Ветер дует уже с утра, собирает тучи и грозится вылить на Токио тонны воды. На улицах никого, только редкие обрывки бумаги отрываются от асфальта на краткий момент кувырка, чтобы потом увязнуть в ближайшей луже.

— Ты просто позеленел с тоски, Балк. Можно подумать, это ты тут умираешь, а не я.

У Мико Накадаи тихий голос и две трубочки, исчезающие в аккуратном, неожиданно дерзко вздёрнутом носу. Она кажется такой маленькой, такой неуместной в огромной и стерильной палате, что Балкхэд подавляет желание просунуть в окно манипулятор и, уподобившись чудовищам из фильмов, забрать её куда-нибудь подальше. В Джаспер, на Кибертрон, в конце концов... лишь бы не здесь. И не так.

— Вчера был отличный концерт «Бешеных обезьян»... — неловко бормочет он, чтобы заглушить методичное пиканье медицинских приборов.
— Эти старперы продолжают скакать по сцене? Вот уж не ожидала, что кто-то, кроме меня, может слушать эту дрянь... — она довольно щурит глаза, неожиданно ясные для человека её возраста.
Балкхэд невольно хмыкает, прекрасно понимая, что «дрянь» в отношении этой группы может сказать только сама Мико, остальным подобное не прощалось ни двадцать, ни десять лет назад. Даже когда девочка неожиданно закончила школу на приличные баллы (первое его возвращение на Землю после возрождения Кибертрона) и поступила в музыкальную академию, её специфические вкусы по-прежнему разделял только очень узкий круг друзей.

— Ты мог бы заглядывать почаще, ещё месяц назад я бы покаталась с тобой по дюнам.

Мог бы. И это жжёт искру хуже энергетического копья. Просто все казалось таким далёким и таким близким одновременно! Кто считает года, когда война шла миллионами лет? Восстановление планеты, внутренние разногласия, просто возможность вспомнить то, как оно было до... Конечно, он не забывал её. И когда выпускница академии, мисс Накадаи, завоевала первую в своей жизни награду на фестивале классической музыки в Токио, он ждал её у входа, а рок гремел у него в салоне, смешиваясь с запахом её духов и бесчисленных цветов, которые она небрежно закинула на заднее сидение.
В следующий раз Мико нервно теребила прядь каштановых волос (мне теперь по статусу не положены хвостики, Балк!) и развешивала на его капоте жуткие розовые шарики. А потом долго смеялась, когда подол белоснежного платья застрял в дверце и вдруг, к ужасу гостей, смело рванула ткань, оставляя ему обрывок белоснежного чуда.
Потом была пауза, когда ему казалось, что о нём уже и не вспоминают. «Не сейчас, Балк! Софи простыла, и я не могу её оставить. Привет вашим, ещё не передрались с красным пижоном?» С «красным пижоном» они не передрались. А ещё именно благодаря его настойчивому напоминанию, что сорок лет для органиков — внушительный срок, он сейчас здесь. А она будто бы и не злится на него.

— Прости меня. Я не думал...
— Все нормально, Балк. Честно.
— Меня не было рядом слишком долго, но я ещё могу...
— Нет, не надо, — Мико мягко улыбается, когда прядь ярко розовых волос падает на её морщинистый лоб (с того момента, как седина окончательно поселилась на её голове, веселый цвет снова вернулся, бросая вызов старости), — не надо тебе этого видеть. Мы вместе кромсали десептиконов на куски, гоняли по дюнам, и меня стошнило на твое сидение после выпускного. И я хочу, чтобы ты запомнил меня такой и только такой. Мне семьдесят восемь лет, Балк, и мои дети и внуки скоро будут здесь, чтобы попрощаться со своей чокнутой бабулей. Оставь им это право. А себе оставь меня настоящую.

Искру стискивает совершенно невыносимо, и он все-таки тянет манипулятор в окно, сбивая с подоконника нелепый кактус и впуская ветер. Мико поднимает дрожащую руку в ответ, накрывая его металлические пальцы ладонью.

— Мы еще покатаемся! — бессмысленно врёт Балкхэд самому себе.

Ладонь у Мико теплая и узкая, а пальцы опытной пианистки уже в старческих мозолях. Балкхэд впитывает это тепло, эти морщины, тонкую сеточку вен от запястья. Казалось бы, в недавнем прошлом эта рука в мощной броне нанесла Старскриму множество незабываемых ударов, а теперь не может и ложки удержать. А скоро и вовсе пропадет навсегда, ведь человеческим душам не ведом путь к Праймусу...

Что-то больно обжигает искру, а в оптике скапливается омыватель.

