Я есть.

Внутри меня — лишь то мгновение, что есть сейчас. Я пуст, как пространство между звездами. Они — первое, что я вижу, первое, что я знаю.

Когда проходит следующий квант времени, я осознаюl9;, чем и кем являюсь. Я понимаю, что звезды расположены надо мной, а твердое металлическое тело планеты — у меня под ногами. Поддерживающий меня мир — это наполовину впавший в гибернацию гигант-полубог Праймус, благодаря которому я появился. У меня есть имя. Я Альфа Трион, третий из тринадцати Праймов.

Проходит сплит-цикл, и слева от меня — прямо из пустоты — появляется Солус. Когда она принимает форму, сверкает вспышка и дрожит металл планеты. Молния окружает Солус ореолом, который достигает меня и отзывается треском в моих нервах. Я изумляюсь тому, что могу быть ослепленным и шокированным, а потом оправиться от этого. Все для меня ново. И все — даже боль и страх — это чудо.

Затем раздается череда оглушительных раскатистых звуков, и следующие девять создаются один за другим, чтобы завершить наш состав. Окруженный сверкающим золотистым сиянием вспышки Энергона, которая сопровождает его подобное взрыву появление на свет, Тринадцатый делает первый жест: поднимает руку в знак победы и приветствия, обращенного к мощному усилию воображения и воли, которое создало всех нас. Он последний Прайм, с которым наш состав делается полным. Я тоже поднимаю руку. Справа и слева все делают то же самое. Наше первое действие унифицировано. Понимание нашего предназначения разливается в сознании каждого из нас равномерным потоком, поскольку Энергон наполняет наши тела жизнью и силой. Работа Праймуса выполнена. Сообща мы сделаем то, что он не смог; мы его преемники, и он, создав нас, завершил этот этап своей жизни.

Я обращаюсь к нему автоматически через сеть связи, сын к отцу, но даже во время этого его присутствие уже перестает ощущаться. Он переключается с сознательного потока на гиперсон, и его синаптические процессы постепенно, мягко угасают. Последнее, что мы знаем о нем — это чувство спокойной веры, которое он подарил каждому из нас. Он отдал нам всего себя, и этим все сказано.

Я чувствую себя обездоленным: столько приобрести и потерять за одну лишь минуту. Меня окружает тишина, и я разрываюсь между радостью и печалью. Рядом со мной стоят другие Праймы, титаны верхом на возлежащем боге, наполненные благоговением. Мы смотрим друг на друга. Мы смотрим на мир, на бездонные небеса. И видим снопы света, которые являются звездами и галактиками, и почти бесконечные просторы Вселенной, выходящие за пределы нашей способности видеть, слышать или знать. Насколько мы можем судить, здесь нет ничего кроме нас и нашего спящего мира.

Но если бы не было действительно ничего, то не было бы и необходимости в нашем существовании. Это захватывающее и тревожное знание читается в наших взглядах, когда мы смотрим друг другу в глаза. Потом, когда мы все до единого осознаем это, наши души сближаются. Мы получаем возможность бросить мимолетный взгляд на то, что уже осталось в прошлом: его картины расстилаются перед нашим внутренним взором.

***

Давным-давно, прежде чем начался отсчет времени, жило единственное в своем роде существо. Ему были ни к чему имя и личность: оно существовало, и этого было достаточно на некоторое время. Но когда оно, исследуя галактику, начало находить других живых существ, блаженство открытий сменилось тревожными мыслями, у которых не было ответов: если они такие, и их много, то кто есть я, и почему в одиночестве? Не имея никого, с кем можно было бы поговорить, оно начало разговор само с собой и постепенно развило два отличающихся друг от друга голоса, с помощью которых рассматривало разные стороны вопросов. Один голос был обнадеживающим, полным веры и принятия; другой, будучи беспокойным и неустанным, сравнивал себя с тем, что он нашел, и осознавал, что у него есть проблемы и потребности, которые, не находя решения и удовлетворения, теряются в бездонной космической пустоте.

Оба голоса взяли себе имена. Так один из них стал Праймусом, что означает «первый и отдельный», а другой — Юникроном, что означает «уникальный и отдельный». Они оба знали, что представляют собой одно существо, но это действие разделило его на две части, чувства и идеи которых не могли быть согласованы. Природа этих существ побуждала их к противостоянию друг другу. Поэтому они, будучи молодыми и не имея наставника, начали спорить: каждый из них думал, что он мыслит правильно, а другой — глупо. И чем больше они спорили, тем больше один чувствовал себя в опасности из-за существования другого.

Раздвоение ума и духа вызвало раздвоение формы, так что в конечном итоге они разделились как в физическом, так и во всех остальных аспектах. Охваченный злобой и разочарованием, Юникрон стал хищным и разрушительным, а Праймус замкнулся в себе из-за обиды. Долгое время они не могли по-настоящему разделиться, поэтому путешествовали вместе: Юникрон буйствовал, а Праймус пытался помешать ему и исправить причиненный им ущерб. Праймус вновь и вновь предлагал Юникрону помириться, но тот обнаружил в себе чувство собственного достоинства, которое было многократно усилено его презрением к другим. Юникрон не согласился бы пожертвовать этим чувством, чтобы вернуться к фундаментальной неопределенности, из которой он возник. Его отказ наполнил Праймуса праведной яростью, и с этого начались миллиарды звездных циклов борьбы между ними. Даже их тела изменились в соответствии с реальностью, которую каждый из них создал в своем сознании.

Теперь Юникрон рыскал по всей галактике, опьяненный разрушением и стремящийся к уничтожению всех живых существ, которое, как он полагал, принесет ему покой. Праймус все больше убеждался в том, что его долг — останавливать разрушения, причиненные Юникроном, и охранять счастливую жизнь тех, кто после них остался, до самого своего конца. Ведь оба они понимали, что однажды даже их существование прекратится. Праймус говорил Юникрону полные сарказма слова. Мол, все, что ты должен делать — это сидеть и ждать энтропии, которая выполнит всю работу за тебя: Вселенная погибнет, охваченная жаром и хаосом, независимо от твоих действий. Юникрон же отвечал ему: мол, ты должен помочь мне предотвратить рождение новых живых существ в мире страданий и разочарований. Несмотря на все попытки разделиться, они все еще были связаны как одно целое нерушимыми узами. Будучи равными во всем, они не могли надолго одержать превосходство друг над другом. И Праймус понял, что, если что-то не изменится, ни один из них не получит этого превосходства.

Таким образом, Праймус решил отказаться от участия в конфликте с Юникроном.

***

Мы возвращаемся к настоящему моменту и нашим новорожденным «я». Хоть мы и не можем еще видеть Юникрона, но его присутствие уже чувствуется. Он царапает когтями края нашего коллективного сознания. Он — глаз бури, которая разносит в клочья планеты и поглощает солнца. И каждое такое поглощение увеличивает его силу. В мимолетных перерывах между приступами ярости он, насытившись, вспоминает о своем соперничающем «я». Страшное излучение его взгляда ищет Праймуса. Но тот спит мертвым сном, и взгляд Юникрона, пронесшись мощным потоком темных частиц по нашим телам, не обнаруживает нас. Это был замысел Праймуса: Юникрон так привык видеть сверхспособности и целеустремленность, которые были сущностью нашего создателя, что теперь вообще не видит никого из нас. Он неспособен представить, что Праймус может просто исчезнуть.

Нам недолго осталось ждать, пока Юникрон додумается начать поиски.

Это первые записи, сделанные мною как Летописцем Праймов. Я буду заносить сюда все события, в том числе не слишком благовидные. В качестве помощи я получил два предмета, обладающие безмерным могуществом: Завет и Стилус*. В настоящее время Завет имеет форму книги, хотя он может принимать и многие другие формы. Завет — это, как и Стилус, предмет, форма которого зависит от его функции в какой-либо заданной точке пространства-времени. Пары связанных частиц присоединяются к его физическому аналогу — в данном случае к книге. Она представляет собой информацию в чистом виде, которая хранится на голографическом ободе вселенной, всегда существующем, но полностью недоступном.

Первая запись в Завете не оказалась, как я надеялся, рассказом о происхождении Праймуса, личности его творца или месте, где он был создан. Текста этого очень и очень много, и он наверняка относится к событиям, произошедшим до нашего времени. Но написано это шифром, которого я не могу и никогда не был способен разгадать. В вышеназванном фрагменте содержатся ясно изложенные факты, которые, возможно, указывают на существование у проблем причин и решений — постижимых или нет.

Дальнейший же текст Завета оказался написанным на разборчивом кибертронском языке:

«…поэтому были созданы Тринадцать Праймов. Каждый из них отличался от остальных и был одарен уникальными способностями, талантами и недостатками, что и обеспечивало их совокупностью возможностей, намного превосходящей то, что может быть заложено в каком-либо одном существе для воплощения в жизнь его замыслов. Праймус знал, что для него это была наилучшая возможность победить Юникрона, так как их вражда продолжалась уже бессчетное количество времени. Они состояли из сил, которые, подобно полюсам магнита, истово противостояли друг другу: на каждый поступок, совершенный одним из них, другой отвечал равнопротивоположным действием. Чтобы повлиять на исход их борьбы, необходимо было изменить сам характер противостояния. Поэтому Праймус преобразил единственную переменную, которая находилась под его контролем: самого себя.

Он удалился с поля битвы, создав вместо себя Праймов и наделив каждого из них равной частью своей силы. Но сотворил их Праймус не по своему образу и подобию, зная, что эти уменьшенные копии столкнулись бы с той же-таки невыполнимой задачей. Каждый Прайм создавался, чтобы выражать не только жизненные принципы, воодушевлявшие Праймуса, но и аспекты, родственные тем, что были присущи Юникрону. Он дал нам возможность свободно выбирать между всеми бинарными противоположностями, так что нам нет необходимости пребывать в ловушке, подобно ему. Наоборот, мы всегда можем изменяться и таким образом находить выход в виде новых и новых возможностей. И эта сила умножится в тринадцать раз».

Если говорить сугубо математическим языком, благодаря этому произошел переход от определенности и состояния целостности к сильнейшей непредсказуемости: тринадцать в тринадцатой степени — это огромнейшее количество возможностей.

Сказать, что мы, Праймы, являемся совокупностями особенностей и артефактов, означает представить нас в виде обыкновенных машин — неживых предметов. Да, мы были созданы посредством выполнения расчетов. Но из каждой цифровой комбинации естественным путем возникла личность, представляющая собой единое целое и нечто большее, чем просто результат вычислений. И мы, лишь начав взаимодействовать, стали незаметно менять друг друга.

Моим вторым действием в качестве Летописца была просьба к другим Праймам оставить след в монументальной истории нашей вселенной — то есть этой книге, Завете Праймуса. Ниже я поведаю правду о сущности каждого из них (придерживаться буду того порядка, в котором они были созданы) на тот момент, пока еще не случилось чего-либо, что смогло бы заставить нас отклониться от чистоты замысла Праймуса. Пусть это будет первая запись, благодаря которой в будущем мы вспомним себя чистыми душой. Ибо в начале душа каждого из нас была чиста.

ПРИМА


Прима представлял собой архетипического героя, воина, наиболее близкого к характеру и намерениям Праймуса, главной целью которого были дела во имя высшего блага. Такие личности могут быть скучными, но Прима обладал умом, бескорыстием и сильным чувством самосознания. Поэтому он, даже оставаясь верным своим принципам, всегда сохранял способность не переходить грань помпезности. Прима заботился обо всех нас, как старший брат в большой и беспокойной семье, взваливая на плечи, возможно, слишком много. Подобно Праймусу, он всегда был убежден в своей абсолютной правоте. Это делало его личностью, иногда вызывающей раздражение, но вместе с тем помогало ему хорошо держать оборону, когда дело доходило до противостояния.

Его оружием был Звездный Меч — клинок, подобный Стилусу, форма которого скорее символизировала его силу, чем полностью отображала ее. Лезвие Меча могло как резать с точностью до атома, так и разрубать горы одним ударом.

ВЕКТОР ПРАЙМ


Вектор был серьезной, стоической личностью с очень узким представлением о правильности: Праймус всегда был прав, а значит, сам Вектор как создание Праймуса не мог ошибаться. Подобно Приме, он был похож на своего создателя. Его отличало непревзойденное чувство равновесия и порядка, что было только к лучшему, поскольку он обладал силой манипулировать временем и пространством. Вектор мог создавать и предотвращать парадоксальные явления по своему усмотрению, а также искажать или исправлять материю нашей физической реальности.

В бою он носил много оружия, в том числе меч и посох, но его личным артефактом силы были Клинки Времени. Артефакт этот, несмотря на название, представлял собою не оружие, а мандалу, состоящую из многих отдельных частей, которые могли сочетаться разнообразными способами (число их почти достигало бесконечности). В зависимости от образовавшейся комбинации Клинки давали Вектору доступ к тому или иному скрытому измерению, в котором он мог передвигаться как угодно, а также хитроумно сплетать или расплетать материю реальности.


АЛЬФА ТРИОН


Я, Альфа Трион, был создан как историк Праймов и память Праймуса (на тот случай, если Праймус когда-либо вернется к жизни). Отрешенность — это моя сущность, хоть я и не верю, что являюсь полностью равнодушным к окружающим. Я придерживаюсь философской точки зрения и аналитически оцениваю других и их поступки.

