. Почему, дядя?..
Долго Рэтчет не хотел видеть малышку, осознавая, что причинит ей боль, но в один момент его как током ударило, и он понял: пора рассказать правду. Уильям и Сара сначала не хотели, настаивали, что этот разговор надо отложить, ведь неизвестно, как отреагирует их дочь. На это внезапно разозлившийся медик выдал длинную гневную тираду, и родители Аннабель вынуждены были уступить.
Девочка почему-то не удивилась, когда Рэтчет всё ей рассказал. Она лишь кивнула и, ничего не говоря, прижалась к грудным пластинам врача. Долгое время они молчали, и малышка срывающимся голосом попросила вдруг автобота, который хотел было что-то сказать:
- Давай помолчим. Дядя не любит, когда много говорят.
Медик молча стиснул её в объятиях. Пожалуй, тогда слова действительно были не нужны.
Вот и сейчас хотелось просто сидеть, и ничего не говорить. Недавно Рэтчет с удивлением отметил, что не всегда молчание бывает неловким или угнетающим. Также оно может быть уютным и в какой-то степени необходимым.
Молчать с Аннабель было легко. Девочка, как подозревал Рэтчет, в эти моменты погружалась в воспоминания. Иногда она вздрагивала, и уголки её губ чуть-чуть приподнимались. После этого малышка всегда трясла головкой и смотрела куда-то наверх, стараясь, чтобы непрошенные слёзы исчезли. Ресницы начинали трепетать, в горле появлялся странный комок. Аннабель пыталась его сглатывать, но из-за этого в носу щипало, и слёзы с новой силой текли по щекам. В груди больно щемило.
Каждый из этих двоих осознавал, как много ещё не было сказано, не было сделано.
- Я с ним до этого поссорилась. Он у меня прощения попросил, а я... Я его тогда не простила, - Аннабель шмыгнула носом.
Рэтчет ничего не ответил. Он лишь прикрыл оптику, понимая, что отвечать не надо. Помнится, медик сам чуть не поссорился с оружейником. Врачу надоело, что Айронхайд практически с каждого задания возвращался с множеством ран (но, признаться, почти все были несерьёзными). Коллекционировал он их, что ли? Если бы этот упрямый бот не лез в самую гущу, не бросал вызовы налево и направо, то шансы вернуться с целыми конечностями возросли бы довольно-таки существенно. Но Айронхайд считал, что так поступают лишь трусы, которые не умеют воевать и стыдливо прячутся за спинами товарищей. Разве можно было его переубедить? Нет. Поэтому приходилось чинить оружейника, попутно выслушивая разные колкости. 
Автобот невольно усмехнулся. Оружейник терпеть не мог вида разных инструментов и из-за этого пытался как-то спровоцировать врача, чтобы Рэтчет, отвлекаясь на спор с пациентом, не заметил, с каким страхом смотрит на инструменты чёрный бот. Несмотря на свою боязнь, Айронхайд в медотсеке вертелся часто. То у него манипулятор отказывает, то искра вытворяет что-то. 
- Беспроцессорный ты дрон, - ласково упрекал его военврач. - Старый ты уже, вот на ходу и разваливаешься.
- Неправда! - оружейник крепко хватал Рэтчета за пальцы, мешая работать и заставляя смотреть в беспокойную оптику. - Я не разваливаюсь! Слышишь?! Я ещё не одну тысячу десептиконов перебью! Веришь?
Жёлто-зелёный через силу улыбался, чувствуя, как искра предательски сжимается. 
- Конечно, верю. А сейчас не мешай.
Айронхайд позволял другу работать дальше, лишь изредка внимательно поглядывая на него. Оружейник даже не представлял, как в эти моменты волновался медик. Инструменты падали на пол, пальцы сжимали не те провода, оптика сбоила, но Рэтчет находил в себе силы, успокаивал друга и продолжал свою работу.
- Что с тобой? - сквозь мутную пелену воспоминаний послышался обеспокоенный звонкий голосок, и врач, очнувшись, опустил голову, разглядывая девочку. - Ты в порядке?
- Да, детка. Просто... вспомнилось.
Аннабель оглядела автобота, чуть прищурившись. Убедившись, что с ним всё нормально, она взяла в руки лежащую рядом палочку и стала что-то рисовать на мокром песке. Овал, в нём две точки и дуга.
- Знаешь, а мне дядя даже снился один раз. Я у него хотела прощения попросить, а он взял и исчез, - рассеянно произнесла девочка, продолжая выводить на песке закорючки. Две короткие линии, к каждой из которых были вскоре пририсованы продолговатые штуки, выполняющие роль пушек. - А тебе дядя снится?
- Мне ничего не снится, - пожал плечами Рэтчет.
И берег вновь погрузился в тишину.
Автобот привозил девочку сюда раз в неделю, и этого времени им хватало, чтобы спокойно поразмыслить и поделиться чем-то друг с другом. После каждой такой прогулки становилось легче, и боль в груди притуплялась.
Закончив выводить линии, Аннабель подняла головку и посмотрела на задумавшегося врача. Почему-то в этот раз он всё равно казался грустным. Кажется, их беседа ему ничем не помогла. Девочка вдруг улыбнулась, придумав замечательный способ отвлечь бота от мрачных мыслей. Она обхватила коленки руками и тихо позвала:
- Дядя.
- Да, солнышко? - машинально произнёс Рэтчет, опуская взгляд на органическую.
Воцарилась тишина. Малышка зажала рот ладошками, беззвучно смеясь. Её глаза, чуть красные и припухшие от слёз, сейчас счастливо светились, и врач улыбнулся, понимая, что, пусть и неосознанно, но сделал ей приятно.
- Вот видишь, всё-таки часть Айронхайда осталась с нами, - звонко сказала девочка. - Вот здесь, - Аннабель коснулась своей груди, - и вот здесь, - пальчик указал на грудные пластины бота.