Всего пять циклов назад, во время подзарядки, странные видения возникли в блоках моей памяти. Они не стерлись автоматически после выхода в активную фазу, как это бывало с обычными, уже пережитыми когда-то впечатлениями, которые служили лишь фоном для фазовой перезагрузки. Они явно пришли извне. И особенно странным было то, что я даже смог извлечь из этих видений отдельные фрагменты, чтобы поразмыслить на досуге.

Мне снилось лицо моей Смерти. Не дезактивации, безликой и непонятной, чего мы, живые существа, подсознательно боимся. А именно Смерти — явления не страшного, а закономерного. Смерть смотрела внутрь меня своими огромными окулярами, удивительно прекрасными и желанными, и я, даже в режиме подзарядки следуя своей вечной привычке анализировать, сказал сам себе:

«Смерть — это не враг, это просто перемены, переход в другой мир...»

Но какие перемены могли настичь меня сейчас, на этом, полном рутины, этапе жизни.

Прошло более четырех десятков астроциклов после того, как я потерял своего наставника — Альфа-Триона, внезапно обвиненного Сенатом в измене делу автоботов. Чтобы избежать заключения под стражу, он скрылся, оставив меня одного в самом центре имперской системы, наедине с неразрешенными проблемами и неразгаданными тайнами. Наверное, в этом и состоял его далеко идущий замысел. Кто знает…

С его уходом, мое существование стало совсем серым и будничным, если бы не постоянные вливания из изысканного коктейля размышлений, тревог и желания докопаться до истины. Служба цепко зафиксировала меня в своих клещах, используя не только наказания, но и поощрения. По странному стечению обстоятельств, о моей близкой связи с наставником никто не догадался. Для таких бдительных служб слежения империи я остался вне подозрений. Это нашло свое подтверждение уже в том, что именно в те циклы меня ожидал перевод на новый уровень ответственности и допуска к государственным секретам. И его никто не отменил. Так я стал главой одного из сегментов Технического Архива Кибертрона. Тогда, в свете пережитых событий, новое назначение воспринялось мною более чем спокойно, я только учился тогда постигать свое одиночество и пробовать его на вкус. Но недавно, всего несколько орбициклов назад, мне был предложен еще более высокий пост, с правом доступа к основной Информационной Базе Йакона. В другое время я бы согласился без лишних раздумий, но после бегства Альфа-Триона подобное предложение уже застало меня врасплох, и я попросил отсрочку для принятия решения, словно что-то предчувствовал.

Казалось бы, странно — ведь именно этого я должен был добиваться — добраться до секретных материалов, закодированных Сигмусом Праймом в Йаконской Базе. Материалов, скрывающих многие тайны нашей цивилизации, к которым я приблизился благодаря моему наставнику. Расшифровка Базы была лишь вопросом времени, но я медлил, взвешивая все за и все против. Новый пост грозил уже серьезной изоляцией от общества, запретом на свободное передвижение даже по Кибертрону (не говоря о его соседних системах). Подобные ограничения свободы показались мне неприемлемыми, а ведь именно свободу я ценил больше всего. Было страшно углубиться в недра системы еще больше, но…

Конечно, я не мог предположить тогда, что именно эта новая позиция окончательно подведет меня к роковой черте. И уж тем более, не мог знать, что лавина событий, уничтожившая весь мой тщательно по сегментикам собранный мирок, начнется даже не с предложения высокопоставленных сотрудников Архива, а с довольно невинного и неожиданного сеанса связи по комлинку от моих друзей, вдруг пожелавших развлечений.

До сих пор не понимаю, как они уговорили меня поддаться на эту глупость!

Первый сеанс связи был с моим помощником Дионом. Его рабочий цикл закончился, и в динамиках комлинка слышалась музыка и громкая речь. Видимо, мой друг находился в общественном месте, где царило веселье.

— Нет! — Твердо ответил я на его предложение.

Дион не обратил никакого внимания на решительные нотки в интонациях моего вокодера.

— Мы постараемся изменить твое мнение! — Рассмеялся он.

Я только покачал головой, продолжая подниматься в лифте на самый верхний блок башни Центрального Архива Кристалл Сити.

После повышения мне сразу выделили большой отсек на самом верхнем этаже западной башни. И все эти долгие циклы я жил в том же здании, где и работал, будучи одним из немногих, кто имел право на личный отсек в правом крыле одного из самых фешенебельных строений Северной Столицы. Именно тогда я официально покинул наш общий отсек, который мы с Дионом делили с тех пор, как стали близки.

Он воспринял мой уход довольно спокойно, хоть и не без оттенка легкой грусти. Расставание было неизбежным. Он чувствовал, что я изменился после того, как попал в прямое подчинение Альфа Триона, и как никто понимал, что теперь я хочу остаться один. Дион слишком любил меня, чтобы препятствовать моему решению. И мы расстались друзьями. Каждый обзавелся своим личным пространством и теплыми воспоминаниями об общем прошлом, в котором мы оба были счастливы. Никто из наших новых друзей не знал о нашей с Дионом связи, и я вскоре прослыл закоренелым одиночкой, что, в общем-то, было совершенно справедливо.

Скоростной лифт нес меня к месту отдыха и размышлений, и я уже предвкушал полное отключение от долгого пребывания в рабочем режиме. Информационный и логический блоки были загружены под завязку и перегрелись, а моя Искра отчаянно требовала покоя и уединения. Заканчивалась вторая половина сто тридцать третьего светового цикла. Канун очередной даты Великого Сражения — переломного момента в Великой Войне с квинтессонами, и Юникроном, вставшим на сторону извечных врагов трансформеров.

Вернее, на сторону одного Врага...

Сенат, как обычно, объявил общее освобождение от занятости на целых два последующих орбицикла, включая и сегодняшнюю теневую фазу. Население Столицы, выкатившееся на ее магистрали, уже предвкушало развлечения. С приходом световой фазы должно было наступить это, бессмысленное во всех отношениях, празднество.

Эта дата преследовала меня всю жизнь, каждый цикл заставляя мысленно возвращаться в прошлое. И с каждым разом это происходило все мучительнее и мучительнее. Уже казалось, за столько лет активности я выучил все, что можно было найти в свободном доступе относительно Великого Сражения, но все равно размышлял о нем снова. Я делал это с ранних циклов своей активации, с тех времен, когда все казалось еще простым, как шоссе под магнитными опорами, как разноцветные праздничные огни моей беззаботной «прошлой» жизни.

«Юникрон низвергнут… — повторял я заученную из цикла в цикл формулу. — Четыреста тридцать астроциклов назад из нашей квадро-системы исчезла целая планета. Нарушилось Великое Равновесие. Дос пропал в глубинах космоса. Для уравновешивания системы, искусственное Солнце изменило орбиту и стало медленно гаснуть. Биос разделился, и его полушария теперь вращаются по двум крайне вытянутым эллипсам. А то, что все с подачи Сената стало называться Великим Сражением — на самом деле оказалось Великим Падением. Только реальное энергетическое и нравственное падение нашей цивилизации стало настолько медленным и незаметным, что сошло за естественный процесс. Интересно, почему же современники и даже участники ТЕХ событий не имеют должного понимания о случившемся? И почему так быстро историческое или космическое явление в мире обывателей может стать глупым суеверием?»

За удивительно короткий срок, для моих современников Юникрон из реального создателя нашей Цивилизации стал просто злым персонажем из легенды. Его имя произносилось шепотом. Но ведь он был живой и реальный, и нам следовало бы не цикл за циклом праздновать его низвержение, а думать о последствиях катастрофы планетарного масштаба и грядущем энергетическом кризисе. Но за сотни астроциклов в нашем обществе не изменилось ничего…

Второй же звонок раздался как нельзя кстати. Слишком уж мрачными становились мои мысли. На связь вышел весельчак и задира Грузохват. Он говорил много, сумбурно, и первой же моей мыслью было отказать ему так же решительно, как и Диону.

— Это слишком опасно — огромное расстояние, нарушение всех возможных запретов, место, где мы никогда ранее не были и в котором полным-полно … десептиконов!

Я старался отвечать убедительно, но почему-то получалось слишком эмоционально, словно мне мешал скрытый страх. И, чтобы ему противостоять, в Искре внезапно стало разгораться чувство азарта, а потом и вовсе — острого любопытства.

Они оба — Дион и Грузохват — предлагали мне ехать в Каон, крупнейшую промышленную зону Кибертрона, находящуюся в южном полушарии планеты. Если бы все наши магистральные транспортные линии, как в далеком прошлом, имели энергетическое обеспечение — путешествие за несколько тысяч механомиль не представлялось бы чем-то особенным. Колесный трансформер мог бы запросто обогнуть всю планету за десяток астрочасов. Но теперь... В условиях энергетического кризиса не представлялось возможным питать энергией бесконечные ленты длинных трасс, и путешествия на такие расстояния стали занимать слишком много времени. Мы могли полагаться только на себя, объем своих топливных баков и смелость. Ведь, кроме всего прочего, это было весьма опасно.