Мне были даны два артефакта: Завет, действительно появившийся благодаря Праймусу и принадлежавший ему (многое там написано им самим), и Стилус, с помощью которого мною были записаны собственные наблюдения. В отличие ото всех остальных Праймов и других существ того же происхождения, появившихся позднее, я обладаю фотографической памятью и прямой связью с Искрой Праймуса, дарившей мне поддержку и вдохновение во времена, когда накопленный опыт и осознание событий были бы иначе невыносимым бременем.

СОЛУС ПРАЙМ


Созидательница. Солус обладала спокойствием и уверенностью в себе. Все остальные Праймы любили ее, во-первых, за то, что она была им другом — толковым и никогда не отказывавшим в поддержке. А во-вторых — за ее способность создавать самые разные инструменты и предметы: стоило любому из Праймов лишь попросить, и она с готовностью бралась за это дело. Однако Солус имела вспыльчивый характер, и ее легко приводило в гнев любое проявление несправедливости, как и созданных до нее Приму и Вектора.

Ее личным артефактом был Кузнечный Молот. Она использовала его вместе со Станком Созидания — трехмерной голографической проекцией, образовывающейся вокруг ее тела во время работы. Способность вызывать эту видимую и ощущаемую проекцию помогала Солус разрабатывать те или иные архитектурные и инженерные элементы предметов, над которыми она работала. Сам по себе Кузнечный Молот был незатейливым орудием труда, позволяющим формировать, чинить или разбивать вдребезги всевозможные объекты. Скорее всего, дело было в Станке Созидания и в самой Солус, являвшейся как источником зрительного образа Молота, так и рабочей силой, которая приводила его в действие. Когда она одним лишь взмахом этого мощного орудия создала целый комплект брони, в траектории этого взмаха и ударе по Станку были сосредоточены звездные циклы работы над замыслом, отшлифованным и закаленным до абсолютной точности.

***

Здесь я делаю примечание для тех из вас, кому может быть любопытно: Праймы, как и впоследствии трансформеры, не делятся на существ мужского и женского пола, подобно людям и некоторым другим биологическим видам. В этом повествовании Солус Прайм, а также те, кто позже произошел от нее, именуются «она» для соблюдения аналогии с гендерными особенностями людей и указания на разграничение, которое кибертронцы установили между собой (в отличие от других рас).

У нас, кибертронцев, существуют два различных «вида», на которые мы охотно разделяем свою расу, признавая разницу в ключевых особенностях способа обработки информации. Среди остальных Праймов широко распространено мнение о том, что эта разница была необходима самой Солус, чтобы управлять Станком Созидания: для параллельной обработки данных требуются интеллектуальные способности огромного диапазона.

Когда мы стали частью более широкого галактического сообщества, в наши привычки вошло использование межрасовых гендерных правил при взаимодействии с инопланетными видами, разделяющими себя на существ мужского и женского пола. Так мы демонстрируем им, что знакомы с понятиями о различиях и равенстве; мы признаем наши различия; мы высоко ценим наше равенство.

Однако в ранних кибертронских записях, сделанных еще до этих контактов, все Праймы и другие существа обозначаются одним и тем же символом. Я учитываю, что согласно особенностям человеческой расы соотношение людей мужского и женского полов приблизительно равно 1:1, что не совпадает с нашей пропорцией 1:12. Поэтому я извиняюсь перед существами женского пола, принадлежащими к любой другой расе, за то, что они могут чувствовать себя ущемленными из-за употребления здесь их местоимения по отношению к малочисленному виду кибертронской расы.

МИКРОНУС ПРАЙМ


Микронус был крошечным по сравнению с остальными: быстрым, летучим и содержащим в себе энергии больше, чем четыре других, вместе взятых. Маленький размер Микронуса более чем компенсировался его умом: он всегда готов был высказать толковое предложение или разработать хитроумный план. Его характерной чертой также являлась наблюдательность, благодаря которой он часто понимал, чтó происходит с другими, прежде чем они сами это осознавали. Праймус хотел, чтобы Микронус был совестью остальных, и тот серьезно отнесся к отведенной ему роли. Благодаря своему простодушию он стал ближайшим другом Солус и ей подобных, хотя первые Праймы были, на его взгляд, слишком мрачными.

На войне у него была удивительная способность соединяться с другими Праймами и повышать их выходную мощность для обретения невероятной силы или выносливости. Благодаря его преданности они никогда не теряли превосходства над противником.

У него тоже был свой артефакт — Камень Химеры, который позволял ему соединяться с другими Праймами и передавать им свою энергию в подходящем для них виде. Он также мог имитировать способности любого из Праймов на протяжении некоторого времени после такого пребывания с ним одним целым.

АЛХЕМИСТ ПРАЙМ


Алхемист, один из более загадочных Праймов, был элементарным существом, воспринимавшим мироздание с точки зрения его основных форм — духовной и материальной — и жившим в гармонии с его круговоротами. Он гораздо чаще руководствовался интуицией, чем разумом, хотя отнюдь не был обделен интеллектуальными способностями. Как и все остальные Праймы, Алхемист обладал способностью воевать, но предпочитал быть погруженным в естественный мир, чтобы лучше понимать принципы превращений. Умение преобразовывать металлы один в другой и временно изменять свойства предметов делало его похожим скорее на чародея, чем на воина. Обладая кротким нравом, он благожелательно относился к другим Праймам. Как говорят люди, спокойные воды глубоки. Я был самым близким другом Алхемиста; благодаря совместным научным опытам между нами никогда не угасали дискуссии.

Способность всегда видеть во всем «оборотную сторону медали» даровал ему артефакт — Линзы. Поскольку они были частью оптического устройства Алхемиста и неотъемлемой составляющей его физической оболочки, на них никак не мог посягнуть кто-либо другой.

НЕКСУС ПРАЙМ


Нексус обладал теми же основными качествами, что и другие Праймы из средних слоев (в том числе Алхемист), где энергии Праймуса и Юникрона были наиболее сбалансированы. Однако в нем эти качества как будто бы образовывали смесь, которая, непрестанно бурля и циркулируя, вызывала хаос, но никогда не погружалась в него. И сорвиголова Нексус балансировал на гребне этой неудержимой волны. Из-за такой эмоциональной неустойчивости выражение его лица постоянно менялось, и это было не только отображением переживаний, но и, возможно, удовлетворением неиссякаемой потребности в движении.

В более поздних записях будет сказано, что Нексуса разбили в мелкие дребезги, но дело в том, что он был первым гештальтом. Созданный как единое существо, Нексус мог легко разделяться на пять самостоятельных частей, каждая со своим телом и личностью. Даже проводя звездные циклы порознь и занимаясь в это время каждый своим делом, эти боты потом воссоединялись и снова становились Нексусом с радостью, без каких-либо усилий или ущерба для себя. Он был их совокупностью, а все они — его жизнелюбивыми и самодостаточными составляющими. Разделение и воссоединение являлись сущностью Нексуса, хотя в глубине души он хранил верность Праймусу и не тратил время на черные мысли, свойственные некоторым его братьям.

Его артефактом была Загадка Сочетания. Описать ее внешний вид невозможно, так как она могла быть чем угодно: оружием, драгоценностью, частью тела… и что бы ни делал Нексус, в этом уже проявлялась сила Загадки.

ОНИКС ПРАЙМ


Если Алхемист жил в наибольшей гармонии с природой в форме элементов, то Оникс походил скорее на «зверя». Благодаря артефакту под названием Триптиховая Маска его душа была способна путешествовать во времени или пространстве.

Три лица этой маски позволяли Ониксу свободно получать доступ к своему подсознанию, а также к источникам жизненной осознанности всех других существ. Он делился мысленными образами с созданиями, которых никогда не смог бы увидеть рядом с собой; его подсознание преодолевало расстояние, которое было бы не под силу преодолеть ему самому. Поэтому Оникс получал знания от настолько чуждых для нас форм жизни, что мы, остальные Праймы, даже не смогли бы распознать в них живых существ.

Верхним из трех тотемов была маска, которая звалась Прозорливым. Она открывала Ониксу картины из других отрезков пространства и времени: многие из них были реальными, некоторые же — ирреальными. Оникс мог видеть эту разницу, но никто другой, кто пытался смотреть сквозь эту маску, не мог сказать, которая из картин — действительность, а которая — сон какого-то далекого существа.

Вторая маска (расположена она была в центре колонны) звалась Охотником. Она давала Ониксу способность мгновенно проникать в сознание любого существа, чтобы, преследуя его, никогда не терять из виду.

Третья маска, что звалась Морнсонгом**, представляла собою диковинный лик живого мертвеца: ее задняя часть была полной жизненной энергии, передняя же — холодной и недвижной. Через эту маску можно было лицезреть видения, которые только Оникс мог растолковать. Он доверительно сообщал, наблюдая за тем, как я записываю это, что «Морнсонг открывает моему взору странствия Искры в потаенных уголках царства мертвых».

Из всех Праймов лишь Оникс был настолько сильно сосредоточен на духовном начале. Некоторые считали его непоследовательным фантазером. Но было в Ониксе нечто, благодаря чему все радовались его присутствию: горячая дружеская преданность. Он умел вселять вдохновение, и поэтому дружил со всеми остальными Праймами, что и делало его особенным среди нас.

АМАЛЬГАМОУС ПРАЙМ


Амальгамоус, хотя и отличался непредсказуемым поведением, никогда не был жесток. Его беззлобное подшучивание разряжало обстановку — хоть иногда и выводило из себя наиболее серьезных из нас. Артефактом Амальгамоуса была Коса, хотя вы вряд ли смогли бы отличить ее от какой-либо части его тела: как и сам он, Коса постоянно меняла форму и пребывала то в жидком, то в твердом состоянии. Смышленый и нахальный Амальгамоус не знал покоя: дай ему малейшую возможность — и он будет возиться с чем угодно, чтобы понять, как это устроено и для чего предназначено.

Амальгамоусу не хватало серьезности и сосредоточенности истинного бойца, хотя его непредсказуемость иногда оказывалась преимуществом. Он не обладал наибольшей дальновидностью среди Праймов и не был их самой яркой искрой, зато имел незлобивую душу. Архетипический проказник, Амальгамоус никогда не задерживался там, где его не приветствовали: просто жил дальше, не принимая ничего близко к сердцу и не запоминая причиненные кем бы то ни было обиды. Он забывал все происходящее так же легко, как и менял форму, однако его память также имела необычное свойство внезапно заостряться, когда происходило что-то важное.

Его артефактом была Шестерня Трансформации, по образцу которой были созданы все последующие Т-Шестерни.

КВИНТУС ПРАЙМ


Квинтус был невинным мечтателем с сильной склонностью к перфекционизму и идеализму. Он постоянно искал выражения своих идей и пытался доказать правильность созданных им теорий с помощью экспериментальных разработок. В этом ему часто препятствовали те Праймы, которые не обладали столь богатым воображением и не находили времени на размышления над его гипотезами. Но Квинтус обладал разумом, не имеющим себе равных, и не хотел позволять ему лежать мертвым грузом только ради спокойствия и тишины. Он был глубоко убежден, что жизнь является самой важной, священной вещью, процветание которой нужно поддерживать любой ценой и всеми возможными способами, чтобы обогатить Вселенную.

Его уникальная сила была воплощена в Эмберстоуне — предмете, родственном Искре Праймуса, который мог вызывать бурное развитие процессов жизнедеятельности на уровне простейших частиц.

ЛЬЕЖ МАКСИМО


Максимо был многоречивым манипулятором, который мог сгибать слова и мысли гораздо легче, чем металл. Его быстрый, как ртуть, язык обладал способностью завораживать красноречием. И вскоре он научился убеждать в чем угодно того или иного собеседника, подгоняя под него манеру говорить и подбирая такой подход, чтобы идеально подстроиться под его желания или разжечь в нем подозрения. Льеж Максимо часто бывал бдительным, спокойным, восприимчивым и расчетливым. Он обладал врожденной способностью мгновенно определять самую суть любой личности и находить ее болевые точки. Ему блестяще удавалось воплощение планов, где нельзя было ничего добиться открытым противостоянием; он мог избегать конфликтов, заранее просчитывая ходы. Дипломатичности Максимо помогало его непревзойденное умение располагать к себе. Благодаря этому другие не сомневались в том, что его доброжелательность совершенно искренна, и я считаю, что так оно и было. Он вкладывал душу в любую роль, которая, по его мнению, должна была принести результат, и мгновенно становился убедительным для самого себя.

Эти навыки давали ему поистине безграничную власть над другими Праймами, практически все из которых были на тот момент наивными. Они просто не знали, что кто-то может обладать такой многоликостью, как Льеж Максимо. И он, еще в самом начале поняв это со свойственной ему быстротой, стал рыть потайной ход к власти — прямо под носом у Примы, который даже представить себе не мог, что кто-то из Праймов может замышлять такое.

Артефактом Льежа Максимо были Дротики, наполненные токсинами всевозможных видов. Да, это оружие представляло собой материальные дротики, которые он мог метать, чтобы уничтожать других. Но истинными дротиками Максимо были слова и мысли, которые остротой и эффективностью превосходили любой сугубо физический объект.