— Не плачь, — просит Мико, устало прикрывая глаза.
— Я не плачу, — отвечает Балкхэд и по своему сбоящему воколайзеру понимает, что опять соврал.

Для того чтобы достигнуть планеты, солнечный луч преодолевает миллионы световых лет. Для того чтобы почувствовать себя счастливым, Рафаэль переворачивается на правый бок и укладывает руку на тонкую талию. У Аманды длинные ноги и веснушки на плечах. Аманде удаётся на семейном ужине уделить внимание каждому члену семьи Эскивелей и не сойти при этом с ума.
Рафаэль пьет счастье, спокойствие и гармонию наступившего утра. У него по-прежнему проблемы с социализацией, успехи в программировании и воронье гнездо на голове. Аманда принимает это. Аманда любит это. Кажется, она любит всё, что с ним связано. Даже жёлтый камаро, газующий под окном.

На дверцах у Бамблби блестят капли воды, переливаются маленькими бриллиантами, переплетаясь с белыми лентами на капоте. А это значит — пора вставать.

Для того чтобы совершить важный с точки зрения человечества обряд, разведчик автоботов преодолел расстояние между планетами. Для того чтобы жениться на девушке своей мечты, Раф нервно принимает пятьдесят граммов подарочного коньяка. Где-то за дверьми творится магия: раздается девичий смех, с задорным хрустом распрямляются на столах накрахмаленные скатерти, суетится над домашним пуншем мать, а бесчисленные сестры и братья пытаются довести его до инфаркта.
У Рафаэля дорогой смокинг и маленькая камера в петлице для цветка: у Рэтчета слишком много дел на Земле, помимо посещения глупых человеческих праздников... И все-таки Рафу кажется, что врач автоботов будет счастлив увидеть его свадьбу пусть даже и с экрана терминала. Во всяком случае, Рэтчет уже три раза требовал перепроверить соединение.
Рафаель Эскивель смотрит на себя в зеркало, упирается ладонями в стекло и пытается понять, когда же умудрился так вытянуться. Джека он, конечно, не догнал, но Мико теперь может положить ему голову на плечо, предварительно не вставая на колени. Он чувствует себя взрослым и испуганным, ровно как и в тот момент, когда тёмный энергон пульсировал в его венах, отравляя и посылая страшные видения. Но теперь по его венам бежит чистый адреналин предвкушения.

Бамблби нетерпеливо сигналит. Слышен глухой «чпок» открывшегося шампанского. Слышен торопливый цокот каблуков по лестнице...

Говорят, чтобы увидеть ангела, требуется для начала впасть в кому. Чтобы увидеть ангела, Рафаэлю достаточно поднять глаза на свою невесту в свадебном платье. Её рыжие кудри задорно колышутся, не смиренные даже огромным количеством шпилек, а в уголке аккуратного рта притаился призрак будущей улыбки — она не может не улыбаться. Кажется, день, когда Аманда не улыбнётся, станет последним днем. «Церемония — и совместный скоростной заезд по трассе» — лукаво говорят её глаза.
— Бамблби только этого и ждёт. Не думаю, что он захочет в такой день так и остаться в форме автомобиля. — Раф учтиво предлагает невесте руку, и они торжественно открывают дверь.

Обмен кольцами и легкий поцелуй проходят словно во сне. Нет ни церкви (Рафаэль так и не смог побороть своего скепсиса перед сверхъестественным, особенно под присмотром Рэтчета), ни долгих речей...нет даже клятв, потому что они уже давно были произнесены. Есть только раскаленный солнцем желтый капот в белых лентах, на котором Аманда задумчиво выводит пальцем замысловатые символы.
Для того чтобы обрести счастье в браке, психологи советуют перечитать как минимум штук двадцать различных пособий по созданию крепкой семьи. По мнению Рафа, достаточно просто представить будущей половинке своего инопланетного друга, а дальше — уже как пойдет.
Бамблби издает счастливые трели, когда Аманда вдруг счастливо фыркает и поваливает своего мужа на капот. Жаркий полдень наполняется приятной музыкой из салона и смехом. У шины свернулась толстая кошка, как бы намекая, что гонку и отправление домой, на Кибертрон, придется отложить. Но разведчик и рад замереть. А ещё искру приятно жжёт гордость и счастье за своего лучшего друга...и, может, самую малость за себя.
Бамблби рад, что Аманда принимает Рафа.

Бамблби счастлив, что Аманда всегда слышит Рафа.

Бамблби горд, что Раф слышит Аманду.

Говорят, для того чтобы понять друг друга требуется постоянно разговаривать и озвучивать свои мысли и чувства. Для Рафаэля Эскивеля понимание немой от рождения девушки, а теперь и жены, началось с молчания его первого друга.