— Телепорт — слишком дорогое удовольствие, — я попытался разубедить товарища.

— Мы отправимся туда обычным способом! Неужели ты испугался дороги, Орион?

«Испугался? Я?»

Мне пришлось выдержать паузу, чтобы он не догадался, что его слова хоть как-то меня задели. А они меня задели!

В конце концов, никто из нас ни разу за свою долгую жизнь не был в Каоне. Я пропустил через себя терабайты технической информации о реакторах, перегонных заводах, плавильнях и промышленных установках южного полушария, но никогда не видел эти объекты своими окулярами. Однако, интересующая нас зона славилась не только своими заводами. Ее история была такой же древней, как и история Йакона.

Мне довелось узнать о Южной Столице несколько больше, чем было позволено знать даже главе Технического Архива. Я знал, что когда-то этот город был легендарной Резиденцией Юникрона, полностью разрушенной во времена Великой Войны. Его центральная часть называлась Небесный Дворец и представляла собой конструкцию не меньшей красоты и величия, чем Кристалл Сити. Во время чудовищного взрыва весь комплекс провалился на нижние уровни планеты. Но я был в курсе еще одной тайны — я знал, что именно Небесный Дворец был когда-то элементом древнего оружия, которое было специально создано, чтобы защитить весь Кибертрон от внешнего нападения. Принципов действия этого оружия и даже его названия в архивах не сохранилось, но я точно был уверен — сильнее его в нашей Галактике не было ничего.

Древний Каон когда-то был столь же прекрасен, как и его золотой брат-близнец Йакон. Это был тот самый Серебряный Город, о котором слагали легенды. Ставший теперь черным и мрачным, он все же оставался грозным и загадочным. В нем было множество других тайн и особенностей — странных, будоражащих воображение, особенностей с дурной репутацией, опасных, как и его жители с фиолетывыми инсигниями на корпусах и алыми линзами.

— Вот именно — десептиконов! — Орал мне в аудиосенсор хриплый голос Грузохвата. — Да тебе же самому интересно, Орион! Что бы ты ни говорил — мы направляемся к тебе для обсуждения всех подробностей поездки!

Я выключил внешнюю связь.

До чего же дошла кибертронская цивилизация, что вторая ветвь нашей расы стала чем-то диковинным и вызывала у нас, автоботов, смесь глупого страха и любопытства. Десептиконы — такие же, как и мы, кибертронцы — стали жителями промышленных резерваций, смешавшись в безликую массу, символом которой стало фиолетовое клеймо штрафников. Его придумали в самом конце Войны, и теперь превратили в официальный символ. Наше общество нуждалось в переменах, настолько несправедливым казался мне навязанный Сенатом порядок.

«Но что, какой процесс может стать лекарством в условиях запущенной системной поломки всего социума?» — Думал я, и даже в страшном кошмаре не мог тогда предположить, КАКОЙ…

Подойдя к окну, я нажал кнопку механизма, раздвигающего сегменты бронестекол. Ветер коснулся лицевой пластины. Он принес шум города и электронные звуки далекой музыки. Йакон — резиденция Сената, культурный и научный центр Кибертрона. Элитный, прекрасный и недоступный для многих город раскинулся во всем своем великолепии. Столица сверкала своей ослепительной красотой. Мой отсек был на сто сорок четвертом уровне, но крики толпы доносились даже до последних блоков. Многие из колесных забавлялись, нацепив портативные реактивные ранцы. Отпуская шутки и громко сигналя, они носились над головами прохожих, вдоль изогнутых магистралей, смело ныряя под высокими виадуками. Колесные. Такие же, как и я. Тысячи механоидов с транспортной альтформой — типичные жители столицы, многие из которых никогда не видели войны. Все с алыми знаками на корпусах. Автоботы — изнеженное гражданское население...

Это было сначала незаметно, но к настоящему времени стало очевидным — современный Йакон теперь всецело принадлежал только автоботам. О второй ветви нашей расы здесь принято было говорить, как о чем-то опасном и второсортном. Но ведь, собственно, именно десептиконы выиграли Великую Войну, своими смертями проложив нашей цивилизации путь к свободе. Мои мысли, взвинченные лозунгами, бесконечно звучащими в информационном потоке, упорно возвращались ко всему связанному с Войной, Победой и ее участниками. Разве только Великое Сражение спасло наш мир от порабощения? Почему никто не вспоминал бесчисленные стычки с квинтессонскими армиями, уносящие тысячи Искр кибертронцев с военной прошивкой? Почему был забыт отчаянный подвиг нескольких бригад десептиконов-трехрежимников, завершивший это противостояние, когда силами никому не известных бойцов был захвачен узел управления всей армией перепрошитых Юникроном трансформеров, так называемый «Голос Врага». Где те десептиконы? Ржавеют на свалке Истории...

Я упорно гнал свои невеселые мысли прочь, помня, что за последнее время и так слишком много узнал правды о прошлом и настоящем Кибертрона. Но, увы, поделиться своей тревогой и сомнениями было не с кем — моего мудрого, доброго собеседника и друга, который поддерживал меня во всем, со мной больше не было... Оставалось просто жить и ждать перемен. Каких? Естественно, в то время я даже и представить не мог, КАКИХ — и стоял у окна, вдохновляясь красотой простого кибертронского вечера. А глубоко-глубоко в программах засел файл с эмоциональным отпечатком видения, что я увидел накануне. Я размышлял над ним, открыв доступ к собственному эмоциональному блоку, и получая странное удовольствие от пристального и теплого взгляда, смотрящего прямо в мою Искру…

Оранжевые лучи медленно ползли по шпилям и стенам вычурных золотистых строений. Стекла на верхних этажах сияли расплавленным золотом, сливались с золотом городских стен и слепили датчики. Внезапная трель зуммера заставил меня вздрогнуть. Не так-то просто было избавиться от тех, кто твердо решил вытащить своего друга из капсулы его любимого уединения. Когда я обернулся на шипение открывающихся дверей, то по сетчатке фотоэлементов еще долго плыли яркие пятна затухающего оптического сигнала.

Они бесцеремонно ввалились в мой отсек, как, впрочем, делали это раньше, когда затевали очередное развлечение, непременно желая втянуть в него и меня. В этот раз я даже не протестовал – мое будущее заточение, связанное с режимом особой секретности, предусматривало и ограничения на посещение моего жилища сторонними личностями.

С ними ворвался целый вихрь запахов. Пахло окислившимся кибертронием трассы, разгоряченными протекторами, полиролем и легкозаряженным энергоном. С запахами ворвались звуки – смех и глухие удары металлических тел друг о друга, когда они забавно толкались, притворно соперничая и пытаясь протиснуться в узкие двери все сразу. Их не остановил даже тот факт, что, приходя ко мне в гости, требовалось пройти через кордон охраны внизу, предъявить свои идентификационные номера, служебные пропуска и долго-долго подниматься на лифте.

Я наклонился, чтобы незаметным движением нажать секретную кнопку, блокирующую видеодоступ в мой личный отсек для отдыха. Моей организации и сейчас по регламенту полагалось держать своих сотрудников под пристальным наблюдением. Прослушиваемое служебное жилье в охраняемом корпусе — пережиток прошлого, было обычной мерой контроля имперских спецслужб. Впрочем, пока я был обычным служащим, контроль был весьма условен. Я быстро разобрался в нехитрых системах электронного видеонаблюдения и давно избрал нужную линию поведения на публике. Время «Алого Террора» закончилось. Кибертронская цивилизация вступала в эпоху политического застоя. Но это не значило, что зверствующие в те времена спецслужбы сейчас стали ленивы и недальновидны.

– Орион, ты превращаешься в параноика и зануду! Мы не видели тебя восемь циклов, не слишком ли ты перестраховываешься?! – раздалось прямо с порога.

Они были правы, моя обыкновенная, почти инженерная должность пока не требовала жесткого ограничения свободы – ни в перемещениях по планете, ни в общении с друзьями. Разве в том, что сейчас хотели предложить мои приятели, заключалось некое отступление от правил.

Покой был безвозвратно утрачен, тишина унеслась прочь, а небольшое пространство моего жилища внезапно стало тесным. Сразу шесть трансформеров с альтформами средних грузовиков – это все-таки много для маленького мирка с прозрачной крышей, небольшой зарядной платформой и стенами, украшенными электронными рамками с трехмерными изображениями. Мои неунывающие друзья окружили меня. Друзья, не знающие печалей, твердо убежденные, что только они знают настоящую жизнь, в то время как я, их старший по званию товарищ, витаю в глупых мечтах и бесполезных размышлениях. Я не хотел разубеждать в этом никого – ни их, ни спецслужбы.