МЕГАТРОНУС


Мегатронус был воином, внешне подобным Приме. Но дух его представлял собой полную противоположность светлой сущности Примы. Мегатронус также был наиболее непростой личностью из всех Праймов: его обуревало сильнейшее желание сражаться, которое никогда не давало ему покоя. Его преданность Праймусу была непоколебима. Но изо дня в день он сталкивался с Примой, сущность которого имела наиболее сильное сходство с сущностью Праймуса. И это заставляло Мегатронуса чувствовать себя изгоем, навеки проклятым теми самыми силами, которые наделили его таким ужасающим могуществом. Благодаря беспощадности, честолюбию, убежденности и способности действовать по любому плану он обладал почти неограниченным потенциалом.

В то же время Мегатронус чувствовал, что снискал неприязнь других Праймов из-за этих качеств, делающих его слишком уж похожим на Юникрона. Праймы отводили взгляд при виде горящих глаз Мегатронуса. И это мучило его. Он не совершил ни одного плохого поступка, но все равно чувствовал себя подлецом. И эта несправедливость оставила глубокий след в его душе: можно подумать, он по собственной воле взял на себя бремя тьмы, в то время как остальные были уверены в своей правоте, не имея необходимости идти на унизительные уступки. Мегатронус был слишком горд, чтобы понять, насколько уязвимым сделался из-за этого; не признавая никаких проявлений слабости, он прятал свои страхи за фанатизмом. Даже с самыми близкими для него Праймами — Максимо, Солус, Микронусом и Ониксом — Мегатронус мог колебаться, менять точку зрения в зависимости от того, насколько сильна была его паранойя. Он отличался непостоянством.

Персональный артефакт Мегатронуса некоторое время спустя создала Солус Прайм по его просьбе и замыслу. Реквием-Бластер был сделан из того же вещества, что и ядра далеких раскаленных звезд. Его лучи представляли собой плазму такой сильной концентрации, что ни одно вещество не выдерживало выстрела из этого оружия.

ТРИНАДЦАТЫЙ ПРАЙМ


Тринадцатый отличался от других Праймов. Он представлял собою типичного воина и предводителя, в котором заложены великолепные способности вести бой, а также сила духа. Мегатронуса одолевали внутренние противоречия, которых у Тринадцатого не было. Возможно, поэтому он обладал гораздо меньшим самолюбием, чем любой другой из Праймов, появившихся на свет последними. Во время нашего становления Тринадцатый был спокойным, исполнительным: повиновался всему, что приказывал Прима, и охотно помогал тем, кто в этом нуждался. Будучи кем-то вроде правой руки Примы, он, в отличие от остальных, не имел персонального артефакта — оружия либо иного предмета. Довольствовался Тринадцатый менее значительным снаряжением, созданным Солус, и броней — как ему и было велено. Это казалось бы странным, не знай все мы, что его истинное предназначение — улаживать конфликты и высказывать дальновидные мысли.

Мудрец и умелый оратор, Тринадцатый обладал полной умиротворения душой. Он был любим всеми за уравновешенный и отзывчивый характер. И добросовестно исполнял свои обязанности. Если кто-то из нас падал духом, он, положив руку ему на плечо, ободряюще произносил: «Все мы — одно». Тринадцатый словно излучал умиротворяющее сияние, которое вселяло в нас веру в эти слова. Даже Мегатронуса можно было успокоить таким способом, когда он в очередной раз начинал говорить полную воинственного пыла речь, весь кипя от ощущения своего могущества и обиды на остальных. Тринадцатый объединял нас. Без его влияния раздоры между нами начались бы гораздо раньше.

***

Здесь заканчивается первая запись в Завете Праймуса, который содержит всю информацию о Кибертроне и живущих на нем существах.

Для выполнения нашей грандиозной задачи одного лишь энтузиазма было мало. Мы не знали достаточно хорошо ни самих себя, ни врага. Что касается последнего — здесь хотя бы имелась подсказка. Поскольку Юникрон был точной копией Праймуса во всех отношениях, кроме частоты энергетических систем, мы знали, как он устроен и какими возможностями располагает. А благодаря Завету нам стали доступны для изучения записи о сражениях Юникрона и Праймуса. И на следующий же день после нашего появления на свет мы незамедлительно взялись за дело: нужно было понять, как работают — по отдельности и вместе — наши особенности, и тщательно изучить прошлое, чтобы найти способ наступления на врага.

Вскоре мы заметили, что естественным образом разделились на три группы. Первыми были воины: Прима, Вектор, Мегатронус, Оникс, Амальгамоус. Вторыми — стратеги: Альфа Трион, Квинтус, Льеж Максимо и Микронус. И, наконец, Независимые — то есть не относящиеся ни к одной из первых двух групп: Алхемист, Солус, Нексус и Тринадцатый. Они были способны сражаться, но также имели другие качества, которые делали их пригодными для более тонких приемов ведения войны, чем прямое нападение. Мы не питали иллюзий о том, что у нас будет больше одной возможности провести бой. Наилучшим нашим союзником была неожиданность. Мы понимали, что если первая попытка окажется неудачной, то во второй раз — при каких бы обстоятельствах это ни произошло — Юникрон, скорее всего, окажется для нас более чем достойным противником, потому что будет уже осведомлен о нашем существовании.

Когда наши предварительные испытания были закончены, мы попросили Солус создать виртуальную копию Юникрона. Когда мы не занимались сбором сведений и не развивали наши умения, то собирались у комплекта голографического оборудования, который она сконструировала. Там мы изучали Юникрона и пробовали воплощать различные замыслы нападения на него, словно это была игра. Мы проверяли всевозможные варианты, доводя себя до изнеможения. А во время отдыха — вели разговоры о сути задачи. Когда же мы глубже вдумались в нее, нам стало совершенно ясно: убить Юникрона — не в наших силах. Прежде всего, он на несколько порядков превосходил нас в размерах. Мы сомневались в том, что его вообще можно уничтожить — разве что забросить в самое сердце звезды, которая расплавит его до основания. А такая задача была выше наших возможностей.

Квинтус высказал чудаковатое предложение: поскольку сущность Юникрона — это, несомненно, хаос, нужно пойти на хитрость. А именно — увеличить его в размерах вместо того, чтобы попытаться убить. Но мы не имели понятия ни о способе выполнения этой задачи, ни о том, имеет ли она смысл. С другой стороны, Квинтус, Алхемист и Оникс высказали твердую убежденность в том, что даже если мы сможем покончить с Юникроном, это, вероятно, станет также концом Праймуса и, следовательно, всех нас. То есть чтобы уничтожить столь непреодолимую силу, нам нужно, как бы отталкивающе это ни звучало, обречь на гибель самих себя.

Мы знали, что в прошлом Праймус попытался убедить Юникрона снова стать с ним одним целым, но безуспешно: тот и слышать ничего не желал*. Следовательно, нам тоже не подходил этот вариант. Заставить Юникрона впасть в состояние гибернации, в которое добровольно погрузился Праймус — вот лучшее, на что мы могли надеяться. Таким образом Юникрон, продолжая существовать, не предпринимал бы, по крайней мере, никаких действий. Причем лучше было бы сделать это до того, как он создаст собственную команду самостоятельных личностей — темных Праймов. Хотя Микронус посчитал его слишком эгоистичным для этого:

— Чтобы он — и отдал свою силу простым смертным? Ну уж нет!

Мегатронус, лучше всех зная склонности Юникрона, согласился. Прима же поморщился, и между этими двумя началась словесная баталия с переменным успехом, которую мы не дослушали — разбрелись кто куда.

Мегатронус был неприятен в общении, так как в глубине души терзался мыслями о своей сущности: он почти полностью олицетворял существо, которое мы в основном считали заклятым врагом. Мегатронус особенно ненавидел Приму — словно бы тот предательски отобрал у него законное место. Но его друзья — Оникс, Максимо и Алхемист — помогали ему поддерживать душевное равновесие. Он ожидал, что остальные отвергнут его наиболее жестокие идеи, но это оказалось не так. Солус улыбнулась ему и сделала для него первый набор Тёмной Энергонной брони, предназначенной для нашей защиты в битве с Юникроном от его разрушительного излучения. Также она после долгих споров и колебаний согласилась создать для Мегатронуса особое оружие — Реквием-Бластер, который стрелял плазменным лучом, черпая энергию из ядер далеких звезд. Ни одно вещество не могло выдержать разрушительного действия этого луча. Солус чувствовала, что Реквием-Бластер будет крайне необходим в предстоящей битве. Но огромнейшая сила этого оружия, по всей видимости, давала его обладателю неизмеримое преимущество над нами. Поэтому с его помощью Мегатронус мог бы при желании запугивать всех нас. Эту мысль, которую Солус не высказывала прямо, озвучил нам Максимо — в свойственной ему честной, но обескураживающей манере преподносить неприятную правду.

— Значит, — презрительно усмехнулся Мегатронус в ответ на слова, которые уязвили его гордость и резанули душу не хуже бластера, — вы не доверяете мне настолько, чтобы позволить владеть этим оружием? Я правильно понял?

Солус обдумывала свой ответ, спокойно выдерживая взгляд Мегатронуса. На протяжении долгих минут они пристально смотрели друг другу в глаза, безмолвно обмениваясь мыслями, которых никто из нас не мог уловить. Наконец Солус медленно кивнула.

— Я действительно не доверяю, — сказала она, — но не тебе, а самому бластеру. Всякое оружие создается для одной лишь цели: убивать и калечить. А этот бластер имеет настолько внушительный вид и его предназначение настолько яснó, что я боюсь за твою безопасность, Мегатронус. Такие вещи способны влиять на сознание своих владельцев. Но ты, возможно, величайший воин из всех нас — потому что все время борешься со своими внутренними демонами и можешь противостоять им. Ты получишь бластер, о котором просил. Надеюсь, что это оружие со всем его потенциалом всегда будет под твоим контролем, а не наоборот. Я не позволю тебе стать его рабом.

Эти слова, которыми Солус выразила любовь и уважение к Мегатронусу, польстили его гордости. Он был чрезвычайно обрадован таким признанием и благодарен за него. И поэтому полюбил Солус с безоговорочной преданностью и непоколебимым восхищением. Возможность ощутить себя столь исключительным на виду у всех остальных пробудила в нем светлую сторону, полную обаяния. Максимо же, видя это, преисполнился зависти — хоть и пытался скрыть ее с помощью многословных рационалистических рассуждений. Мегатронуса это не обмануло, а лишь порадовало: ему стали завидовать, потому что он превзошел Максимо и даже Приму. Думаю, именно тогда пустило ростки семя нашей погибели, но почти все мы были настолько заняты, что не придавали этому значения. О таких личных вещах пришлось забыть ради нашей главной задачи.

Тренируясь обращаться с теми видами оружия, которые у них уже были, воины также просили об изготовлении многих других — предназначенных большей частью для одноразового использования. Подобно нашим щитам и броне, такое оружие создавалось для противостояния некоторым способностям, которые, как мы знали, использовал в прошлом Юникрон — то есть для дестабилизации определенных сплавов, отражения энергетических лучей, сведения на нет частотных полей и так далее. Однако некоторые виды оружия должны были обладать большей силой. К таковым относился Кибер-Калибр — двуручный меч, который Солус с особой заботливостью создала для Нексуса. Меч этот мог быть как единым целым, так и пятью отдельными мечами меньшей длины. Эти части Калибра представляли собой диковинные клинки, которые одновременно являлись инструментами для ремонта или демонтажа тел кибертронцев.

Звон от ударов Кузнечного Молота не смолкал ни днем, ни ночью: Солус Прайм изготавливала оружие. Не зная усталости, она или трудилась физически, или проводила долгие перерывы в оживленных беседах с Нексусом, Амальгамоусом или Ониксом, пытаясь выяснить, каковы их навыки. Это было нужно, чтобы Солус смогла создать оружие, которое обладало бы подходящими для них свойствами. Микронус же крепко сдружился с ними всеми — особенно с Солус. Его часто видели сидящим на ее голове или плече, когда она работала. Стоило ей попросить — и он увеличивал силу удара Молота, благодаря чему многие предметы нашего снаряжения получились более мощными.

Хотя эта часть работы и прошла хорошо, нам потребовалось гораздо больше времени, чем мы думали, чтобы выработать план битвы, имеющий шанс на успех. У нас уже превосходно получалась командная игра-тренировка, поскольку нам стало ясно, как отражать первые атаки Юникрона. Когда мы вступали в бой и выходили из него, показатели на табло, обозначающие наше самочувствие во время каждого столкновения, сначала имели вид синусоид с малыми амплитудами, а потом и прямых линий. В маневрах же большого успеха достиг только Вектор. Но тогда он был единственным из нас, кто обладал способностью телепортироваться в дальние уголки звездной системы, где мы жили и играли в вышибалы среди астероидов, которые вращались вокруг нашей пятой планеты.

В течение почти десяти циклов мы большей частью терпели поражение. Нам и без доводов какого-либо великого аналитика было ясно, что мы не сможем проникнуть внутрь Юникрона — тем более настолько глубоко, чтобы достигнуть нейронной сети. Собственно, его строение было настолько замысловатым, а разум — настолько изощренным, что Солус, Квинтусу, Микронусу и мне пришлось прервать игры-тренировки, чтобы создать компьютер, способный выполнять все возможные ответные действия Юникрона с правдоподобной скоростью. Вот так и была разработана первая версия компьютера, получившего впоследствии название Вектор Сигма. Мы настроили его на параллельные процессы, воспроизводящие все варианты действий Юникрона в случайной последовательности. Так мы могли воочию увидеть весь ужас битвы с ним в том случае, если ему будет сопутствовать удача.