Когда уходит все, что когда-либо делало тебя особенным, пути два. Нет, есть еще третий, и, несомненно, самый идиотсткий из всех, но его рассматривать не стоит. Ты либо убеждаешь себя, что синий мотоцикл — порождение твоего отравленного бургерами мозга и поступаешь на экономиста в ближайший университет, либо стремишься стать особенным самостоятельно.
В Нью-Йорке произошел захват заложников в частной школе для тридцати двух особо богатых детей. Иногда Джек спрашивал себя, что вышло бы из него, ходи он в подобное заведение, а вечерами гордо демонстрируя отцу табель с лучшими из возможных оценок. Ясно одно — он не сидел бы сейчас в бронежилете на корточках за дверью кабинета... Кажется, это кабинет физики. Впрочем, такие мелочи мало волновали ублюдка, засевшего за кафедрой и бодро дирижирующего пистолетом.

— Только попробуй лихачить — и тебе не жить. — Голос Рэтчета прозвучал гораздо менее грозно, чем хотелось бы медику.

Джек кивнул коротко стриженной головой, но скорее не словам автобота, а своим мыслям. Если попробовать выстрелить сейчас — есть большой шанс разобраться без лишнего шума. Его пальцы сжали винтовку, а ублюдок продолжал нести чушь про то, что детям стоит умереть во имя Бога.
Дарби опустил винтовку и выдохнул. В рации захлебывался гневом Рэтчет, грозился вызвать Фаулера, Бамблби и Арси, если тот еще хоть раз подумает провернуть что-то вне плана. Но Джек не слышал. Просто вспомнил, что уже был тот, кто умер во славу высших сил. Его рот против воли растянулся в горькой усмешке. На этот раз никаких ключей и Сигма-компьютеров. Оптимус просто ушел, или, может, Джек в этот раз не заслужил чести спасти его? Этот вопрос он задавал себе с тех пор, как принял решение и отдаться на волю связей агента Фаулера. И теперь он мог спасти, мог защитить тех, кто ему дорог.
А еще в мозгу пронеслась мысль, что Оптимус бы не стал делать просто. Он не стал бы сносить пусть даже и конченому ублюдку башку, не давая ему ни единого шанса. Джек сжал винтовку крепче, глубоко вдохнул, прислушался к успокаивающему ворчанию Рэтчета...
— Операция «кобра», готовность номер один.

Вечером на город опустились холодные сумерки. Миллионы огней наверху, на небе, словно отражались в бесчисленных офисах, в светлых и темных окнах сотни людей, которые сегодня смотрели или же не смотрели новости.
Джек ехал в машине скорой помощи и поглаживал забинтованную руку. Рэтчет жаловался на убогое строение людей и ехал настолько медленно и осторожно, что Джек вынужден был его поторопить. Его ждали.
Во дворе маленького домика на окраине хрупкая фигурка сорвалась с крыльца навстречу другой, сутулой и долговязой. Джун Дарби плакала, она всегда плакала, когда он возвращался. Словно только тогда разрешая себе пережить его уход.
Джек плавился под ее поцелуями, страхом, доверием и гордостью. Пусть он не смог спасти одного из лучших своих друзей во второй раз — теперь он сполна расплатился за жертву Оптимуса. Ведь когда уходит все, что делало тебя особенным... Когда уходят те, кто защищал тебя и твою планету, выход на самом деле только один.
Джек обнимал мать, поглаживая ее поседевшие волосы и мягко уводя с крыльца в дом. А Рэтчету в этой тихой силе и усталости упорно виделось что-то щемяще знакомое. Оптимус не ошибся ни в первый, ни во второй раз.

Джек Дарби спасал свой мир самостоятельно.

Конечно, сначала к Рэтчету дети отнеслись настороженно. Нет, никто из них не чувствовал к врачу автоботов неприязни — он был лишь еще одной гранью их невероятного приключения в мире гигантских роботов, неожиданных тайн и новых знакомств.

Если бы Джека попросили описать его первое впечатление, он ответил что-то вроде: «Серьёзный, не терпит незнакомцев».

Чуткий Рафаэль сказал бы: «Ответственный, пытается помочь всем и во всём».

И только Мико выразилась бы в своей обычной манере: «Сухарь и ворчун. Лечению не поддаётся».

