С улицы донеслись приглушенный вой сирен и автомобильные гудки. Потом все смолкло. Аттинджер позволил себе отвлечься ненадолго от экрана компьютера, прислушиваясь к далекой дорожной суете, и неожиданно для себя самого залюбовался городскими огнями за окном кабинета. Их свет размывался из-за капель дождя, прочертивших сотни дорожек на широком стеклянном полотне. Ночной Чикаго всегда жил активной жизнью далеко за полночь, как и он сам. Гарольд не глядя обыскал правой рукой стол, нащупал в большой прозрачной пепельнице едва дымящуюся сигарету и сделал короткую затяжку. Быстро стряхнул пепел с галстука. Не очень-то аккуратная привычка, но никотин не позволял его мозгам выключаться.
Возможно, кто-то из студентов «Фермы» и мечтал попасть в его отдел, но молодняк наверняка воображал гонки да перестрелки. Однако работа «Могильного ветра» в первую очередь – информация: допросы и протоколы; постоянно обновляющиеся данные спутников и детекторов энергона; сводки СМИ, звонки в колл-центр департамента общественных связей от безумцев, которым в гаражах мерещатся пришельцы (осталось только повесить в кабинете плакат «Хочу верить»); сотни писем, электронных и бумажных; десятки досье на роботов и людей, вплоть до официанта, который продавал юному Уитвики кофе в последний раз; отчеты о каждой пуле, выпущенной в пришельца.
Деньги налогоплательщиков – вот главное мерило патриотизма. Аттинджер считал себя патриотом и умел считать, в отличие от Сэвоя. Хотя Джеймс получил уже два выговора, Гарольд понимал, что бороться с ним бесполезно: Сэвой хороший охотник, хотя и не лишенный азарта, только вот бюрократ из него никудышный. Впрочем, не стоит доверять волку цифры. Хочешь сделать что-то хорошо – делай сам.
Аттинджер раздавил окурок, потер переносицу и снова надел очки. Пальцы забегали по клавишам, работы было еще на час.
Когда золотистая стрелка наручной «Омеги» переползла римскую “II”, Аттинджер запер кабинет. Потом шел по длинным, экономно освещенным в ночное время коридорам, на ходу застегивая черный тренчкот. Спустился в просторный серо-зеленый холл, попрощался с охранниками, минуя раму металлоискателя. До выхода его провожали красные глазки видеокамер.
«Мерседес» ждал на подземной парковке, но Аттинждер вышел на улицу, в теплую летнюю ночь, чтобы вдохнуть немного воздуха, наэлектризованного и загрязненного мегаполисом, но такого настоящего, ароматного после короткого, обильного дождя. Глоток свободы.

Он сразу понял, кто пред ним. Автомобиль цвета мокрого асфальта, казалось, являлся продолжением влажной дороги. Капли на капоте блестели в свете фонарей. Значит, недавно спустился со своей парящей цитадели и зачем-то ждал.
Гарольд проводил некоторое время, изучая информацию по альтмоду, выбранному Локдауном. Неприлично дорогая и элегантная машина, ничего не скажешь. К лэптопу Аттинджера обычно прикасался только он сам да отведенный Управлением специалист из бывших хакеров. Кроме того, что может быть банальнее интереса мужчины к автомобильным эксклюзивам? Тем не менее, Гарольд стер всю историю посещений из браузера. На всякий случай.

– Присаживайтесь, нам есть что обсудить.
Равнодушие в голосе Локдауна почти не трогало.
– Почему не по коммлинку?
– Потому что этот вопрос требует вашего личного присутствия.
Дверца суперкара приподнялась, подобно крылу, пропуская Аттинджера в святая святых.
Гарольд не стал задавать лишних вопросов: наемник не из тех, кто приезжает, чтобы обсудить погоду.
Аттинджер опустился на жесткое черное сидение и огляделся. Локдаун маскировался под ламборгини только снаружи. Внутри он предпочитал не иметь ничего общего с земной техникой, поэтому кресло было одно. Приборная консоль оказалась гладкой и пустой, на ней только иногда вспыхивали зеленым асимметричные световые узоры-коды. Все остальное Локдаун прятал под округлыми и остроконечными сегментами брони. Лобовое стекло почти не пропускало свет. Гарольд слышал за спиной ленивое движение сложных внутренних механизмов. Ремней безопасности тоже не было. Грудь и живот намертво перехватили две полупрозрачные твердые скобы.
Он внутри Локдауна. Аттинджер автоматически поправил галстук.
Звук ожившего мотора был злым и низким, похожим на рев дикого зверя, запертого в клетку. За долю секунды Аттинджера дернули сотни лошадей, и он ударился затылком о подголовник. Будь он лет на двадцать моложе, ему пришлось бы по душе такое лихачество. Но не теперь: слишком быстро и отдает в позвоночник.
Локдаун, казалось, не замечал неудобств гостя и, пока Гарольд терялся в догадках, беспорядочно разменивал городские дороги, резко припадая на передних колесах перед светофором, и ловил на себе оценивающие и одобрительные взгляды пешеходов-полуночников.

Выбравшись за черту Сити, автомобиль продолжил путь по широкой многополосной трассе вдоль Мичигана. На водной глади, позолоченной светом чикагских небоскребов, спали и покачивались на волнах, словно птицы, белые яхты.
Гарольд представил вдруг, что этой красивой июньской ночью Оптимус Прайм тоже едет сейчас где-то, разрезая светом фар теплую тьму, и везет своего пассажира. В этот момент Аттинджер впервые подумал об автоботе как о чем-то (ком-то) большем, нежели о куске опасного металла.
Наконец Локдаун подал голос, словно прочитав мысли Гарольда:
– Мы должны скорректировать тактику и сосредоточить внимание не только на Оптимусе, но на человеке, который едет с ним. Вы любите разные высказывания, мистер Аттинджер. Вот одно из них: познай своего врага как самого себя. Я кибертронец, поэтому могу просчитать некоторые модели поведения Оптимуса, хотя с учетом его эмоциональной неустойчивости нам следует умножать всё на три. Понимаете, к чему я веду?
– Пока не очень.
– Если вам удастся изолировать пассажира: не убить человека, а взять в заложники, мы получим хорошее средство для... контроля над Праймом и сможем закрыть наконец контракт. Мне бы не хотелось использовать слово «шантаж», но ваша медлительность начинает раздражать.
– Почему вы считаете, что люди для него имеют какую-то ценность после всего, что случилось?
– Не люди, а человек.
Локдаун замолчал, потом добавил:
– Мне не хотелось в этом признаваться, но если бы с вами произошло нечто подобное, я возможно – подчеркиваю: возможно – испытал бы некоторое беспокойство.