Как оказалось, при таких обстоятельствах Юникрону удалось бы победить всех нас в течение двух с половиной циклов. Лишь рассчитывая наши совместные действия с микроскопической точностью, мы могли бы выдерживать его разлагающее излучение, всевозможные способы оглушать противника, электрические удары, разрушительные колебания и, наконец, атаки физического тела. Об ответных же нападениях и говорить было нечего. После особенно изнурительного дня Прима, обуреваемый гневом, швырнул Звездный Меч на голографический проектор и прокричал:

— Неужели у этого существа нет слабых мест? Не может это быть настолько сложно!

Мегатронус, бесславно рухнувший навзничь в нескольких метронах** от Примы, поднял на него взгляд и сказал:

— Не суетись***, дружище. Мы его победим. Здесь просто нужен… умелый подход.

Льеж Максимо, который наблюдал со стороны, согласился:

— Вряд ли он вот так сразу нападет. Ему же неизвестно, кто мы вообще такие и что у нас на уме.

— Но если все-таки нападет — мы превратимся в груду обломков, не успев нанести ни одного удара, — задумчиво сказал Амальгамоус.

На его груди высвечивались подскочившие до критического уровня показания; он беспокойно ходил туда-сюда, то и дело превращая свои ноги в болторезы и тут же возвращая им обычный вид.

— Я все-таки думаю, — сказал Максимо, — что нам нужно разработать собственную систему наступления, а не просто пытаться наносить удары всеми возможными способами.

После этого он обрисовал в общих чертах несколько удачных идей, которые ему пришлось объяснять по нескольку раз — настолько они были сложны.

— Сначала нужно отработать эти системы действий на практике, а потом придумать условный сигнал для каждой из них. И тот, кто первым поймет, чтó Юникрон сделает в ответ, должен будет скомандовать. Мы прибережем самые мощные способы атаки напоследок, чтобы Юникрон не успел применить их против нас. Что бы мы ни делали — он тоже это сможет, как только поймет принцип. — Максимо поднял голову и обвел нас многозначительным взглядом. — То есть ничем не выказывайте своих замыслов — особенно это касается Вектора. Пока не наступит подходящий момент — никаких фокусов с пространством и временем, понятно?

Вектор нахмурился, но кивнул, понимая, что в этом есть логика. Оникс помог ему подняться с того места, куда его отбросила созданная компьютером симуляция (сильно смягченная) репульсионного удара Юникрона.

— Будьте бдительны, — сказал Оникс. — Тренируйтесь усердно, помните наше задание.

Он покачал массивной головой с отростками в виде перьев. Умственные задачи представляли для него трудность — ему было намного легче полагаться на собственные инстинкты, чем на какие-либо планы.

Я тщательно записал стратегию Максимо в книгу, тем самым позаботившись о том, чтобы она стала доступна всем остальным Праймам для дальнейшего изучения. После этого мои труды в тот день были закончены; чувствуя себя изнуренным, я старался не поддаваться унынию. Только Тринадцатый выглядел несломленным. Его никогда не одолевало плохое настроение — какие бы препятствия ни вставали у него на пути. Он принимал реальность такой, какая она есть: если можешь влиять на события — делай это, но прежде хорошенько подумай; если нет — значит нет, но более действенный способ выйти из положения всегда найдется. Итак, он улыбнулся — как будто ему вручили разложенную по пунктам схему победы над Юникроном.

— Максимо высказал хорошее предложение, — сказал он, изучая копию моих записей. — У него весьма изощренный ум. Думаю, он действительно знает в этом толк.

— Возможно, Юникрон не такой умный, как он, — произнес я, не слишком веря собственным словам — разве что совсем немного.

— Юникрон провел много времени в одиночестве — никто его не тревожил, — сказал Тринадцатый. — И поэтому он будет не в лучшей форме. Кроме того, ему всегда приходилось сражаться с Праймусом, а не с командой более мелких и подвижных противников. У нас получится. Нексус и Алхемист считают, что знают, как принудительно переключить Юникрона в состояние гибернации, в которое Праймус погрузился добровольно. Подойдите и посмотрите. — Его энтузиазм был неиссякаем.

Мы подошли ко второму симуляционному комплекту. Светясь в темноте кибертронской ночи, он постепенно формировал причудливую голограмму, которая оказалась схемой строения тела Юникрона. Как только мы с Нексусом обменялись приветствиями, он объяснил, что для выведения из строя — пусть даже на короткое время — многих основных функций Юникрона мы должны будем поразить участки, которые подсвечены на схеме. Для этого потребуется закоротить проводку или использовать взрывчатые и токсичные вещества.

— Задача команды Независимых будет состоять в одновременной атаке вот этих точек, — очень четко сказал он, нанося возле каждой из них метку с именем участника команды. — Поодиночке эти удары не будут столь эффективны, но вместе — на короткое время оглушат Юникрона.

— Некоторые из этих точек находятся очень глубоко, — сказал Тринадцатый, с интересом изучая схему. — Как же до них добраться?

— Мы и над этим подумали, — улыбнулся Нексус. — Но не расскажем ничего, пока не проведем испытаний. Важно то, что фактически выводить из строя тело Юникрона будет кто-то один. Остальные — как непосредственные участники боя, так и те, которые останутся в стороне — будут всего лишь отвлекать его.

Солус, которая тоже изучала схему, задумчиво сказала:

— Мне кажется, я должна оставаться в стороне — чтобы оказывать помощь тем, кто пострадает в бою.

— Нужно, чтобы ты сама была участником боя, — с расстановкой произнес Алхемист. — Твоя задача — с помощью Кузнечного Молота наносить Юникрону повреждения всякий раз, когда он будет пытаться изменить тактику. Остальным же придется полагаться только на себя.

Он замолчал, и все мы взглянули друг на друга. До сих пор никто не сказал ни слова о том, выживет ли кто-то из нас. И я осознал, что ни один из наших планов не содержал этого пункта.

— Значит, если у нас не получится…

— Если не получится, тогда… — Нексус пожал плечами.

— С этим понятно. Итак, как нам его победить? — спросил Тринадцатый, без раздумий отметая в сторону возможность поражения. — Кто из нас будет главной фигурой в битве? — Он указал на небольшой датчик около камеры с Искрой Юникрона.

— Ты, — с гордостью сказал Алхемист, словно раскрывая генеральный план.

— Я думал, что Тринадцатый должен держаться подальше от линии огня, — сказал я, чувствуя, что именно этого хотел Праймус: после битвы — если это «после» настанет — без Тринадцатого будет не обойтись.

— Скажем так: и да, и нет, — продолжал Алхемист. — Там он не будет находиться в реальной опасности — если, конечно, не забудет, что оказался совсем рядом с огромным количеством сжатого Темного Энергона. Суть вот в чем: Искра Тринадцатого почти идентична Искре самого Праймуса. То есть его энергонная частота — полная противоположность колебательного сигнала Искры Юникрона. Мы считаем, что при таком сближении эти два сигнала нейтрализуют друг друга. Когда это произойдет, тело Юникрона автоматически сомкнется вокруг его камеры с Искрой. И он впадет в гибернацию, что является результатом успешной атаки, на которую не последует ответного удара. Как правило, Юникрон выходит из этого режима после исчезновения угрозы. Однако мы зациклим его функцию отсчета времени. — Он обвел взглядом всех нас и добавил: — Максимо и Вектор справятся с этим общими усилиями.

— Допустим… — протянула Солус. — Но что произойдет с Тринадцатым, если Юникрон будет выведен из строя? Разве с его Искрой не случится то же самое?

Она пристально посмотрела на более крупные фигуры Алхемиста и Нексуса. Мысль о том, что они собрались пожертвовать чьей-то жизнью, с легкостью вызвала бы у нее гнев. Тринадцатый же, стоя рядом с ней и обдумывая свою задачу, сосредоточенно хмурился.

— Да, случится, — с некоторым смущением произнес Алхемист, — но его Искра не погибнет, потому что Юникрон первым делом будет защищать свою. И тогда от нас потребуется только забрать Тринадцатого и перезапустить его. Он будет совершенно беспомощен, но не мертв. И с его спасением не будет проблем, потому что Юникрон уже впадет в гибернацию. А после этого мы сможем просто покинуть поле битвы.

— Теоретически, — сказал Квинтус, отрывая взгляд от своих расчетов.

Думаю, этим он хотел поддержать нас. Во всяком случае, ему это слово казалось обнадеживающим, так как его вера в цифры и факты была непоколебимой.

— И я, вероятно, смогу его оттуда вытащить, — добавил Квинтус, многозначительно коснувшись мешочка с Эмберстоуном, который он носил на шее.

— Что ж, звучит убедительно, — медленно кивнул Тринадцатый.

Если его и привела в замешательство мысль о том, что ему придется какое-то время побыть мертвым, он этого ничем не выказал. Ему была ясна суть плана, и он согласился. Казалось, ему вообще не пришло в голову, что это может стать для него последним в жизни поступком. Хотя я уверен, что все-таки он об этом подумал.

— Эдакая попытка самоубийства, — сказал Максимо, подходя к нам. — А мне нравится! Смелый, рискованный и разве что слегка безумный план. Чем он, собственно, плох?

— Цыц, болтун, — сказал Оникс.

Он ткнул Максимо когтем в бок — без злости, но с укоризной. Тот послушно замолчал, сохраняя, однако, довольный вид.

Когда этот вопрос был решен, мы сосредоточились на оставшихся задачах — тренировках и разработке нескольких запасных планов. С помощью нашего нового компьютера под названием Сигма мы сконструировали энергетическую матрицу, предназначенную для хранения в теле Праймуса. Это будет ядро первичной памяти, куда мы старательно занесем все события нашей жизни — на случай, если не выживем в битве. Тот, кто возглавит нас, когда мы исполним наш долг, сможет использовать ее в любое время — независимо от того, будут ли тогда существовать все Тринадцать Праймов. (Впоследствии эта энергетическая матрица стала именоваться Матрицей Лидерства, хотя никто из Тринадцати не давал ей этого названия.)

Как только Прима удостоверился, что мы можем разнообразить наши тренировки, но улучшать нам уже нечего, он созвал всех нас. Сумерки сгущались над обширной, покрытой металлом поверхностью тела Праймуса. Золотистые лучи закатившегося за горизонт солнца медленно угасали над платформами и шпилями площадок для тренировок.

— Соберите оружие и подготовьтесь, — сказал он. — Нам пора в бой.

По прошествии нескольких циклов мы, полностью вооруженные и готовые броситься в бой, снова собрались все вместе.

— Будем рассчитывать на внезапность нашего появления. Солус и команда Независимых, займите позиции. Воины — за мной. Диверсанты, вам нужно выждать положенный срок, прежде чем входить в портал — независимо от того, что вы увидите и услышите. Ясно?

Мы торжественно кивнули. Все разногласия, с которыми мы жили в течение долгих циклов, сейчас были забыты: для нас существовала только общая задача и общее стремление выжить. И это чувство единства было великим и неподдельным.

— Вектор, — обратился Прима к тому из Праймов, который стоял, вглядываясь в ночное небо, на возвышенности поодаль от остальных, — ты знаешь его координаты?

— Да.

— Открой портал, когда будешь готов.

Оникс, не удержавшись, издал негромкое рычание. Однако все остальные молчали: в такой бой нужно бросаться без предупреждений. Вектор подождал, пока Оникс угомонится, и взмахнул мандалой. На равнине прямо перед нами возник межпространственный портал в виде огромной арки. Сквозь проем, похожий на завесу из мерцающего света, мы смутно разглядели незнакомые созвездия, а затем и нашего врага — омерзительное металлическое чудовище громаднейших размеров, которое сжимало в когтях небольшую луну, предвкушая какое-то немыслимое наслаждение. Это был воплощенный ужас: из выводных труб сочился дым; из суставов вырывалась избыточная энергия в виде ослепительных вспышек света и потоков каких-то мерзких газов, которые ненадолго воспламенялись или просто разбрызгивались. Юникрон разорвал луну на части, высвободив всю энергию, с помощью которой она существовала как одно целое; ее кусочки светились в его когтях. Отломав огромную глыбу, он отбросил ее — видимо, хотел подобраться ближе к ядру. Что именно ему было нужно — я не смог понять: наверное, какой-то минерал или вещество.

Все мы почувствовали дрожь, наполняющую нас одновременно ликованием, ужасом и решимостью. Такого прилива жизненных сил я больше никогда не ощущал — ни до, ни после того мгновения. Но я помню это ощущение — как будто пережил его какой-нибудь цикл тому назад. Затем Солус подняла руки, в которых сжимала меч и Кузнечный Молот, и решительно вытянула руку с мечом, безмолвно командуя «в атаку». И устремилась к порталу.

ПОГРУЖАЯСЬ ВО ТЬМУ

Независимые, строго держа строй, двинулись вслед за Солус. Тринадцатого, который шел позади всех, до неузнаваемости изменила броня и тяжелое снаряжение (хотя он и нес его с легкостью). Воины, продвигаясь отдельным строем, примыкали к Независимым с тыла, и поэтому сразу вслед за ними вошли в межпространственную бездну, принцип создания которой был понятен только Вектору.

Мы, диверсанты, молча начали отсчет, пристально вглядываясь в мерцающее пространство по ту сторону портала — столь нечеткое, что это приводило нас в смятение. Но тут мы увидели, как чудовище обернулось. Вот оно — начало битвы…

Квинтус вытянул шею, и Микронус уцепился за его плечо, чтобы не упасть. Вектор, кивнув, шагнул в созданный им портал, чтобы занять место рядом с воинами. И мы остались одни.