– Ваша идея мне очень не нравится, – изо всех сил стараясь быть серьезным среди этого натиска задора и жизнелюбия, сказал я.

Пять полных сил товарищей с ярко-алыми инсигниями на разноцветных корпусах, энергичным блеском голубой оптики и открытыми симпатичными лицевыми пластинами, только засмеялись в ответ, бесцеремонно рассредоточиваясь по отсеку. Мои новые друзья – Таймфол, Грузохват, Блок, Флешсторм и старый друг Дион, который, как и я, предпочитал новомодным прозвищам свое базовое имя, данное при активации – мы все обслуживали Технический Архив и были с одинаковыми транспортными альтформами тыловых дешифровщиков, все созданные в разгар Войны, но так ни разу и не увидевшие ее. Мы были из одного поколения, одинаково оснащенные и почти неразличимые по очертаниям корпусов. Но все же я чувствовал неуловимую дистанцию между нами. Они могли прыгать по моей платформе, брать небольшие вещицы из моих ниш, шутить и вести себя на первый взгляд бесцеремонно, но я знал, что определенные границы никто из них не рискнет перейти никогда.

Ярко-синий трансформер по имени Таймфол с грохотом рухнул на мою платформу, попутно сорвав со стены электронную картину с запечатленными на ней четырьмя фазами захода нашего солнца за горизонт.

– Что-то новенькое! Закат в Тарне! Тебе удалось использовать естественную рефракцию. Такого крупного солнечного диска ведь на самом деле не существует.

– У самого горизонта атмосфера меняется и порой проявляет себя как линза. Я замечал такое явление только близ Тарна, кроме того, был очень холодный вечер...

А потом Тайм разглядел главную особенность этого изображения и восхищенно ахнул.

– Фиолетовый луч! Орион, это же невероятно редкое явление!

Товарищи, сталкиваясь друг с другом плечевыми блоками, сгрудились около изображения. Теперь они видели над самым краешком почти исчезнувшего солнца тонкий сине-фиолетовый столб света.

– Ветер дул в сторону города, и атмосфера была на редкость прозрачной, – пояснил я, – мне помогла моя скорость, она отличалась от угловой скорости вращения Кибертрона всего лишь на несколько единиц. Только поэтому я смог увеличить время экспозиции и запечатлеть луч.

– В процессоре не укладывается, Орион, когда ты все успеваешь? За таким закатом нужно охотиться целыми орбициклами напролет, как шарктикон за добычей.

Они всегда меня подначивали, глядя на мои увлечения. На стене возле зарядной платформы висело несколько светящихся электронных изображений закатов и профили различных городов на их фоне. Мое излюбленное шоссе этого полушария S60-6 имело удобное направление для подобных наблюдений.

– Обычного зарядного цикла хватает на двадцать рабочих, – я постарался ответить серьезно и даже придал лицевой пластине строгое выражение. Но они опять прыснули со смеху.

– Во время моих выходных я почему-то становлюсь очень энергоемким, и валяюсь на платформе дольше обычного, – ответил Таймфол и вдруг стал испускать инфракрасные волны, смутившись собственного ответа.

Приятели начали отпускать в его адрес довольно фривольные замечания. Смех усиливался. Я чувствовал, что сам скоро не сдержусь, присоединюсь к ним, забуду на время свои тревоги и погружусь в позитив. Они был полны сил и беспечны. Клубы, гонки, игры, а иногда и утонченные столичные бордели – я знал, как они проводят свое свободное время и не осуждал их. Это было естественно и, наверное, правильно. В них не было того, что осталось в моей Искре осколком счастья, печали и бесконечной ответственности – того, что с момента образовавшейся связи с моим учителем, стало незаметно отличать меня от всех остальных. Но я совершенно осознанно сделал свой выбор. И теперь мне оставалась лишь вера и размышления над тем, что я в себе нес, а еще ... закаты. Да, наверно только они, со своей исцеляющей красотой.

– Это необычайно красиво, Орион.

Дион, грузовик с бледно-зеленым корпусом и белыми полосками на плечевых накладках, подошел ко мне. Он всегда понимал меня лучше, чем кто-либо из них.

– И все же сегодня тебе нужно изменить своим правилам, – его пальцы коснулись моего плеча.

– Почему сегодня? Ведь праздник завтра.

– Потому, что ты прекрасно знаешь – в то место, куда мы тебя зовем, нужно выезжать заранее.

Я отвернулся и посмотрел в иллюминатор. В сгущающихся сумерках город был необыкновенно прекрасен. Вечер манил своей свободой, я словно ощущал зуд протекторов, желающих соприкоснуться с поверхностью трассы. Когда я вновь обернулся к ним, то не смог сдержать улыбки – пять пар голубых окуляров так преданно смотрели на мою лицевую пластину, что я беспомощно развел манипуляторами.

– Не понимаю, почему я вам так необходим?

– С тобой интересно! – ответил желто-серый грузовик по имени Блок.

Он держал в пальцах бронзовую фигурку квинтессона – видно, снял ее с полки – и старательно гладил его выпуклый живот.

– Настолько, что ты решил применить последнее средство, – засмеялся я.

– Да, но ты же знаешь, что оно самое верное!

На одной из полок в моем отсеке стояло множество предметов, подаренных мне, некоторые из них были привезены из далеких систем. Я сам подшучивал над смешным сочетанием совершенно не вяжущихся друг с другом вещей. В этой пестрой коллекции не было ни малейшего намека на какой-либо порядок или систему. Светящиеся кристаллы с далеких планет соседствовали рядом с тусклыми кибертрониевыми бюстиками Изначальных Альф. В окружении россыпи модных гадательных шариков с иероглифами, возвышалась древняя фигурка квинтессона, выполненная из меди, с окислившимися зеленоватыми пятнами купороса. Именно ее и взял Блок.

Квинт был сделан настолько реалистично, что вызывал отвращение. Особенно в этот день, когда все так рьяно праздновали победу над ними, неприятной во всех отношениях цивилизацией. Квинт восседал в тарелке своего антиграва и пятна зелени на его морщинистом лице делали его еще более мерзким. Маленькое – явно органическое –личико с отвислыми щеками выражало полное презрение ко всему сущему, а тонкие руки заканчивались длинными, как щупальца, пальцами. Живот этого странного существа был округлым, и именно он вызвал у всех берущих статуэтку патологический интерес. Среди моих друзей возникло поверье, что если погладить квинта по животу и загадать желание – оно непременно сбудется.

Я не мог им препятствовать, и при каждом визите любого из них статуэтка бралась в руки. Живот начищался до блеска и, видимо, их нехитрые желания действительно исполнялись, раз мои друзья были так настойчивы.

– У-у-у, захватчик!— Блок ткнул квинта в пузо – Как мы вообще могли подписать мир с этими монстрами, нужно было уничтожить их всех до одного!

Война закончилась так давно, что квинтессоны из агрессивной недружественной цивилизации превратились в предмет для насмешек. Капитуляция произошла на удивление гладко. Власти заключили мир и множество сделок. Я знал об этом, и это тоже не давало мне покоя. Было что-то зловещее в нашем странном перемирии. А еще я знал, что благодаря политике Сената могу вот так запросто встретить такое вот существо даже где-нибудь в Йаконе.

«Интересно, в более отдаленных городах, например, в Каоне, они встречаются чаще?»

– Орион, – вдруг спросил бело-голубой грузовик Флешсторм, стоящий рядом с Блоком. – Почему их так называют?

– В названии их расы зашифрована цифра пять, – просто ответил я.

Флешсторм растопырил пальцы.

– Пять? – удивленно сказал он, уставившись на свою белую металлическую ладонь, потом на ладонь квинта и я грустно улыбнулся тому, что такой очевидный факт был им не знаком.

Более того, если бы я сказал им, что мы и квинтессоны в какой-то степени родственники, они бы вообще меня не поняли, поэтому я не стал особо распространяться.

– Пять чувств, Флеш, речь идет именно о ПЯТИ ЧУВСТВАХ!

Они были простым техническим персоналом, в их обязанности не входило изучение закодированных материалов, более того, это требовало особого интереса к давней истории. Потому я не удивлялся наивности их вопросов. Только Дион знал чуть больше их. Знал и молчал.

– А разве чувств бывает больше? – Они спросили это почти хором.

– В эпоху Золотого Века их было гораздо больше. Трансформеры имели общее сознание, которое делало их огромным, мощным, единым существом. Потому они могли предвидеть и предчувствовать то, что случится с ними и с другими – это называлось «шестым чувством». Они путешествовали из сознания в сознание по незримым нитям единой сети и жили в тесном союзе. Это была эпоха вечного согласия и вечного общего счастья. И дело было даже не в энергии, текущей прямо из пространства в буквальном смысле этого слова, дело было в Единстве Искр – седьмом, давно утерянном чувстве.