И действительно, Рэтчет первое время не скупился на выражения: и что не место «органике» на базе, и что отскребать от пола остатки белков и углеводов своих друзей автоботы будут без его участия, и что их тайному существованию неминуемо придет конец, и что... «Балкхэд, мне это было нужно!»
В общем, причин для недовольства у доктора хватало. И Мико разочарованно вздыхала каждый раз, когда доктор оставался единственным автоботом на базе. Джек не демонстрировал своих чувств так явно, но в душе был солидарен. Рэтчет не очень-то их жаловал, и юный Дарби просто старался лишний раз не мозолить доктору оптику...
Первый шаг, как ни странно, сделал робкий и тихий Раф. Мальчик просто не побоялся подойти и предложить помощь. После этого, первого случая с починкой компьютеров на базе, работать вс ё стало не в пример лучше. А ещё даже Мико заметила, что ворчание в их адрес прекратилось.

— Может, ему просто надоело?
Но Балкхэд с нервным смешком уверил подругу, что уставший от брюзжания Рэтчет — дело абсолютно невозможное.

Однако же в разряд «свои» они втроем попали много позже, ровно после ужасного инцидента со скраплетами. Уже поздним вечером, когда у Джека ныли руки от полировальной машинки, у Мико болели все мышцы от карабканья по поврежденным корпусам, а Раф тихо свернулся калачиком у терминала, Рэтчет предложил развести их по домам.
...В салоне пахло чем-то смутно знакомым. Мико назвала бы это запахом больницы, а Джек — запахом маминого медицинского халата после ночной смены. Смесь горечи, чистоты и усталости. Откидываясь на неожиданно мягкое кресло и устроив голову спящего Рафаэля у себя на коленях, Джек впервые почувствовал себя абсолютно спокойно в обществе Рэтчета. Ну, не считая предложения прокатиться по Джасперу с мигалкой — но, возможно, медик просто пытался их поблагодарить.

Если поначалу им казалось, что внезапное примирение между ними и автоботом положит конец потокам негодования со стороны Рэтчета — они сильно просчитались. Как оказалось, замечать их медик не перестал, а вот следить начал с завидным упорством. И что на миссиях детям не место, и что за человеческим режимом сна нужно следить, и что питание на базе (в основном фаст-фуд с работы Джека) вызовет у них, детей, долгую и мучительную смерть, и что Рафаэлю скоро придется менять оптику, если они с Бамблби не прекратят их игровые марафоны, и... «Балкхэд, мне это было нужно!»
Некоторые вещи не менялись.

Хотя кое-что определённо пошло по-другому. Однажды рассказав друзьям о новой энциклопедии и о том, что родители не могут её ему подарить, Раф с удивлением встретил на пороге дома курьера с вожделенной посылкой. Поблагодарив Джека и Мико за подарок, он был поражён их ответом:
— Нет, прости, Раф, но мы ничего тебе не посылали. Может, это родители устроили тебе сюрприз?
Стоящий у консоли Рэтчет ворчливо добавил, что, вероятно, создатели Рафаэля всё же решили уделить внимание развитию такого мощного интеллекта. А на лице мальчика вдруг заиграла счастливая улыбка — он вспомнил, что Мико и Джек были не единственными, кто слышал про книгу.
Но почему-то благодарить хмурого врача вслух не получалось. Ни когда Джек внезапно нашел в своей тетради по физике объяснение сложной задачи, ни когда Мико, визжа от восторга, забежала в космический мост, ведущий прямиком в Токио. Рэтчет словно специально обставлял проявление своей заботы стенами недовольства и брюзжания. Или же просто упрямо отрицал сам факт её проявления.

— Если у человека золотое сердце, а в его руках жизнь и здоровье — неудивительно, что он его прячет. — Улыбнулась Джун Дарби на вопрос сына. — Не суди по словам, а постарайся отплатить чем-то хорошим в ответ этому вашему врачу. Ты с ним на работе познакомился?
Джек только улыбнулся и кивнул. И почти не соврал.

А на следующий день удивленный и внезапно растерявший свою грозность медик пытался выяснить у своих товарищей, кто же из них умудрился за ночь вычистить до блеска всё его оборудование.


...Когда настало время сказать: «до свидания», он был единственным, кто остался.

Если бы Джек мог тогда говорить, он бы объяснил: «Рэтчет всегда выполняет свой долг».

Раф бы грустно улыбнулся: «Он слишком боится, что без него мы пропадём».

А Мико бы шмыгнула носом и призналась: «Старый зануда сильно к нам привязался».
Но они ничего не сказали. Просто прижались вместе к теплой белой броне, запоминая, впитывая в себя и удивленный вскрик, и неожиданно теплое «ну хватит, хватит вам, отпустите ногу!», и робкое, осторожное прикосновение железный пальцев к спинам.

С недавнего времени они тоже предпочитали действие словам.