— А мы могли бы просто не ввязываться в бой, — непринужденно сказал Максимо.

Квинтус отвесил ему подзатыльник.

— Хорошо, будем действовать строго по плану. Я же просто предложил. — Максимо закатил глаза и потер затылок. — В следующий раз можешь бить сильнее. Правда, у меня еще осталось тут несколько исправных микросхем…

Договорить Максимо не успел: в этот самый миг все мы — и даже он — шагнули сквозь мерцающую пелену портала в неизвестность.

То, что произошло потом, каждый из нас воспринимал будто сквозь туман. Продолжалось это вроде бы несколько микроциклов, но на самом деле — намного дольше.

Мы попали в ад.

Нас всех сразу же захлестнул волновой фронт Темного Энергона, который исходил от корпуса Юникрона. То было самое очевидное и простое из его средств защиты, которого, однако, не смогла бы воспроизвести для нас какая-либо симуляция. Мы были защищены броней и знали, что противник сейчас будет атаковать. Но все равно не смогли подготовиться к сокрушительному удару волны посторонних частот, которая в один миг накатила прямо на нас, врываясь в каждый нерв, в каждый каналец. И удар этот был настолько силен, что вся твердость моих намерений мгновенно сошла на нет: в этом кошмаре не было никакой возможности действовать! Каждая частичка моего существа настойчиво требовала, чтобы я немедленно пустился наутек от гибели… но впереди я уже смог разглядеть Мегатронуса, освещенного фиолетовым сиянием. Он стрелял прямо в пылающие глаза Юникрона, и это зрелище придало мне решимости.

Наблюдая с высоты за идущим поблизости боем, мы увидели, как Прима взмахнул Звездным Мечом, который излучал фиолетовое сияние, и нанес точный удар по плечу Юникрона, после чего в космическое пространство полетела огромная дуга из брызг какой-то жидкости. Потом мы заметили устрашающую крылатую фигуру Оникса, который, вцепившись в затылок Юникрона, энергично действовал острыми когтями и зубами: вонзая их в уязвимый участок между более толстыми листами брони, вырывал оттуда огромные куски. Когда он отбросил один такой кусок в сторону, из разверстой пасти маски Охотника вырвался пронзительный крик. Этот звук подбодрил остальных, и они двинулись быстрее, увертываясь от сине-белого луча, который Юникрон внезапно пустил в них прямо из глаз. После этого чудовище подняло руку и сжало в огромном кулаке Оникса, пытаясь оторвать его от затылка — каких бы усилий и потерь это ему ни стоило. Оникс издал совсем другой крик… но никто из нас не мог ждать, чтобы увидеть, чем это закончится: ни двинувшийся в наступление Прима, ни Мегатронус, который, приведя в порядок бластер, целился во врага, ни Тринадцатый, бросающий гранаты прямо в эти смертоносные глаза… Нам нужно было добраться до постоянно меняющего местоположение Вектора, чтобы он распределил нас по боевым позициям.

Я не переставал изумляться. Мы вели бой. И первый заход был уже завершен, а мы — еще живы.

Вектор открыл микропорталы, ведущие внутрь тела Юникрона.

Солус, издав боевой клич, первой шагнула в портал и растворилась в нем. Мы же чуть не погибли, когда прямо на нас понесся с тихим свистом поток самонаводящихся на Энергон ракет. Чтобы увернуться от них, нам пришлось броситься врассыпную, а затем — обороняться с помощью всего имеющегося оружия. Мы отчаянно защищались: хоть внезапность нападения и сделала наши действия беспорядочными, но тренировок по уничтожению ракет у нас за плечами было достаточно. Поэтому наши тела, действуя машинально, вовремя выпустили дипольные отражатели и ложные тепловые цели, обезвредив таким образом три ракеты.

Микронус отвел от неповоротливого Квинтуса одну из ракет, стремглав умчавшись прочь во вспышке Энергона — несмотря на то, что наш план такие действия запрещал. Я сбил ракету лучевой пушкой, но попал этим же выстрелом в руку Вектора. Тот разразился ругательствами в мой адрес — хоть до меня и не сразу дошло, чтó я, собственно, сделал. Но рана Вектора оказалась неглубокой, и мы перегруппировались, чтобы достичь следующей точки нашего тщательно разработанного боевого маршрута — то есть портала, предназначенного для Максимо. Успели мы как раз вовремя: к нам устремились новые ракеты и еще один поисковой луч, который вспыхивал ослепительным синим светом, когда чего-либо касался. Луч этот мгновенно и без единого звука разрезал пополам оружие, которое нес Алхемист. Тот выругался, охваченный одновременно испугом и досадой, и ненужные теперь футляры для оружия медленно поплыли к поверхности растерзанной луны. Мы же в панике направили реактивные двигатели в другую сторону. Прорываясь к своему порталу, я лишь краем глаза видел картины боевых действий, которые разворачивались в других местах.

Вдали от обломков луны воины продолжали изматывать и сбивать с толку врага. Яркие вспышки от их реактивных ранцев и ракет почти мгновенно поглощала бездонная межзвездная пустота. Оникс бессильно плавал в космическом пространстве: из дюжины его ран сочился Энергон. Но Прима был рядом, защищая его. Мегатронус и Тринадцатый, выполнив запланированные маневры, кричали что-то в коммуникаторы. Но я находился от них так далеко, что лишь видел, как шевелятся их губы. Они беспорядочно двигались, увертываясь от свирепых атак Юникрона, и я восхитился их ловкости и быстроте реакции. Тем временем Амальгамоус крадучись обходил врага, чтобы внезапно напасть со спины. Быстрый как ртуть, он шнырял между извергнутыми Юникроном обломками, прячась за ними.

Затем раздался голос чудовища, подобный грохоту обвала в горах:

— Думаете перехитрить меня, роботы-недомерки? Я сыт по горло вашими выходками! Прощайтесь с жизнью!

Юникрон внезапно замолчал — возможно, что-то происходило внутри него… Он огляделся вокруг, пытаясь, как я понял, отыскать нас.

— Твоя очередь, Альфа, — как ни в чем не бывало произнес Вектор.

— Вам не победить меня! — взревел Юникрон.

Из-под всей поверхности его тела вырвалось то, что я назвал бы ударной волной — хотя мне до сих пор неизвестно, что именно это было.

— Давай! — с силой толкнул меня Вектор.

Должно быть, его тут же и настигла ударная волна. Но я уже находился глубоко внутри Юникрона, и поэтому был защищен от его нападений.

Я материализовался в таком тесном пространстве, что сразу сломал ступню. Частотный сдвиг энергии оказался невыносимым: я словно погрузился в багряный океан страданий (хотя в физическом смысле это было не самое худшее). Я испытал то, чего мы и ожидали от самых ужасных мгновений в жизни: на меня обрушилось непреодолимое могущество убеждений Юникрона, которое было неотъемлемой частью его существа. Он настолько превосходил меня силой и размерами, что его воля без всяких усилий подчинила себе мою и обратила существующее во мне добро в зло.

Мгновенно потеряв самообладание, я громко рассмеялся над нашей самоуверенностью. Конечно же, нам не под силу победить Юникрона — несокрушимого и могущественного, словно божество. Мы были для него всего лишь игрушками, с которыми можно делать все что угодно: хоть забавляться, хоть ломать. Более того, он был прав, поступая так с нами. Они с Праймусом олицетворяли бессмысленность нашего недолговечного бытия и тяжесть, которую приносит нам способность мыслить. Лучше уж положить конец этим безумным метаниям и обрести покой в безмолвной вечности, которую дарует смерть.

Вот оно, разрушительное действие Юникрона. Сражаться с его виртуальной копией и с ним настоящим — совершенно разные вещи. Лишь благодаря миллионам тренировок мои руки будто бы сами продолжали работать — независимо от того, какие мысли вертелись в голове и насколько велико было охватившее меня отчаяние. Но это забрало все мои силы. И в самом разгаре работы — когда я уже добрался до проводки, которая соединяла один из участков нейронной сети Юникрона с арсеналом оружия, расположенным в левой половине его тела — мои руки стали ослабевать… Какой смысл даже в таком жалком проявлении непокорности? Но вдруг я услышал в голове голос Тринадцатого. Его невозможно было не узнать, хотя он и прерывался из-за треска в коммуникаторе. И в голосе этом не звучало ни единой нотки тревоги — лишь уверенность и, что главное, доброта. Пучину ненависти и злобы в моем сознании словно бы пронзило ярким лучом, который рассеял все уродливые мысли о стремлении к смерти. Мое отчаяние унесли прочь незамысловатые слова: «Все мы — одно». И тогда я понял: к каким бы последствиям это ни привело и как бы на меня ни подействовало — мне нужно поступать так, словно повелитель Вселенной теперь не Юникрон, а я сам. Мы с ним были теперь одним существом: если он мог действовать, то и я тоже. Он стал олицетворением отчаяния, которое стремится сеять хаос и смерть. Мы же, Праймы, вместе с нашим создателем являлись обратной стороной медали — существами, полными надежды и стремления к порядку и возрождению жизни. И ни одна из этих двух сторон не превосходила другую: если существует одна — должна существовать и другая. Я был равным Юникрону.

Мои руки снова пришли в движение… и с легкостью закончили работу. Юникрон потерял управление рукой. На какое-то мгновение — почти неуловимое — меня осенило: единое существо, которое разделилось на двух враждующих братьев, олицетворяет мир возможностей, о котором Тринадцатый так метко выразился: все, абсолютно все мы — одно целое. Действия одного отражаются на всех; необходимость действовать приходит отовсюду.

Весь окружающий мир свелся для меня к несложным задачам: разомкнуть контакты, подсоединить прибор, включить питание, увеличить подачу Энергона. Я, подобно Тринадцатому, принял как должное то, что Юникрон был более могущественным. Я не пытался сопротивляться силе его ненависти — просто смирился с ней. И поэтому его власть надо мной ослабла, а затем и вовсе исчезла… Работа была закончена — осталось лишь подать нужное напряжение. И вот уже мой труд начал приносить плоды: я почувствовал, как Юникрон затрясся, зашатался от губительной волны, которая захлестнула весь его организм. Может, это и не решило исхода битвы, но я сделал то, что от меня требовалось. И тут же перешел к следующей задаче: следить за тем, чтобы разрушительное воздействие не прекращалось.

Солус, Нексус — все пять его ботов, — Алхемист и Микронус терпели те же муки, что и я, находясь каждый в своем отдаленном уголке. Это настолько отличалось от игр-тренировок, насколько ад отличается от рая. Мы выполняли то, что от нас требовалось, с ощущением притупившейся злобы; Тринадцатый же в это время не просто ждал смерти — он говорил с нами. Закончив работу, мы огляделись вокруг в поисках других способов навредить Юникрону. Думаю, именно эта бесславная борьба, протекающая столь мирно, смешила меня больше всего. Юникрон мог бы легко уничтожить нас, и мы это знали. Но благодаря Тринадцатому каждый из Праймов одержал победу в поединке с ним — не с тем извивающимся чудовищем, внутри которого мы находились, а с Юникроном, проникшим внутрь нас. С тем, который чуть было не отобрал все наши жизненные силы.

Юникрон стал насылать на нас видения. Меня он заставил наблюдать, как я расплавляюсь до шлака, и вместе с процессорами уничтожается мое сознание. Другие же Праймы в это время мучились каждый от своего видения. Юникрон глумился над нами, убеждая, что дальнейшая судьба — будь то разрушение и гибель или продолжение жизни — обернется для нас адом, из которого нельзя выбраться. Мы видели, как достигаем исполнения всех своих заветных желаний и проживаем долгую жизнь в славе и благополучии. Но это было лишено всякого смысла: мы понимали, что Вселенная все равно перестанет существовать, канет в небытие вместе со всеми нами. Ничто не имело значения… Насылая на каждого из нас эти видения — картину за картиной, — Юникрон потешался над нами. Мы это чувствовали.

В коммуникаторе послышался голос Микронуса:

— Пока мы вместе, нам никакой ад не страшен! — со смешком воскликнул он. — Пускаем его вразнос!

В следующий миг послышался скрежет разрезаемого металла; из вентиляционных каналов хлынула зловонная кипящая жидкость. Я чуть не задохнулся от ядовитых испарений тяжелых элементов. Но все равно улыбался.

Что касается остальных — не все они смогли даже добраться до своих исходных пунктов. Квинтус и Максимо отклонились от курса: в момент их телепортации Юникрон очень быстро двигался, и поэтому они перенеслись не туда, куда было нужно. На какое-то время их возможности свелись к разрушению всего, что только попадалось под руку, но они проявляли упорство. Им повезло больше.

Праймы, которые находились за пределами тела Юникрона, чуть не погибли все разом от его ударной волны: она вызвала нарушение всех их функций, и у них начались судороги. Прима, извиваясь в конвульсиях, разжал руку, в которой держал Звездный Меч. И он, вращаясь по спирали, улетел далеко от хозяина — к сероватой поверхности луны. Меч приближался к ней так медленно, что напоминал светящееся перо. Только благодаря стараниям диверсантов Юникрону не удалось в один миг уничтожить всех воинов: теперь он сам корчился в судорогах от замыканий, вызываемых яростными ударами Кузнечного Молота, и стремительного разрушения иммунной системы.