– А квинты?

– Они полагаются только на пять чувств этого трехмерного мира. Они за разделение и личное совершенствование. За господство физического над духовным.

– Они не приемлют единства?

– Кто знает, может быть, у них тоже есть объединяющее начало. Черное, сухое и жестокое, как их бесцветные и безвкусные эмоции. И ведь мы теперь тоже идем по их пути, свернув со своего…

Я передернул плечами.

– Ты говоришь так, словно раньше мир был другим?

– В эпоху Злотого Века – да, а сейчас... мы все больше и больше уподобляемся тем, с кем так долго воевали. Когда мы захотели уничтожить квинтов, нам пришлось сталь слишком на них похожими. И мы тоже хотим абсолютной материальной власти, забыв об истинном своем предназначении.

Я с усилием заставил себя замолчать. Они слушали меня очень внимательно, вероятнее всего, ничего не понимая, но вдохновляясь странными словами и моим возбуждением, которое всегда входило в меня, как только я начинал говорить о Единстве.

– Но это было настолько давно, что кажется сном. Я слышал что-то подобное, но ты рассказываешь уж совсем невероятные вещи. Даже Война кажется чем-то далеким, а этот фантастический мир ДО...

– Иногда мне кажется, что я помню его.

– Это твое воображение играет с тобой, Орион. Но мы ведь и любим тебя именно за это. Когда мы слушаем твои рассказы, хочется верить в чудеса, – тихо ответил Дион.

– А мне кажется, не было вообще никакого Золотого Века и все это легенды. Разве может так быть, чтобы густой энергон бил прямо из недр планеты и никто не нуждался в заправке, – ворчливо сказал Блок.

– Ты сейчас о питании или о коннекте, Блок, – засмеялся Грузохват, обхватив корпус приятеля мощными темно-красными манипуляторами. Желтый трансформер ловко стукнул его по шлему статуэткой квинта, выбив целый сноп искр. Они не могли без шуток, но их грубоватые игры были бесхитростными и вовсе не пошлыми.

– Я вас разочарую еще больше, – я смеялся вместе со всеми, – в Золотом веке не была нужна подзарядка. Медиаторы нейросети восстанавливались из другого источника, который мы находили в пространстве. Мы не настолько примитивны, как энергетический накопитель с электролитом. Просто мы все делаем неправильно.

– Это что, никаких платформ?!! А как же....

– В интерфейсе тоже не было нужды.

– Как!!! – они опять воскликнули хором и дружно покатились со смеху, от такого единого, полного разочарования вопля.

– Посудите сами, раз сознание каждого связано, то нет ни тоски, ни острого желания соединиться с другим. Ведь вы УЖЕ соединены, и намного ближе и крепче, чем при любом виде коннекта.

Я старался говорить как можно проще и понятнее. Они смотрели на меня, открыв рты.

– Да он придумывает на ходу, – нарушил тишину Таймфол, – быть такого не может, чтобы не было ни подзарядки, ни интерфейса! В таком мире можно было бы рехнуться со скуки. Я бы не прожил в нем и цикла!

– Я тоже!

– И я! Какая же это жизнь без бурной перезагрузки и спокойного спящего режима в объятиях любимого!

– Оно понятно, Орион, ты ведь и в этом мире не нуждаешься ни в том, ни в другом. Путешествуешь все свободное время, живешь здесь совсем один. Признайся, – Таймфол шутливо ткнул меня кулаком в бок. – У тебя же никогда никого не было?

– Да, да! – запальчиво подхватили Блок и Флешсторм. – Ставим линзу за то, что наш главный даже ни разу не целовался!

– Отстаньте от него! – Дион бросился меня защищать, но я не обижался их простодушным шуткам. Они были слишком беспечны. А я слишком серьезен. Должно же быть равновесие в этом мире.

– Ну конечно не было, – соврал я и продолжил смеяться вместе со всеми, украдкой перехватив грустный взгляд Диона.

Мне кажется, он знал, что после нашего расставания у меня не было соединения систем ни с кем из трансформеров, которое в общем понимании называлось интерфейсом. Кроме одного случая, о котором не догадался бы никто, даже он...

Но этот случай был слишком нестандартным и стал одной из самых больших моих тайн.

– Мы возложили на себя высокую героическую миссию – спасти тебя от затворничества, Орион, – Таймфол хлопнул меня по плечу.

Все засмеялись. А Дион внимательно посмотрел на меня.

– Ты нуждаешься в общении. Нуждаешься в компании. Это необходимо, чтобы ты окончательно не замкнул контакты среди своих пыльных носителей древней мудрости.

– Да, да! – соглашались остальные.

– Путешествие излечит тебя от замкнутого контура вечных размышлений.

– Као-о-о-о-н! – мечтательно и сладко растянул название города Грузохват. – Я хочу настоящих, серьезных развлечений, каких ни за какие кредиты не получишь в столице. Хочу, чтобы Искра замирала в своей камере, и энергон кипел в магистралях.

Я усмехнулся. Не было смысла осуждать их, никогда не видевших войны и настоящих потерь. Ведь я сам из их числа.

– То есть, вы решили отправиться за шаркову тучу механомиль в промышленный город с дурной репутацией, чтобы увидеть там некое запрещенное зрелище, – подытожил я.

– Да, Орион, мы жаждем ЭТО увидеть и мы не боимся запретов. Половина Кибертрона соберется там завтра.

– Ах, значит, подпольные гладиаторские бои, – я понял и сказал это без особого энтузиазма. – Вас так притягивает жестокость?

– Это красиво, – неожиданно отозвался Дион, – в поединке без применения огнестрельного оружия есть своя эстетика. Ты сейчас скажешь, что эту чудовищную эстетику принесли в нашу цивилизацию квинтессоны, победу над которыми мы так яростно празднуем.

– Да, скажу, Дион. Я действительно изучал этот вопрос и отлично знаю их мотивы - то, что двигало существами на антигравах, когда они начали внедрять у нас этот вид жестокого искусства.

Они, как обычно, с удивлением уставились на меня. Я спокойно пояснил.

– Когда-то квинтессоны не были столь уродливы и, подобно нам, имели стройные корпуса и нормальные, сильные конечности. Тарелки-антигравы им тоже были не нужны. Деградация их тел наступила по причине гипертрофии других функциональных качеств. Но не об этом сейчас разговор. Главное, что эти существа всегда испытывали особую страсть к красивым корпусам и движениям. Это было сродни тоске по прошлому. Они держали в рабстве сотни гладиаторов-трансформеров, которых учили двигаться так, что дух захватывало только от одной эстетики боя. Победители удостаивались особых почестей. Их приглашали в лучшие квинтэссонские дворцы, снимали с ними...

– Наверное, порно.... – плавно перебил меня Грузохват. Это прозвучало почти мечтательно и все мы снова не удержались от дружного смеха и острых замечаний.

– Кибертронцы – одна из самых прекрасных рас Галактики, – сказал я, – стоит ли обвинять опустившихся до своего жалкого уровня морщинистых уродцев в пристрастии к красоте. Огорчает только то, что это пристрастие действительно носит извращенный характер.

– Да, – ответил Блок, – поговаривают, на Квинтессе все бои проводятся до дезактивации и даже сейчас, в мирное время, у них в нелегальном плену находятся наши соплеменники.

– Скорее, это те, кто заключил с квинтессонами личный контракт. Так обычно поступают бывшие преступники или дезертиры.

– Но ведь правительство наверняка знает об этом! Не сложно собрать сведения о звездах боев на Квинтессе. И как можно скрыться от вездесущих спецслужб?

– Технологии Квинтессы без труда позволяют сменить корпус.

Они кинулись жарко спорить. Я остановил их.

– Уверяю тебя, Флешсторм, наши спецслужбы прекрасно информированы и о том, что ты так жаждешь увидеть завтра. Эти бои только условно считаются подпольными.

– Бизнес, – отозвался Грузохват, – продается все, на что есть спрос. Красота, мастерство... и даже Искры.

– Модный бизнес, должен тебя уверить, – продолжал я, – в высших кругах им престижно заниматься. И все из-за этой самой эстетики. Квитессоны разработали специальные методики презентабельности боя. Минимум брони, необычное оружие, отточенные, как в танце, движения. Гладиаторы, обучающиеся на Квинтессе – это обладатели не только выдающихся способностей, но и выдающихся внешних данных.

– Странно, что наша цивилизация не стремится развивать другие виды искусства.

– Война, Дион, многие ворны бесконечной войны. Кибертронцы выросли на войне. Не удивительно, что им нравятся жестокие игры.

– Ты действительно много знаешь, Орион. Тем более, неужели ты не хочешь увидеть это собственными окулярами, без изучения теории.

Дион давил на самое слабое место в моей «обороне». Я догадывался, КАК может разойтись мое теоретическое представление о жизни с тем, что я увижу, или постигну на практике. Я знал это и опасался, боясь, что что-нибудь вдруг изменит меня навсегда. Это что-то жадно ожидало меня в моем воображении... И я внезапно разозлился на себя.

«Не можешь же ты, в самом деле, всю жизнь закрываться от реального мира, Орион. Назревают перемены. Ты чувствуешь это. Ты просто обязан не отворачиваться от некоторых вопросов. Тем более, что они...»

– Ты нужен нам! – Блок прервал поток моих мыслей.

– Наверное, все же не как знаток теории, а как знаток ночных дорог и всего загадочного и неожиданного, что они таят, – усмехнулся я.

– И это тоже! – они не стали отпираться.

– Ты в одиночку объездил полпланеты, а мы не выбирались дальше двух-трех городов. Но в Каоне ты все же не был. Это было бы слишком опасно для одного. А тут нас шестеро, у нас есть встроенное оружие и такой прекрасный вечер. Другого случая может и не представиться.

– Что с нами может случиться, – Флешсторм тоже принялся меня уговаривать, – голодные стаи звероконов, которыми ты нас пугал, не посмеют напасть на таких молодцов.

Он трансформировал свою кисть в маленький бластер и стал играть с ним, складывая и раскладывая оружие, пока не получил от Блока все той же статуэткой по шлему.

– Мы нуждаемся в твоей системе навигации, Орион, все уже знают, что ты усовершенствовал ее. Кроме того, у тебя самые мощные плазменные клинки в нашей компании, и я слышал, что ты научился неплохо ими владеть.

– Меня смущает другое, – тихо сказал я.

– Десептиконы! – почти хором ответили они и все, как по команде, рассмеялись.

Каон был промышленный город. После войны подавляющее большинство бывших военных осела именно в нем, а после выказывания акта недоверия десептиконам и серии кадровых чисток в войсках – и вовсе без права выезда. Многие десептиконы трудились в шахтах и на перегонных заводах огромной промышленной резервации Каона. И это была отдельная тема для размышлений.

– Зачем вообще правительство придумал это разделение на два знака? Ты знаешь, Орион?

– Это не правительство придумало, – ответил я, – правительство только ввело названия по вполне очевидным политическим соображениям.

– Но откуда же началось наше различие?

– Каждый трансформер, созданный Вектором Сигмой, имеет преобладание одного из двух типов программ в Искре. Разница отражается, прежде всего, в цвете оптики. Но в каждом из нас имеются и ТЕ, и ДРУГИЕ программы. Это потом правительство назвало их созидательными и разрушительными, а изначально они назывались мирными и военными. Сама сфера Сигма Компьютера разделена на две полусферы, в которых в специальных ячейках заложены блоки тех или иных качеств. Пакет программ и проект корпуса загружаются из Сигма Конвертера, соответственно им из Колодца исходит Искра.

Исходила... Пока после Великого Падения портал не закрылся навсегда.

Они явно не понимали того, что я пытался донести им о единстве ДВУХ начал в нас. Они снова завороженно слушали меня, и я грустно улыбался, глядя на их широко распахнутые окуляры. Они верили мне, так же как я когда-то внимал каждому слову, сидя у ног своего учителя.

– Ни в ком из нас нет идеального баланса тех или других программ. Даже самые первые кибертронцы были созданы такими же, как и мы – звали их Альфа Кронос и Альфа Трион.

– Оптика Альфа Кроноса была алая, – сказал Дион, – я видел его изображения в сети. Он был родоначальников всех летных альтформ.

– Получается, он был величайшим из всех… десептиконов, – тихо сказал Грузохват и тут же добавил, – сложно называть его этим термином, ведь мы так чтим память того, кто ценой жизни остановил Великую Войну.

– Говорят, он не погиб, а пропал без вести.

– Разве можно выжить после схватки с самим Юникроном?

– Этого монстра нужно было уничтожить любой ценой!!!

Они снова принялись спорить.

– Как странно, – грустно сказал я, больше обращаясь к себе, чем к собеседникам, – что именно десептикон нарушил Великое Равновесие.

– А мы, Орион? – они запутались в своих рассуждениях, и я почти физически ощущал, как сотни вопросов теснятся в их процессорах.

– И в нас нет чистого набора программ, свойственных какой-либо стороне. Больший процент – возможно, но чистого – никогда. Но мы все принадлежим тому или иному знаку.

– В нас ДВА начала?

До них стало медленно доходить простая и такая очевидная истина.

– Более того, друзья, вас шокирует, что в активации каждой Искры нашего вида участвовало ДВА создателя.

Они долго молчали. В открытое окно проникала вечерняя прохлада. Скоро станет совсем холодно, теперь, когда наше солнце начало угасать, металлическая поверхность планеты быстро остывает. Но холод только подбадривал разгоряченных жителей мегаполиса. Крики на магистралях и музыка слышались все громче и громче. Столица готовилась к празднику. Юникрон исчез из нашей системы очень-очень давно…

– Выходит, десептиконы... – Флэшсторм не знал, как правильно сформулировать свою мысль.

– Юникроново отродье! – весьма грубо закончил ее Грузохват.

– Да, – ответил я, – но в этом нет ничего мистического или страшного. Они просто ВОЕННЫЕ механоиды! И именно ИМ мы обязаны окончательно победой, – как ни старался я скрыть горькую иронию в интонациях своего голоса – не получалось.

Сколько бы воинов не погибло на полях сражений, после капитуляции Квинтессы их вернулось домой слишком много. Доля армии по отношению к гражданскому населению составляла почти сорок процентов. Чем это грозило обществу? Ведь десептиконы ничего не умели, кроме как воевать, они были опасны, как сила, могущая в одночасье устроить переворот. Сенат своеобразно решил эту задачу, сослав бывших военных в промышленные резервации. Но мои друзья словно не понимали всей трагедии. Никто не понимал... Наше общество с каждым астроциклом раскалывалось на две половины все отчетливее и отчетливее. Со временем трещина стала напоминать пропасть. Я пытался поставить себя на место правительства в ранние послевоенные годы. И никогда мне не удавалось придумать нужное действие или форму правления, приводящую к идеальному равновесию в обществе. А память с завидным упорством возвращала меня к последним часам общения с моим учителем. Вернее, к одной из его великих фраз, сказанных в ту, самую странную ночь, после которой он отправился в добровольное вечное заточение:

«Зачем нам сорок пять фальшивых автоботских голосов в Сенате. Нашим обществом смогут управлять и ДВОЕ. Но это непременно должны быть автобот и десептикон!»

Это была неосуществимая задача. Автоботы и десептиконы теперь напоминали жителей разных планет. Так сильно различались их интересы, темперамент и методы достижения целей. Также я знал, что тяжелые условия жизни, в которые попали бывшие военные, не сделали ничего хорошего для их образа жизни. Высокозаряженный энергон, опасные стычки, сомнительные интерфейс-заведения и эти странные и жестокие игры. Девяносто процентов гладиаторов были десептиконами.

– Каон имеет очень дурную репутацию… – начал, было, я, но Блок прервал меня, снова развеселив всех своим неожиданным замечанием:

– Но мы же будем с тобой, Орион! Ты защитишь нас от зверья на дорогах, а мы проследим за твоей репутацией в этом ужасном рассаднике бандитов и развратников.

Все снова прыснули со смеху. Я не выдержал и ткнул Блока кулаком в желтый бок так сильно, что он охнул и выронил статуэтку.

– Ты же всегда был лоялен к десептиконам, – сказал Дион, – как и твой учитель Альфа-Трион.

– Да … – тихо отозвался я, – только эта лояльность принесла свои неприятные плоды. Моего учителя больше нет со мной. Он был объявлен политическим заключенным и бежал от правительства.

Их лица стали серьезными.

– Мы знаем, как ты тяжело переживаешь его уход, как стараешься выглядеть смирно перед спецслужбами, – сказал Дион, – но если в твоем образе жизни не найдется место хоть единственной слабости, ты действительно навлечешь на себя подозрения. Ты слишком идеален, Орион. Поверь, эта прогулка пойдет тебе на пользу. И у тебя, как у философа, будет великолепный шанс увидеть в реальности то общество, изучению которого ты уделяешь столько времени.

Я удивленно поднял надбровный щиток. Они всегда казались мне простачками и, тем не менее, отлично понимали направление моих мыслей.

– У нас у всех будет шанс увидеть это общество, – серьезно ответил я, – ведь вы тоже едете ТУДА впервые.

– Ура! Он согласен!

Грузохват в порыве восторга приподнял меня, обняв так крепко, что я пожалел тонкий металл своих боковых вентиляционных отверстий.