По нечетким, но оглушительным выкрикам Юникрона мы смогли понять, что сейчас с ним разговаривает Льеж Максимо. Поскольку Юникрону никогда не было свойственно даже малейшее проявление самообладания, он уже вышел из себя и в значительной степени сосредоточился на том, чтобы найти и убить Максимо — настолько его разъярила медлительная и лаконичная, как и всегда, речь нашего оратора. Застыв на месте, чудовище сосредоточилось на себе, а именно — сжало в огромных пальцах собственную шею, стараясь пролезть внутрь через дыры между броней и раздавить Максимо. Из его руки вырывались электромагнитные импульсы и лились радиоактивные вещества. Должно быть, слова Максимо задели Юникрона за живое.

— Ты ни в чем не виноват…

Это донесся до нас прерываемый помехами коммуникатора голос Максимо, который мягко, рассудительно убеждал Юникрона:

— Мы даже не хотим тебя убивать. Ты когда-нибудь думал о переселении в другую галактику? Я знаю там несколько местечек, где столько Пустоты, что девать некуда. Для чувствительных созданий вроде тебя — то, что надо. Я мог бы тебе продать одно такое по весьма разумной цене…

И тут Мегатронус, который полностью утратил способность управлять своим телом и все еще сжимал в негнущихся пальцах Реквием-Бластер, непроизвольно нажал на спуск и попал прямо в живот Вектора — как раз когда тот сумел восстановить равновесие. Тринадцатый, также оглушенный и потерявший оружие, оказался рядом с Амальгамоусом — единственным из всех Праймов, находящихся вне тела Юникрона, который не пострадал серьезно. Ему удавалось, несмотря ни на что, очень часто менять форму. Поэтому ударная волна не подействовала на него столь губительно, и он смог прийти в себя почти сразу. Схватив Тринадцатого в охапку, Амальгамоус превратился в ракету и поспешил к Вектору. И они вдвоем, вспомнив наспех выученные основы медицины, принялись заделывать дымящуюся дыру в его животе. К счастью, все трое оказались в тени Юникрона, который как раз решил изловить Праймов, находящихся в поле его зрения. Чудовище остановило взгляд на беспомощном Приме и направилось к нему, все еще сжимая одной рукой собственную шею, из которой сочилась фиолетовая жидкость.

— Кажется, пора тебе приниматься за дело, — прошептал Амальгамоус, превратив свои руки в могучие клещи робота-силача и схватив Тринадцатого за плечи.

Тот кивнул, и оба они поглядели на Вектора, который то приходил в сознание, то вновь проваливался в забытье.

— Еще один портал, — взял раненого брата за руку Тринадцатый. — Только один — и все, отдыхай.

Из тела Вектора сочился Энергон и другие жидкие вещества. Дыру, пробитую в нем, уже прижгли, но внутренности были повреждены. Без него мы не могли перебросить Тринадцатого в нужные координаты, а значит — и выиграть битву. Но стоило Тринадцатому заговорить — и в глазах Вектора снова затеплилось сознание. Слабо улыбнувшись, он сжал руку брата и перевел затуманенный от слабости взгляд на Юникрона, который уже склонился над желанной добычей — беспомощным Примой. В свободной руке чудовище сжимало израненного Оникса. И рука эта поднималась все выше, чтобы нанести сокрушительный удар.

Амальгамоус вытащил из углубления в броне соединительный кабель и подключил его к руке Вектора:

— Вот, подзаправься и сделай для нашего героя портал. Тому верзиле пока не до нас. Он как раз собирается сожрать Приму, а Оникса — на закуску.

— Тебе нужно лишь сделать первый взнос за двухгодовой запас Энергона, и… — вновь и вновь доносился до нас то четкий, то еле слышный голос Максимо.

Мегатронуса, все еще бессильно плавающего в пространстве, по счастливой случайности развернуло лицом к Юникрону. Пальцы, которые судорожно сжимали Реквием-Бластер, вновь непроизвольно нажали на спуск, и чудовищу отрезало левую руку по локоть; когти этой руки по-прежнему впивались в его шею. В Вектора и его спасителей хлынули потоки Темного Энергона, но на Приму смертельный удар так и не обрушился: Юникрон, выпустив ракеты, уже был готов направить на нас вторую ударную волну, от которой все мы наверняка погибли бы.

После того как Амальгамоус поделился энергией своей Искры с Вектором, тот почувствовал себя немного лучше и открыл портал. Они вместе протолкнули туда Тринадцатого, потратив на это все силы, которые у них еще оставались — будто так можно было ему помочь. А потом, изможденные, лежали под отвратительными потоками космического мусора и пыли, оставшимися после побоища на поверхности луны. И пытались развернуться, чтобы увидеть, что произойдет дальше. Амальгамоус превратился в защитный каркас вокруг Вектора; тот, закрыв глаза, вышел на связь с Льежем Максимо:

— Максимо, доступ есть? Начинай.

В ответ прозвучали неразборчивые, неестественно растянутые слова — видно, Максимо под воздействием ядовитых веществ уже находился на грани забытья или безумия:

—…Оплата частями… Есть доступ. Сделать невозможным выход… убрать счетчик циклов… замкнуть вечность в промежутке одного цикла.

— Вот я тебя замкну… — попытался прорычать Вектор, но получилось лишь бормотание. — Давай, заменяй счетчик циклов.

Воспользовавшись затишьем, Юникрон положил Приму в рот, взял отрезанную часть левой руки и приладил ее на место. Затем он стал грызть Приму, после чего с силой выплюнул его в облако белесой лунной пыли. В коммуникаторе, который еще кое-как работал, мы все услышали сначала поток ругательств, то и дело прерываемый похожим на шипение голосом. Это Максимо изо всех оставшихся сил пытался выполнять замысловатые команды, которые отдавал ему Вектор. А затем до нас донесся негромкий голос Тринадцатого:

— Я у цели. Вот она, Искра Юникрона.

В этот самый миг коммуникатор вышел из строя. Чудовище, схватившись за грудной отсек, некоторое время колебалось. Но затем, видимо, решило, что никакая опасность ему не грозит, и с яростным рыком вернулось было к прерванному занятию.

И вдруг замерло.

К началу следующего цикла Юникрон попросту перестал функционировать, и его поле Темного Энергона исчезло. Все еще находясь внутри чудовища, я лишь ощутил на какой-то миг его приступ ярости и услышал пронзительные звуки. Иммунная система Юникрона разрушалась; началось аварийное отключение всех систем жизнеобеспечения. Но если бы я наблюдал за ним со стороны, то понял бы, что он принимает форму планеты — точно так же, как Праймус при переходе в состояние гибернации. Вокруг меня сначала померк, а потом и вовсе потух свет.

Таким образом мы — лежащие без сил каждый на своем участке поля боя, отчаявшиеся и потерявшие надежду — выиграли битву.

Через какое-то время мы медленно собрались в долгий путь домой, который состоял из коротеньких переходов. Тяжело раненых несли те, которые могли с трудом, но передвигаться самостоятельно; Вектор то приходил в сознание, то снова лишался чувств. Однако мы возвращались домой в полном составе. Это было невероятно, но никто из нас не погиб — по крайней мере, пока что. Добравшись наконец до Кибертрона, мы лежали под лучами родного солнца, храня невеселое молчание и вспоминая свою великую победу.

Никто из нас не смог забыть, насколько быстро и легко все мы очутились во власти тьмы. Наши мечты были о победе, но не о цене, которую пришлось за нее заплатить. И победа эта изменила нас навсегда: каждый по-своему разочаровался в себе. Мы были сбиты с толку истинной сущностью войны, которую представляли раньше как способ восстановить справедливость с помощью боевого духа и физической силы. Но действительность навсегда лишила нас былого простодушия, благодаря чему мы стали мудрее своих предшественников — хотя сами еще не осознавали этого.

Мой рассказ об этих событиях будет очень коротким, хотя происходили они в течение долгого времени. Я не смогу воссоздать их со всеми подробностями, потому что многое пропустил. Мне под силу рассказать лишь о том, что происходило лично со мной. И о том, чего я не смог осмыслить сразу — только после того, как все закончилось. Сейчас это видится мне довольно отчетливо, но тогда я ничего толком не понимал — хоть и был непосредственным участником событий. Здесь пойдет речь о том, что произошло после битвы с Юникроном. О том, как проявилась истинная сущность каждого из нас, когда мы уже не должны были вместе противостоять смертельной опасности — то есть перестали осознавать себя просто инструментами в руках нашего творца, в суть грандиозного замысла которого мне даже сейчас очень сложно вникнуть. Я хотел бы объяснить все эти события злым умыслом, обрисовать в ярких красках зависть, ненависть, властолюбие, алчность… в общем, чувства, которые легко понять. Но было еще что-то, по сравнению с чем эти эмоции кажутся жалкими, пустячными: какая-то замысловатая могущественная сила, которая диктует свои условия и опровергает, наверное, любые теоретические исследования. Все закончилось годы тому назад, но сейчас я могу разобраться в этом не лучше, чем тогда. У вас, людей, социальных разногласий и аспектов взаимодействия намного больше. Так что вы, возможно, лучше поймете то, о чем я расскажу.

Вернувшись домой с победой, мы радовались своим свершениям. Хотя это был всего лишь тонкий налет, под которым в каждом из нас притаилось нечто темное, от чего не могло окончательно избавить никакое воодушевление. Эту тьму и холод оставил внутри нас Юникрон, добравшись до сознания каждого. Думаю, главной причиной беды, которая случилась с нами впоследствии, было то, что мы не смогли осознать этих изменений внутри себя и поговорить о них друг с другом. Это казалось нам болезнью, которая рано или поздно пройдет. Все мы занялись сначала ремонтом друг друга, а затем — созданием пригодных для жизни условий. Каждого из нас поглотили свои задачи и замыслы, которые отвлекали от тревожных мыслей. Возможно, когда мы расходились по своим уголкам на ночь, эти мысли иногда лишали нас покоя. И постепенно они, словно неясный, бесформенный туман, опустились на нас некой тяжестью, которая заставляла думать по-другому: изумление превращалось в тревогу, надежда — в тоску. Ошибки же наши стали орудием самобичевания, а странности других вызывали в нас отвращение, подобное ране, где постепенно накапливается гной. Но с каждым приходом нового дня мы гнали эти мысли прочь, считая их не чем иным, как последствиями битвы, которые нужно просто перетерпеть. Грезами, которыми окутывает нас ночная тьма… В конце концов мы привыкли к этим чувствам и перестали замечать их влияние на свой разум. И поэтому, не ощущая больше внутри себя этих поначалу слабых ростков, мы все поддались их разрушительному действию.

Прочтя эти слова, вы, быть может, подумаете, что во всем случившемся впоследствии я обвиняю губительную силу, которую посеял в нас Юникрон. В то время мы так и считали, но теперь я понимаю, что это неправда. Какое зло могла причинить нам эта негативная энергия, не получая никакой пищи? Но семя это упало на плодородную почву. Тогда мы не осознавали, что в нас прорастают смертоносные сорняки. Вот что было непростительной ошибкой.

СЕМЯ ПОГИБЕЛИ

Сначала мы сосуществовали достаточно мирно: те из нас, которые занимались общим делом и могли хорошо ладить друг с другом, естественным образом объединились в группы. В одну из них входили, кроме меня, Прима и Вектор. Иногда нас навещали те, которые так и не нашли для себя подходящей группы: Тринадцатый и Алхемист. Наша группа вскоре пришла к общему мнению: в мире должна царить логика; все можно подчинить порядку. Мы вносили вклад в дело, которое объединяло всех Праймов: строительство населенного пункта и базового крупногабаритного транспорта — в том числе звездолетов. Также мы вели беседы — сначала о том, что кто-то из нас должен управлять остальными. Но потом в разговорах этих все чаще стали упоминаться недостатки Праймов, которым не хватало сосредоточенности и дисциплины: они позволяли себе расхаживать туда-сюда, погрузившись в размышления, хотя должны были заниматься другими делами. Иногда Тринадцатый рассказывал нам о том, как продвигается строительство у других групп. Но гораздо чаще мы узнавали об этом от Максимо — нашего координатора, который периодически навещал каждую из групп, сообщал новости и помогал работать всем нам.

Отношения в других группах формировались по аналогичному принципу. Мегатронус, Максимо и Амальгамоус не желали подчиняться никаким законам. Да, они тоже выполняли поставленные перед ними задачи — обеспечивали всех нас Энергоном, для чего требовалась переработка нефти. Но их приводила в негодование одна лишь мысль о том, что мы с Примой и Вектором собираемся руководить другими: проводим расчеты и подготавливаем все необходимое, чтобы создать преуспевающее, по нашему мнению, общество, где царило бы чувство коллективизма. Они были склонны к мысли, что нам просто нравится командовать и вмешиваться в чужие дела.

Члены третьей группы — Микронус, Оникс, Солус и Нексус — игнорировали этот политический процесс, потому что им не было до него никакого дела. Они всецело посвящали себя созиданию; с их точки зрения стремление установить среди нас какие-то законы было столь же неприемлемым, как и желание всегда находиться в центре внимания. Праймов, которые не входили в их группу, они считали бесчувственными и лишенными творческого начала.

К Тринадцатому, Алхемисту и Квинтусу практически все остальные Праймы относились с большой симпатией — хотя сами они не испытывали желания примкнуть к какой-либо группе и не питали друг к другу особо теплых дружеских чувств. Эти трое оставались в стороне от борьбы за власть, которая постепенно охватывала всех остальных. А Максимо, также действуя в одиночку, навещал нас по очереди. Мы всегда могли рассчитывать на его помощь. Он обладал удивительным обаянием.

Я облек это в простые слова, хотя на самом деле все было гораздо сложнее. Разделение на группы никак не повлияло на личные чувства. Мегатронус так же горячо любил Солус за то, что она в свое время создала для него бластер и броню. Эта любовь была сильнее простого уважения и дружеской привязанности; Мегатронус не проявлял ее открыто, но, я думаю, чрезвычайно дорожил ею. И это все равно чувствовалось во всех его поступках, которые имели отношение к Солус. Мегатронус никогда не вставал на сторону тех, кто высказывал в ее адрес какие-либо замечания. Он часто навещал Солус, во время чего терпел присутствие и разговоры тех Праймов, с которыми в других обстоятельствах предпочитал не иметь дела.

Солус, в свою очередь, радовалась вниманию такого рода: благодаря этому она чувствовала себя особенной. Все остальные Праймы сталкивались лишь с обычной для Мегатронуса резкостью, которая граничила со свирепостью. Но в общении с Солус он был неизменно любезен и мягок. А когда начались раскопки для закладки фундамента нефтеперерабатывающего завода, в проектировании которого вместе с Микронусом, Нексусом и Максимо участвовал и Мегатронус, он старался как можно чаще приносить Солус всяческие любопытные находки. И они вдвоем строили догадки о предназначении этих странных устройств или деталей, которые, должно быть, в течение долгого времени принадлежали Праймусу. А потом Солус и Мегатронус вместе проводили время отдыха: сидели, прислонившись друг к другу спинами — будто две опоры, на которых держится мост. Они любили друг друга. Это было очевидно для всех нас, но такие личности, как я, Вектор и Прима, просто не могли представить себя охваченными таким странным чувством. Мы были настолько замкнутыми в себе, что считали вершиной отношений чувство комфорта и удовлетворения. Любовь же была для нас плодом богатого воображения — мечтой о ком-то, в кого ты влюблен, но кто не является реальным существом. Это было похоже на грезы о счастливом будущем, где все доброжелательно относятся друг к другу, или на любые другие мечтания — приятные, но лишенные здравого смысла. Увы, тогда мы считали любовь недостатком. Но она приносила счастье Солус и Мегатронусу, и поэтому мы не позволяли себе никаких замечаний на этот счет — разве что в разговорах между собой.

Что касается Тринадцатого, Оникса и Микронуса — их мнение было полной противоположностью нашего. Они смотрели на любовь Солус и Мегатронуса — как и вообще на столь близкие отношения — с доброжелательной улыбкой. Очевидно, счастье других приносило им радость и утешение в минуты отчаяния и тоски (эти негативные эмоции одолевали нас очень часто, поскольку мы вынуждены были начать жить с нуля, не имея никакой подготовки — ни знаний, ни навыков). С Ониксом у Солус сложились практически такие же отношения, как с Мегатронусом. С Нексусом — бурная, но, по всей видимости, нескончаемая череда словесных баталий и периодов затишья. Микронус же был для нее прежде всего собеседником, с которым можно соревноваться в силе интеллекта. Ну, а Тринадцатый — верным другом, который никогда ей не навязывался. Не знаю, смогу ли сравнить эти отношения с какими-либо другими — каждый их вид был неповторим. Скажу только, что Солус и Тринадцатый крепко дружили и никогда не ссорились.

Мегатронус прилагал титанические усилия, чтобы смириться с тем, что у Солус есть такие близкие друзья. Он исполнялся недовольства всякий раз, когда живой, явно неравнодушный взгляд его возлюбленной останавливался на ком-нибудь из них. От стычек с этими Праймами Мегатронус воздерживался только потому, что видел, как сильно Солус радуется их обществу. Так сложилось, что они уделяли ей больше внимания, чем кому-либо из остальных. Солус была нашим стержнем. Причиной этого я всегда считал ее незаменимость: она и только она могла создавать все нужные — просто необходимые — для нас вещи. Но теперь я не уверен, что дело было в этом. Солус обладала наиболее покладистым характером из всех нас: в этом с ней не мог сравниться даже Прима, который со временем становился все более неотзывчивым и придирчивым.

Прима и я, как правило, держались вместе, в то время как Вектор носился из одного уголка нашей звездной системы в другой, старательно исследуя и нанося на карту планеты с их спутниками. Прима терпеливо мастерил микросхемы для сборки Сигмы, что вскоре прискучило ему. Также он размышлял вслух, развивая свою теорию о том, чтó мы, Тринадцать Праймов, собой представляем и чем должны заниматься. Постепенно у него вырисовалась четкая картина цели, для которой, как он думал, создал нас Праймус. И это давало объяснение характеру и поступкам каждого из Праймов. Созданных первыми — в том числе себя — он считал прирожденными вершителями добрых дел. В тех, которые появились на свет несколько позже, смешалось добро и зло. И хотя добра в них все-таки больше, но им, как был уверен Прима, не хватает твердых убеждений. И поэтому они могут легко поддаваться разрушительному влиянию. Остальные же — за исключением Тринадцатого — непредсказуемы. И поэтому каждый из них представляет собой потенциальную опасность — в большей или меньшей степени.

Я часто спорил с ним, утверждая, что Праймус, на которого из всех нас были наиболее похожи Прима и Вектор, оказался не в состоянии победить Юникрона. И поэтому, собственно, Праймус ничем не превосходил его. Но Прима считал Мегатронуса и Максимо, которые изредка и нерегулярно навещали другие группы, воплощением недоброжелательности, эгоизма и зла (хотя он никогда не произносил этого слова). Если Вектор, занимаясь исследованиями, слышал наш разговор, он обычно вставал на сторону Примы. А я, хоть и старался доказать им обратное, но чувствовал, что оба они не воспринимают всерьез моего мнения. Это чрезвычайно возмущало меня, и я постепенно перестал участвовать в спорах — просто сидел рядом с обиженным видом. Но из нашей группы так и не решился уйти, полагая, что другие вряд ли примут меня с распростертыми объятиями.

Мегатронус и Максимо (иногда их поддерживал Квинтус, Амальгамоус или Тринадцатый) были двойным ядром противостоящей нам группы. Они осуждали авторитаризм и все идеи, за которые пытался бороться Прима, и выступали против его стремления к лидерству, когда все мы собирались вместе; собрания эти приносили нам чувство удовлетворения, хоть мы и никогда не приходили к единому мнению. Максимо и Мегатронус отстаивали идею свободы, напоминающей анархию. Сначала это было естественным проявлением их характеров, но со временем переросло в бунтарство против Примы и Вектора, которые неоднократно пытались установить среди нас иерархию и систему управления.

* * *



И вот наступил день, когда произошло неизбежное: Максимо обнаружил схемы, на которых Прима изобразил их с Мегатронусом как воплощение хаоса, и рассказал ему об этой находке, когда они работали вместе. Мегатронус, отшвырнув инструменты, помчался искать Приму. Гнев, который всегда легко загорался в нем, уже пылал, подобно огню в плавильной печи. Он ворвался в помещение, где мы обычно собирались для обсуждения подробностей нашей работы, и сорвал дверь с петель. Высокочувствительные приборы свалились с двух из стоящих в комнате незакрепленных скамеек. Цикл спустя Прима уже стоял на ногах.

— Что это значит? — устремил он рассерженный взгляд на Мегатронуса.

— Я тебе тот же вопрос хочу задать, — прорычал тот и, промчавшись мимо скамеек, вплотную приблизился к Приме. — Воплощение хаоса и зла. Вот таким ты меня видишь, да? Так пусть будет по-твоему!

За этими словами последовал точный удар в челюсть, от которого Прима был сбит с ног и пролетел расстояние до Вектора. Оба повалились прямо на хрупкое картографическое оборудование и разнесли его вдребезги.

— Вы уж извините — во мне, кажется, хаос просыпается, — сказал Мегатронус, пока они поднимались на ноги. — Ну, может, еще и зло в придачу. Что поделаешь: раз я был создан чуть ли не последним из всех нас — значит, не могу быть таким добряком, как вы, правда же?

Обуреваемый нетерпением, он сделал выпад, как только Прима поднялся на ноги. Но тот блокировал удар и перекинул Мегатронуса через бедро. Опрокинулся еще один стол; все, что лежало на нем, очутилось на полу.

Схватив Завет и Стилус, я поднялся на ноги. Взбешенный Мегатронус, который также успел встать с пола, ринулся к Вектору и нанес ему удар в живот. Надежды на спасение каких-либо вещей были невелики: Вектор врезался спиной в стену, возле которой как раз стоял стенд с моделями звездных систем. Их детали разлетелись по полу, словно негодные шарикоподшипники. Прима, который как раз шагнул к Мегатронусу, чтобы применить прием захвата, случайно наступил на модель небольшого спутника планеты и с грохотом упал навзничь. Вектор же ударил Мегатронуса кулаком в спину и внезапно вырвался из его хватки, словно растворившись в воздухе. Затем раздался хлопок вытесненного воздуха, и Вектор снова появился — рядом со мной. Нам оставалось только наблюдать за попытками Примы и Мегатронуса встать на ноги: они то поднимались, то наступали на шары и падали снова. Я еле-еле сдерживал смех. Но вдруг все изменилось, и это было уже совсем не смешно: как только шары укатились прочь, Прима вытащил из-за спины меч и замахнулся на Мегатронуса. Сделал он это нерешительно — скорее предостерегая, чем действительно собираясь нанести удар. Но Мегатронус, помрачнев, опустил голову.

— Твои вспышки необузданной ярости только подтверждают мою идею, — сделал Прима несколько плавных, тщательно выверенных взмахов мечом, чтобы показать свое мастерство.

— Засунь свою идею себе в одно место.

С этими словами безоружный Мегатронус ладонью отвел широкий клинок в сторону и вплотную подступил к Приме. Тот опустил меч, и они взглянули друг другу в глаза с величайшей неприязнью.

— Добрые роботы вроде как не должны ненавидеть, — продолжал Мегатронус. — Так что ты сам в свою идею не вписываешься. Или я неправ?

— Я всего лишь разделил нас на категории согласно склонностям каждого. И составил схему. Почему это тебя так расстроило? Ты всегда утверждал, что весь состоишь из тьмы — как Юникрон. И гордился этим. А когда я сказал то же самое, ты вдруг оскорбился. Почему?

— Складно говоришь, приятель. Почти как Максимо. Я облегчил тебе жизнь — запомни это хорошенько. Ты мой должник.

Каждое слово последней фразы Мегатронус произносил, тыкая Приму пальцем в грудной отсек. После этого он перевел взгляд на Вектора, а затем на меня. И добавил:

— Ты тоже. И ты. Запиши это, Трион. Или ты всю жизнь собрался тут простоять с отвисшей челюстью?

Мегатронус гордо выпрямился, скривил губы в презрительную улыбочку и стремительно направился к выходу, с силой оттолкнув Приму плечом.

Прима, чье лицо выражало все ту же неприязнь, посторонился, пропуская Мегатронуса, и пробормотал:

— Как я говорил — так ты и поступаешь.

Остановившись чуть дальше от Примы, чем на расстоянии вытянутой руки, Мегатронус обернулся и взглянул ему прямо в глаза:

— Ты, значит, у нас пример для всех? А чем ты, собственно, занимаешься? Например, я — строительством. Вектор — исследованиями. Альфа Трион все записывает — наверное, думает, что кому-то будет интересно это читать. А ты-то что полезного делаешь, Прима? А?

Рассмеявшись и с удовольствием отшвырнув ногой остатки выбитой двери, Мегатронус удалился.

Прима убрал меч в ножны и произнес так спокойно, как будто речь шла о пустяках:

— Чуть что — сразу из себя выходит…

Мы начали приводить помещение в порядок. Воспоминание о полном презрения взгляде Мегатронуса посеяло во мне зерно обиды, которое упало на благоприятную почву: после того инцидента я перестал спорить с Примой о его схемах.

Что касается Максимо — у него убавилось доброжелательности и отзывчивости после размолвки с Солус, которая отказалась создавать для него комплект брони.

— Не вижу в этом смысла, — сказала она. — Мы ни с кем не воюем и не собираемся воевать. А в этой броне ты был бы практически неуязвим. Зачем она тебе?

Солус еще никому не отказывала в просьбе создать какую-либо вещь. Поэтому Максимо, ошеломленный ее ответом, какое-то время собирался с мыслями. А затем выдавил из себя:

— Я создаю и испытываю существ, которые могут и от рук отбиться. Я же с ними один на один — если что, помочь некому будет.

— Существ? — переспросили Алхемист и Тринадцатый, которые наблюдали за работой Солус на Станке Созидания.

— Мне Квинтус помогал их делать. Тут слишком пусто — нас-то всего тринадцать. Ничего толком не происходит. Вот я и подумал: а что, если создать еще кого-нибудь, чтобы… ну, веселее было. Может, за ними будет интересно наблюдать. А может, они нам друзьями станут… Вот только по размеру эти роботы пока что мелковаты. Я задумывал их как существ, которые могут творчески мыслить, самостоятельно обучаться и развиваться. Мы же не собираемся всю жизнь только друг с другом общаться, правда?

— Я здесь не видела никаких других существ… — с сомнением протянула Солус.