*

На широте Йакона теневая фаза орбицикла была длиннее светового дня. И сегодня она всецело принадлежала нам. Ночь мерцающих огней и разноцветных дорожных знаков. Ночь скорости. Мы двигались в сплошном потоке, словно все обитатели столицы стремились именно к этому выезду. Мои локаторы сканировали не менее двух десятков горячих объектов в радиусе пятидесяти механометров. Поля ночных гонщиков соприкасались, ощупывали друг друга, а автоматика, выбирая дистанцию, оптимизировала параметры движения. Более легкие и быстрые альтформы обгоняли нас. Большинство отставали — мы были весьма скоростной группой, несмотря на массивные корпуса. Я заметил, что все, кто намеревался отправиться в это путешествие, не были одиноки, они собирались в колонны по трое, четверо, а иногда и по двенадцать механоидов сразу — путь предстоял неблизкий и небезопасный.

Чтобы выехать из Столицы, мы долго кружили по сложным развязкам, поднимаясь на возвышенности путепроводов и ныряя во впадины глубоких тоннелей. Мир, принадлежащий колесным, не менее богат на головокружительные маневры, чем мир летных альтформ. По крайней мере, мне так казалось — ведь по-настоящему сравнить я их все равно не мог. Вектор Сигма не дал мне крыльев, но зато подарил потрясающий спектр других возможностей. Центральное силовое поле города позволяло активировать специальные магнитные подушки на основных двигательных сегментах, и мы, транспортники, умели легко взлетать по отвесным стенам и так же быстро соскальзывать с них, мгновенно меняя направление движения и удерживаясь на крутых поворотах спиральных тоннелей. Универсальные шарообразные колеса, зажатые полусферами подвески, создавали большую степень свободы для движения, и мы считали себя ничуть не обиженными природой, давшей нам твердую опору поверхности взамен неба. Просто для полноценного существования нам требовалось сотворить себе эту опору, а не использовать лишь то, что было создано еще до наших Создателей.

Однако, за пределами городской черты магнитное поле исчезло, и наши протекторы соприкоснулись с шероховатым металлом дороги. В корпус сразу вернулись непривычные ощущения тяжести и сопротивления среды, скорость упала, энергопотребление возросло, а низкий звук, сопровождающий продвижение грузовых альтформ по дорожному покрытию, наполнил ночь. Теперь мы двигались, используя силу обычного трения. Для удобства пришлось трансформировать колеса из сферической формы в форму лимба с широким сечением. Подвеска сомкнулась на центральных отделах колес, образовав оси, а протекторы усилились дополнительными слоями. Мы заняли одну из полос горизонтального шоссе и растянулись в колонну. Обочина стала узкой и неприглядной — сразу за городом начинались заброшенные промышленные районы. Мы включили дальний свет. Границы дороги угадывались по остаткам разбитых светоотражателей, а впереди нас неспешно текла река габаритных огней путешественников, растянутых в длинные цепи. Редкие фонари попадались то там, то здесь, а потом и исчезли вовсе, раскрывая ночь во всей ее красе.

Когда исчезла засветка Йакона, ночное небо Кибертрона расцвело другими вечными и прекрасными огнями. Это были огни моих небесных друзей, торжественного появления которых я ожидал с замиранием Искры. Звезды… Они ожидали меня, чтобы стать верными и молчаливыми собеседниками. Они всегда хранили меня от сомнений и печали, каждый раз доказывая, что в этом мире есть что-то, выходящее за рамки его суеты. Может быть, поэтому я так любил моменты, когда ночь застигала меня в пути. Для некоторых из моих пяти товарищей это был вообще первый выезд за пределы столицы, и я догадывался, что они испытывают, терпеливо следуя за мной. Для них путешествие между городами без скольжения на магнитных подушках могло показаться неприятным, для меня же… Для меня трасса была еще одним смыслом существования. Под огромным, покрывающим все черным шатром ночного неба я успокаивался, погружаясь в полное созерцание. Мысли мои, как бы ни были серьезны, уже не казались такими тяжелыми, а участь нашей цивилизации — безысходной. Ночь дарила мне надежду, а процессор, обрабатывая данные путевых заметок, выстраивал логическую цепочку за цепочкой. Я верил, что однажды вот такая же ночь подарит мне простое решение, которое вытащит нас всех из пучины противоречий кризиса нашей цивилизации.

Перед поездкой мы заправились, доверху наполнив баки, и теперь не жалели энергии. Нужно было выдерживать график скоростей, который я бегло набросал, разделив весь путь на несколько этапов. Нам приходилось ехать по старому шоссе «север-юг» S-49, пересекающему северное полушарие, достигающее экватора и устремляющееся на Южный Полюс планеты. Огромный бросок между крупнейшими городами Кибертрона. При заданной скорости мы намеревались достичь Каона не раньше середины следующего дня. Но мы не унывали, ведь наши обтекаемые корпуса были спроектированы для высоких скоростей. Сегодня я ехал впереди всех, по негласному одобрению став их лидером и проводником. Когда Йакон остался позади, и древнее ночное шоссе легло перед нами чистой и ровной полосой, все, как по команде, умолкли, радуясь простору и прекрасному ощущению скорости. Мои друзья на время перестали шутить, а Грузохват даже выключил веселую музыку, которую транслировал на общей частоте. Только шелест протекторов по упругой поверхности, только свист ветра, ласкающего обтекатели, и рев шести моторов.

И что еще делать во время равномерного, успокаивающего движения, как не предаваться размышлениям…

Говорили, что один из двух Создателей — Праймас — более благоволил к колесным альтформам, а Юникрон — к крылатым. Если этому верить, то транспортники, среди которых девяносто процентов были обладателями голубых окуляров — любимые творения Праймуса. Дорога же — неотъемлемая часть Искры колесного. Дороги Кибертрона были для меня живой сетью, имеющей сакральный смысл. Я завидовал тем, кто поднимается в воздух и обозревает их сверху. Интересно, можно ли с орбиты различить старые и новые пути, уловить то, что однажды показал мне мой учитель, совместив довоенные карты с нашими современными? После того, что я узнал от Альфа Триона, мое отношение к дорогам стало еще более трепетным. Мой учитель говорил о важнейших энергетических меридианах на теле планеты. Основные шоссе полностью совпадали с ними, образуя сложный, геометрически правильный рисунок с крупными перекрестками. В древние времена Первородный Энергон выходил на поверхность в этих точках, разливаясь в специальных бассейнах мерцающей золотистой массой. Было ли так на самом деле? Я твердо был убежден, что было, найдя в своих путешествиях немало тому подтверждений.

Шоссе S-49, соединяющее два крупных города, было одним из самых древних, и мы несколько раз проезжали места этих самых «пересечений». Их было нетрудно заметить. На перекрестках дорога начинала резко и неожиданно петлять. Развязки по сложности соперничали с городскими, с таким же количеством тоннелей и виадуков. И везде, везде мы видели следы промышленных разработок, которые можно было в подробностях разглядеть лишь с высоких путепроводов. Свет наших фар на мгновения выхватывал страшные черные провалы заброшенных шахт. Повсюду царило запустение — работы остановлены, вспомогательная техника ржавела под открытым небом. Останки огромных искусственных горнодобывающих машин с зубчатыми колесами резаков по металлу, транспортеров — и горы окислившегося шлака. Все это являло собой печальное зрелище. И всегда места разработок были огорожены двойной, а то и тройной преградой, с вышками для охраны. Я не выдержал и обратился к товарищам на нашей общей частоте:

— Если отбросить теорию о Первородном Энергоне, в которую вы не верите, то как вы объясните ЭТО?

— Транспортные развязки, — неуверенно ответил Таймфол.

— На каждом... КАЖДОМ перекрестке? Зачем строить объездные пути такой сложности, зачем охранять и огораживать места пересечений?

Они молчали. Это были элементарные вопросы, на которые рядовые кибертронцы, изо дня в день погруженные в суету обычной жизни, почему-то не горели желанием ответить. Словно кто-то стер из их памяти саму возможность задаваться сложными вопросами.

— Почему, Орион? — пришел единый вопрос ото всех.

— Когда Первородный Энергон перестал вырабатываться в недрах, он еще долго образовывал локальные скопления внутри планеты. — Коротко ответил я.

Они молчали, видимо, не до конца понимая, и я добавил:

— Наша цивилизация астроциклами извлекала из недр последние крохи энергии. Так было первую сотню циклов после Катастрофы. Но теперь уже ничего не осталось, и мы вынуждены добывать сырье и перерабатывать его в искусственный энергон. Теперь мы питаемся за счет других звезд и планет, а корпус нашей планеты, увы… мертв.

— Ты хочешь сказать, дезактив такого размера долго кормил нас, как простых энерговампиров… — как всегда грубо вклинился в беседу Грузохват и осекся.

Я молчал.

— Ну, ты всегда как скажешь, Груз!!! Перестань! Не порти нам праздник своими выражениями. — закричали на него остальные.

В ответ на их крики Грузохват разразился очередной ударной трансляцией музыки, и довольно долго мы ехали, стараясь ни о чем не думать, отдавшись лишь скорости. Лишь ей одной...

*

Прошло почти три четверти теневой фазы, и окружающий воздух заметно потеплел — мы приближались к экватору, когда Таймфол, едущий в арьергарде, первый заметил несколько неясных теней, следующих за нами по обочине на некотором расстоянии. Мы направили на них потоки излучения локационных устройств.

— Звероконы. — тихо сказал Блок. — Я думал, это тоже легенда. И какие же они действительно крупные твари.

— Отдельные особи. — Ответил Флешсторм, но все отчетливо услышали по внутренней связи, как щелкнул его активированный бластер.

— В этой игре главное — не останавливаться, — сказал я.

Поля едущих за мной уплотнились, напряглись. Они, жители спокойной и благоустроенной Столицы, вряд ли когда-либо задумывались о том, что могут таить в себе заброшенные пустоши. И вот сейчас мои друзья напряженно — я видел, как нервно мечутся их сканирующие поля — разглядывали наших незванных попутчиков. Я мысленно улыбнулся их страху. Хвала Создателям, им никогда не довелось видеть настоящей стаи. Большой. В пятьдесят — семьдесят голов. Голодной немой стаи существ, жаждущих твоего энергона и твоего живого металла. Они никогда не видели озера колышущихся огоньков алых линз. Когда скорости жертвы и охотников совпадали, это мерцающее озеро становилось неподвижным и бесшумно плыло по темной обочине, медленно сужая круг. Общее поле стаи, дестабилизируещее поле жертвы, подчас обладало силой хорошей магнитной бури. Главным ударным импульсом, генерируемым искрами каждого зверя, был страх. Ощущать выматывающий гипнотизирующий взгляд, пытающийся лишить тебя воли, было сродни насильственному взлому процессора. Но ужаснее всего были эти бесшумно скользящие алые точки, держащие тебя на прицеле.

Определенно, у смерти должны быть окуляры красного цвета…

— Теперь я понимаю, насколько опасной может быть случайная остановка на пустынном шоссе, — тихо сказал Грузохват.

— Я ни за что не остановлюсь на заправке, даже если буду терять сознание от недостатка энергии, — ответил Дион, — мне кажется, они способны растащить одинокого транспортника на запчасти за несколько астросекунд.

— Могут, — согласился я, — а еще они умеют трансформироваться в части оборудования на автоматических заправках, причем так виртуозно, что ты не отличишь их от настоящих.

— Кто они, Орион, ты знаешь историю их происхождения?

Похоже, у меня была ночь вопросов и ответов. И я позволили себе пофилософствовать, больше размышляя, чем давая им реальную информацию, больше стараясь отвлечь своих друзей и снять напряжение.

— Раньше звероконов назвали снами Вектора Сигмы. Нестабильная Искра самопроизвольно зажигалась в первородном озере. Это было на заре времен, когда информация была единым полем. Информация ДВУХ создателей. Это были ИХ фантазии, рождаемые в спящем режиме Единого Суперкомпьютера. Не у всех звероконов были длинные когти, острые дентопластины и красная оптика. Но после древней катастрофы, о которой мы утратили память, началось их вымирание. Звери с голубыми окулярами вымерли первыми в жестокой конкуренции с более агрессивными алолинзовыми соплеменниками. Энергетический кризис заставлял их добывать энергию любыми способами, и менее агрессивных попросту разорвали на части. Теперь, в основном, остались твари, подобные этим — средних размеров, с алыми окулярами. Они питаются всем, что им доступно, продвигаются по шахтам в надежде найти хотя бы небольшую первородную жилу и чувствуют первородный энергон лучше любого искусственного оборудования. Раньше энергетическая разведка даже пользовалась этим, отслеживая их стаи, подолгу задерживающихся на одном месте. Сейчас же свободной энергии не осталось и вовсе, и если мы заглянем на нижние уровни планеты, то увидим, что коридоры и шахты подземных коммуникаций Кибертрона оккупированы этими существами. Они перегрызают изоляцию крупных кабелей, создавая поверхностные токи, чтобы заряжаться, используя разницу потенциалов. Их гибкие тела гроздьями облепляют важнейшие энергетические узлы теперь уже не энергоновых, а термоядерных реакторов. И бороться с этим явлением по сей день очень трудно. Даже дроиды не могут перемещаться в узких норах, отыскивая между проводов их лежбища. Я ничего не могу сказать вам веселого друзья мои, — подытожил я. — Кибертрон с каждым орбициклом становится все более мрачной планетой, а ваш проводник все большим и большим занудой.

Мои друзья наперебой опровергали эти слова, называя меня лучшим в мире рассказчиком.
Каким бы ни был грустным мой рассказ, он возымел свой эффект. Страх постепенно отступил, а звери вскоре сами отстали. Они никогда не нападали на большие группы, и я, изучая их повадки, давно уже заметил, что они прекрасно умеют сканировать встроенное оружие и уровень топлива своих потенциальных жертв. Мы были не по зубам этой стае.

На мой капот упала первая капля, затем вторая. Это были осадки — явление крайне редкое для севера, но весьма распространенное на юге Кибертрона. Индикаторы фиксировали его неутешительный химический состав: на нас изливались разбавленные кислоты, разъедающие обшивку корпуса и сбивающие данные мелких внешних датчиков. Все, не сговариваясь, включили защитные поля. Осадки усилились, и поверхность вокруг нашей колонны задымилась. На магистраль наползал густой туман, поглотивший звуки наших протекторов и способный погасить любые сигналы звукового диапазона. Освещать себе дорогу стало почти бесполезно, и мы переключились на ближний локационный режим. Глухой и слепой туман. Дорога в этом секторе стала казаться еще более мрачной, еще отчетливее виднелись ее изъяны, а романтика путешествия наполнилась совершенно иными нотами. Отражающая поверхность локатора в верхней части моего корпуса сканировала полусферу вокруг меня, и в секторе скана действительность выступила куда более правдивой, чем ранее. Окуляры ведь видят далеко не все. И еще — так далеко на юг я не забирался никогда… Впрочем, раньше я обычно делал это один.

— Сколько это может продолжаться, Орион?

Я мог поклясться, что никто из них никогда не попадал под кислотный дождь.

— Бывает, и до половины орбицикла. Пока не встретим рассвет. Придется потерпеть.

Долгое время никто из нас не задавал вопросов в общую ментальную сеть. Все напряглись и включили резервные мощности навигационных устройств. Нам ничего не оставалось, как просто ехать, проваливаясь бесполезными световыми конусами фар в эту призрачную пелену. Создавалось впечатление, что наша группа незаметно миновала портал в иную реальность. Потом Грузохват пытался шутить, стараясь приободрить всех. Я мысленно пожал ему манипулятор за эту неуклюжую попытку, а сам на несколько астрочасов выпал из общей беседы.

В процессоре назойливо крутилась одна и та же мысль. И пока вокруг проплывали серые рваные клубы кислотных испарений, я напряженно думал о своем будущем. А конкретно — о предложении, поступившем из самого Центра Управления прямо перед поездкой. Я думал, думал и думал, взвешивая каждую мелочь, сравнивая и противопоставляя факты. Все, что я видел вокруг, подпитывало мои чувства. Заброшенные шахты, ржавчина, голодные стаи ночных убийц, разруха и этот ядовитый туман казались общей болезнью, от которой должно найтись лекарство; врагом, против которого должно было быть создано оружие.

Но что я выиграю и где потеряю, став тридцать вторым дешифровщиком Главной Базы Йакона, поставив собственную сигнатуру под соглашением никогда не покидать пределы Кристалл-Сити, но получив привилегии, комфортабельные личные апартаменты, полное энергообеспечение и… возможность напрямую прикоснуться к тайнам, данные о которых по крупицам собирал в своих наблюдениях, в беседах с Учителем. Чего я добьюсь, потеряв личную свободу и став поднадзорным?

— Древняя Йаконская Информационная База имела собственное имя — Телетраан. В ней суть управления Сигма Конвертером. Кибертрон окончательно превратится в бесполезный кусок ржавеющего железа без данных этой Базы.

— Почему же Сигмус Прайм перекодировал ее в конце войны, когда уже было очевидно, что Врагу она не достанется? Или у нас был не один Враг?

— Почему? Об этом не так просто рассказать, Орион. Сейчас уже поздно, начинается световой цикл, тебе пора уходить.

Если бы я успел расспросить Альфа Триона тогда обо всем! Если бы он мне позволил взять ВСЕ его знания… Но упущенного не вернешь. А теперь, с этим предложением из Центра, Технологии Золотого Века становились не моей навязчивой идеей — судьбой.

Я готов был поклясться на Кодексе Автоботский Империи, что в Базе было все, так нужное нам для оживления собственной планеты. Там могли содержаться данные о первичной трансформации всех зданий, коды управления телепортами, Космическими Мостами, параметры вращения семи внутрипланетных сфер Сигма-Конвертера, схемы подземных коммуникаций, совпадающие с ходом первичных каналов, коды защитных куполов над городами, карта гипер-дромосов... Но главное — там могла быть информация о внутреннем строении Доса и Биоса! Последнее казалось мне самым важным.

Не так давно я приблизился к разгадке назначения древних Лун. Почему же правительство, в полном распоряжении которого находилось это сокровище, не воспользовалось им, почему вокруг Телетраана развернулось так много интриг? В процессор закрадывались самые мрачные предположения. Я гнал их прочь и отрицал очевидное, ибо в глубине Искры догадывался, ПОЧЕМУ легендарный Командор Сигмус принял такое решение… Несложно было понять и то, почему сейчас в строжайшей секретности было приказано восстановить Телетраан снова. Мне же предоставлялась возможность самому все узнать и самому принять решение. Неужели Альфа Трион готовил меня именно к этому?

— Дион, какова емкость твоего инфоблока?

Мне показалось, этот вопрос вырвался в общую частоту помимо моей воли.

— Сто двадцать тысяч мега-единиц.

— А конфигурация?

— Тетрагональная. А зачем тебе?

— Не важно. А у тебя, Флешсторм?

Все мои спутники, скорее для того, чтобы отвлечься, охотно отвечали на мои вопросы. Я суммировал их данные, в общих деталях набросал схему соединения их информационных хранилищ. Я делал это, следуя больше интуиции, чем какой-либо мысли. Я тоже хотел отвлечься…

Начало едва заметно светать, и вдоль дороги стали проглядывать пятна ржавчины. Обонятельные датчики улавливали неприятный запах разложения, которым был пропитан холодный воздух. Мы забрались так далеко, что ухоженная часть поверхности давно закончилась, и в утреннем свете проявлялась уже совсем незнакомая планета. На S-49 все это выглядело драматичнее, чем где-либо. Мы видели тянущиеся на многие механомили болота ржавого шлака. Остовы древних поселений на горизонте нагоняли тоску, став необитаемыми островами, памятниками Падению. Корпус Кибертрона медленно окислялся и выходил из строя.

— К ним уже не проедешь, — тихо сказал Грузохват, — провалишься на нижние уровни, а то и глубже.

Наши датчики фиксировали огромные пустоты под недавно укрепленной лентой шоссе. Видимо, количество визитеров из Йакона в Каон за последнее время увеличилось. Мы двигались по узкому мосту над бездной, и это жутковато было осознавать. Никто даже не заметил, как внезапно прекратился дождь, и небо приобрело розоватую-лиловую предрассветную окраску. Хронометр бесстрастно отсчитывал время. Мы молчали, погруженные каждый в свои размышления.

Ржавые пустоши тянулись с обеих сторон бесконечным унылым пейзажем. В незапамятные времена живой кибертроний этих мест, лишенный питания, превратился в обыкновенное железо, железо — в распадающийся на составные элементы оксид. Теперь же трясина медленно тлела, приняв в себя новую порцию кислоты. Порой топи так близко подступали к шоссе, что становилось опасным сбиться с курса и зацепить обочину. Дорога в этих местах сужалась и мы, сбавляя скорость, ехали по самой кромке.

— Во всем виноваты кислотные дожди, видимо, здесь они образовали целое озеро.

— Море, Таймфол, это место называется «Ржавое Море». Оно огромное и занимает одну десятую планеты. Мы уже давно едем по краю его самого узкого залива.

Я знал, что S-49 было последним шоссе, по которому можно пересечь эти опасные земли, остальные дороги к Каону намного длиннее и идут в обход. Есть, конечно, телепорты, но не все хотят регистрировать собственную сигнатуру, когда отправляются в южную столицу.

— Поговаривают, вся планета изнутри пустая. Это правда, Орион?

Я не знал, что ответить. В памяти всплыла самая странная ночь в моей жизни. Полупарализованный, скованный жестоким недугом корпус моего учителя в кресле специального антиграва. Отчаянная боль в грудном отсеке, легкая дрожь всех систем, пытающихся осмыслить новую информацию и принять ее. У Альфа Триона тоже болит грудь. Напряжение было слишком сильным, и теперь его системы работают в аварийном режиме. Он держится на одной только воле, пытаясь ободрить меня, остающегося на этом, ставшим враждебным, берегу. И вот портал на нижних уровнях Кристалл-Сити, о котором мало кто знает из ныне живущих. Минута до нашего окончательного расставания. А потом капсула уносит его в шахту, в самый центр Кибертрона, к священному Сигме, туда, куда отныне им, Альфа Трионом, будет закрыт доступ всем... Сенаторам, военным, грабителям, обычным кибертронцам.

Я отбросил воспоминания и начал рассказывать о том, что знал.

— Наша планета, — огромный додекаэдр. Это, в сущности, гигантский монокристалл, выросший из Священного Куба. Вы же знаете, что кристаллы могут расти.

— Конечно, — ответил Блок, — наши корпуса умеют регенерировать, только для этого нужен…

— Энергон, — хором ответили остальные.

— Да, энергон. Он встраивается в кристаллическую решетку металла и полностью меняет ее, превращая в кибертроний — суперкристалл с идеальной симметрией и необычными свойствами. Когда Первородный Энергон наполнил Священный Куб, его грани стали расти. Куб менялся, проходя стадии разных геометрических фигур.

— И планета росла тоже?

— Да. Чем больше она становилась, тем больше на ней появлялось жителей. В самом начале сотворения нашей цивилизации был только Куб, Вектор Сигма и двое Изначальных, созданных самим Праймусом. А затем Куб превратился в звездный тетраэдр, потом в икосаэдр и, наконец, в додекаэдр — фигуру, максимально приближенную к шару. Стали формироваться другие сферы Сигма Конвертера. Когда вырастала одна, вслед за ней росла другая. Всего внутри Кибертрона появилось семь сфер разной конфигурации. Они двигались в разных направлениях, каждая со своей скоростью, вырабатывая электричество и неограниченное количество топлива. А на поверхности формировались дороги, здания, города…

— Говорят, Священный Куб и по сей день находится в центре планеты, — тихо сказал Грузохват, — я слышал, что он прилетел из космоса, или Праймус создал его из пустоты.

— Не знаю, — ответил я, — мне не удалось побывать там. А с тех пор, как Сенат объявил Альфа Триона преступником, моя мечта увидеть помещения Сигмы стала нереальной.

Я оборвал свою речь. И мы все благоразумно промолчали на эту тему. Даже находясь на огромном расстоянии от столицы, не стоило так прямо рассуждать о действиях Сената. В моей памяти возникла белая лицевая пластина офицера Внутренней Безопасности, пришедшего арестовать Альфа-Триона. Стройный черно-белый корпус, опустившийся на одно колено перед последним Изначальным. Их короткий спор, и исполненный благородства поступок автобота, не подчинившегося приказу Сентинела Прайма.

— Я даю вам возможность скрыться.

— Но тогда арестуют вас.

— Это неважно. Помимо долга перед Сенатом у нас всех есть Высший Долг. Многие из нас предпочли сами все забыть. Но я забыл далеко не все и не могу поступить против совести.

— Ваше имя, офицер?

Голубые линзы преданно и твердо смотрят на Альфа Триона.

— Праул.

— Я запомню вас и ваш поступок.

«Я запомню вас и ваш поступок...»

Я повторял это как эхо тогда, прячась за дверью скрытого отсека, я снова повторял это сейчас, борясь с нахлынувшими воспоминаниями, задумчиво глядя на линию горизонта, которую разрезала бесконечная лента шоссе.

— Солнце! — внезапно ахнул Флешсторм, прервав болезненную цепочку моих мыслей.

Из-за горизонта вырвался первый луч, а затем светило ударило по линзам ярким, радостным, розовато-золотистым. Шоссе заблестело, а небо расцвело прекрасной и нежной палитрой красок. Мои друзья в общем эфире захлебнулись в потоке удивленных восклицаний и эмоций. Видимо, они не часто видели рассвет, и спешно пытались запечатлеть его на собственные видеорегистраторы, радуясь, что могут сохранить прекрасные мгновения. Наше искусственное солнце еще могло нас радовать. Лучи высветили темно-серый профиль далекого города на горизонте.

— Каон! — воскликнули мы одновременно, радуясь скорому окончанию этого мистического, мрачного и странного пути.