— Сейчас приведу одного, — широко улыбнулся ей Максимо.

Вскоре он вернулся вместе с маленьким — не больше ступни Солус — роботом, который передвигался резкими скачками на четырех конечностях. Это существо мало на что реагировало, но если кто-то начинал говорить — оборачивалось к нему и внимательно слушало.

— Хм… симпатичный, — сказала Солус. — Но он же совсем не… Ой, смотрите!

Робот обернулся к Станку Созидания, механизмы которого издавали жужжащие звуки. Наверное, частота этих звуков не понравилась маленькому существу: оно припало к поверхности планеты и, обнажив многочисленные острые зубы, вонзило их в кабель питания.

— Я их много сделал — они разные, — извиняющимся тоном произнес Максимо. — Вот этот — из тех, у которых больше всего развиты хищнические повадки.

Нагнувшись, он попытался оторвать робота от «добычи». Как только тот выпустил из зубов кабель — сразу же попытался вонзить их в пальцы Максимо.

— Нельзя! — скомандовал он, после чего существо полностью расслабилось. — Это не всегда срабатывает — иногда их вообще ничем не остановишь.

— И что ты тогда делаешь? — спросил Тринадцатый, внимательно разглядывая неподвижный металлический шар в руке Максимо.

— Ну… — с беззаботным видом протянул тот, — стреляю в них.

Оникс, тяжело ступая, подошел и тоже рассмотрел робота:

— Они не похожи на нас — живых существ.

— Пока нет, — с энтузиазмом отвечал Максимо. — Но когда-нибудь, может, и будут похожи.

— А где этот… питомник находится? — спросил Алхемист.

— Далеко отсюда — с таким расчетом, чтобы они сами не смогли до нас добраться. У них блоки питания слабые.

— Можно посмотреть? — протянул руку Оникс.

Максимо, поколебавшись, положил робота ему на ладонь. И Оникс, поднеся ее к лицу, внимательно рассмотрел маленькое существо, а затем ткнул в него пальцем. Робот испуганно отодвинулся.

— Я ему не нравлюсь, — поглядел Оникс на Максимо, который в ответ выразительно пожал плечами.

— Я просто позволяю им делать все, что они хотят. Увлечение у меня такое, — перевел он взгляд на Солус.

— Ладно, будет тебе броня, — нехотя отвечала она. — Но ты очень уж переоцениваешь этих существ. Как насчет чего-нибудь менее массивного?

— Я, может, захочу создать существ побольше — вот в чем дело. А может, и поагрессивнее… — произнес Максимо, стараясь, чтобы это прозвучало как предположение.

— Покажи мне питомник, — попросил Алхемист Максимо, когда Оникс возвращал тому крошечного робота.

— Покажу! Обязательно покажу. Но потом — он пока что не достроен.

Уловив смену интонации Максимо, робот очнулся и выжидательно взглянул ему в лицо. Максимо же, поблагодарив Солус, поспешно удалился.

Тринадцатый и Алхемист обеспокоенно переглянулись.

— Интересно, насколько больше будут те существа, — сказала Солус, провожая Максимо взглядом и рассматривая чертежи, которые он снова ей принес. — Нашел увлечение…

Некоторое время спустя Максимо вернулся вместе с Квинтусом, и они подарили Солус одно из маленьких существ. Этот питомец был гораздо более послушным, чем предыдущий. У него вообще не было зубов — только небольшие присоски, которые помогали ему удерживаться на гладких поверхностях. Кроме того, он издавал ртом негромкие звуки — гудел или пищал. Это существо легко поддавалось обучению, поэтому вскоре стало подчиняться голосовым командам Солус: «сидеть», «гулять» и «принеси». И она, смягчившись, приступила к изготовлению комплекта брони.

* * *



Через несколько дней я отправился искать Приму, чтобы узнать, сделал ли он свою часть работы по созданию механической части компьютера Сигмы. Но Примы не было ни в одной из мастерских. И я, поскольку не мог без него продолжать работу, решил заняться другим делом — посмотреть, как там наш нефтеперерабатывающий завод. Здесь никого не было — хоть я и заметил следы недавней работы. Солус же, как обычно, трудилась на Станке Созидания; Квинтус и Амальгамоус тоже были на своих местах. Проведя с ними несколько минут, я отправился дальше — сам не зная куда. Но вдруг вспомнил о «питомнике» Максимо.

Мне было неизвестно, где он расположен. Однако, заметив цепочку следов, которые явно принадлежали Максимо, я подумал, что они должны вести к «питомнику». Следуя этому направлению, я также заметил многочисленные следы Мегатронуса и Квинтуса, а несколько позже — цепочку следов, наверняка принадлежащих Приме. Этот путь уводил далеко от нашего селения, и через какое-то время я подумал: сколько же мне еще идти? Как вдруг цепочки следов повернули на девяносто градусов и нырнули в крутой, но естественный глухой овраг. Там-то и располагался «питомник».

Сначала я смог увидеть лишь какие-то клетки под навесами: обширная территория, на которой они располагались, была обнесена электрической изгородью с мелкими отверстиями, которая практически не давала возможности что-либо разглядеть. Подойдя ближе, я услышал низкое гудение изгороди и более громкий шум, исходящий от мощного генератора, который, должно быть, служил для нее источником электропитания. По этой огороженной территории бродили, дергаясь и пошатываясь, многочисленные роботы — неуклюжие, очень странного вида. Ростом эти существа в основном были не выше, чем мне по колено. Передвигались они безо всякой видимой цели, хотя к изгороди не подходили — за исключением двух, которые, видно, налетели на нее, да так и не смогли отойти. Они, похоже, вышли из строя. Каждый издавал пищащие звуки в определенной последовательности — как я вскоре понял, то был какой-то сигнал. Все это в равной степени заинтриговало и встревожило меня. Приблизившись к навесам, я услышал знакомые голоса, полные гнева.

— …никакой пользы. Уничтожьте это, — требовал Прима.

— Ты суешь нос не в свое дело, — послышался голос Мегатронуса.

— Все, что происходит на этой планете, мое дело, — отвечал Прима. — И я не вижу здесь ничего, кроме скопища каких-то уродцев. Уничтожьте их, или я сам это сделаю.

— Мы всего лишь проводим здесь испытания — как и ты для своей теории о природе Вселенной и времени, — прозвучал грустный, куда более спокойный голос Квинтуса. — Это даже не настоящие живые существа. Ты, как ни крути, не имеешь права ничего здесь уничтожать. Никто же не избирал тебя главным.

— Прима, будь благоразумен, — попросил Максимо. — Мы же не делаем ничего плохого. Это не приносит никому вреда.

— Вы задумали что-то гнусное, — еще решительнее произнес Прима. — Я это ясно вижу — вникать в подробности нет нужды. Уничтожьте все, что здесь есть. Даю вам три дня.

Послышались тяжелые шаги, и Прима, выйдя наружу, увидел меня.

— Что тебе здесь нужно? — угрюмо поинтересовался он.

— Я тебя искал.

— Ты посмотри, что здесь творится…

Сделав широкий жест рукой, Прима опустил голову и, не смотря вокруг, зашагал прочь. Он не проронил ни слова, но явно ожидал, что я пойду следом. Однако я не торопился, поскольку все еще не мог толком понять, что здесь, собственно, творится.

— Хорошо еще, что он дальних клеток не видел, — сказал Максимо.

Квинтус натянуто рассмеялся в ответ.

Я не хотел отставать от Примы, но так получилось: он ни разу не потрудился оглянуться. Дверь в помещение, откуда слышались голоса, была закрыта, поэтому я оставался незамеченным. И, воспользовавшись хорошо протоптанной тропой, отправился взглянуть на территорию, о которой говорил Максимо.

На этом обширном огороженном участке я заметил несколько движущихся объектов — крупных роботов, непохожих друг на друга — и большое количество разбросанных по всей территории деталей. Когда я пришел туда, роботы не проявляли особой активности, но детали, лежащие на искореженной поверхности планеты, говорили сами за себя: по каким бы то ни было причинам эти создания разносили друг друга в мелкие дребезги. Один из них, подняв голову, посмотрел на меня. И я поспешил уйти — до того не по себе мне стало от этого странного взгляда, в котором не было ничего, кроме холодного расчета. Добравшись до двери, из которой выходил Прима, я услышал за ней голос Максимо:

— Присматривай тут за всем, Квинтус. Ты мне очень помог в усовершенствовании роботов. Но пока для меня не сделают броню, нам в те ямы нельзя будет соваться. Роботов так и оставим: даже если они выйдут из строя из-за недостатка питания, мы их всегда сможем снова заправить — хоть и память у них будет стерта. Я бы, конечно, этого не хотел — их стратегическое мышление развивается очень быстро.

— Я тебе подкину еще генераторных установок, — без особого энтузиазма произнес Мегатронус.

— Ты настоящий друг, — отвечал Максимо.

Звук приближающихся шагов заставил меня оглядеться вокруг в поисках укрытия. Когда Мегатронус вышел, я уже успел спрятаться за грудой ящиков с деталями. Не предполагая, что здесь может быть кто-то еще, он прошел мимо меня с опущенной головой — видно, его одолевали невеселые мысли.

Из-за двери послышался голос Квинтуса — слишком тихий, чтобы можно было разобрать слова. Максимо в ответ хихикнул. Не сумев понять, что это была за шутка, я сосредоточил взгляд на Мегатронусе и ушел незамеченным, лишь только он выбрался из оврага. В голове будто бы продолжала звучать последняя фраза Максимо, которую мне удалось расслышать: «Они даже не успеют понять, что их уничтожило».

Его слова, похоже, подтверждали опасения Примы. Но впоследствии я вынужден был признать — как и записал в Завете, — что все это не имело такого уж большого значения. Так или иначе, я был от этого далеко не в восторге.

ТОРЖЕСТВО ТЬМЫ

На следующий день я снова отправился на нефтеперерабатывающий завод — за энергетическими кристаллами, необходимыми для предварительных испытаний компьютера Сигмы. Мегатронус был в отвратительном настроении: метался по заводу и бормотал что-то себе под нос. Даже Максимо старался держаться от него как можно дальше. В отличие от питомника, где они с Мегатронусом работали для себя, дела здесь шли не очень-то успешно. Завидев меня — друга ненавистных ему личностей, — Мегатронус крепко сжал челюсти, но все-таки нашел кристаллы, которые мне требовались, и даже потратил какое-то время, чтобы привести их в готовность.

— Ты, случайно, не будешь мимо Станка Созидания проходить? — осведомился Максимо с жизнерадостностью, которая разительно отличалась от злобы во взгляде Мегатронуса.

Услыхав этот вопрос, Мегатронус фыркнул, но не произнес ни слова. И поспешил удалиться, отдав — почти бросив — мне блоки питания.

— Ну… вообще-то не буду, — ответил я Максимо. — А почему ты спрашиваешь?

— Просто хотел узнать — может, Солус уже закончила делать для меня броню, — беззаботно произнес он. — Ничего, я потом сам к ней загляну. А как там компьютер?

Это был словно глоток свежего воздуха после враждебного поведения Мегатронуса. Поэтому я на какое-то время остался на заводе, чтобы поговорить с Максимо о своих разработках. Он проявлял к моим словам такой неподдельный интерес, что я, уходя, чувствовал гордость за свой вклад в создание компьютера и радость оттого, что хоть кто-то не судит о других по внешности.

Очень скоро все Праймы уже знали о том, что и по какой причине собирается сделать Прима. Поэтому на следующий день все только об этом и говорили, высказывая совершенно разные мнения. Тринадцатый и Амальгамоус были решительно против обеих сторон: признавая бесполезность и подозрительность загадочного «питомника», они в то же время считали решение Примы слишком поспешным и неоправданно суровым. Их предложение устроить дискуссию не вызвало энтузиазма ни у кого из других Праймов, особенно у Солус. Уязвленный этим до глубины души, Максимо завязал с ней долгий разговор:

— Ты же можешь создавать любые вещи! Все что угодно! Но разве только ты имеешь право решать, что можно создавать, а что нельзя?

— Просто это… неправильно. Ты же так и не объяснил, зачем нужны эти роботы. Для развлечения? Для учебной стрельбы… если будет война… но с кем? Зачем нам система обороны? — показала Солус на небо. — Насколько мы знаем, там никого нет.

— Насколько мы знаем, есть, — возразил Максимо. — И вообще, почему только ты можешь получать удовольствие от созидания? Разве тебе не нравится вот этот питомец, которого я сделал?

С этими словами он показал на крошечное создание, послушно держащее в лапках инструмент для резки металла.

Солус поглядела на питомца, и ее плечи слегка опустились. Она обожала это маленькое существо, разговаривая с ним почти так же, как с любым из нас.

— У меня такое чувство, что это неправильно, — прозвучал наконец ее нерешительный ответ.

— Перестань — это совершено безопасно. Он просто выпендривается: мол, я тут главный. И ты это знаешь. Самомнения у него хоть отбавляй. Но тебя даже этот брюзга послушает. Он тебя уважает — как и все мы. Если ты ему скажешь — он передумает.

— Нет, я так не могу, — подумав, ответила она. — Ты должен был рассказать, для чего все это нужно. Разве не понимаешь, что такая секретность сеет раздоры между всеми нами?

— Но тебе-то я рассказал. И вот для этого мне нужна броня. Ну же, Солус… Если даже я просто уничтожу их всех своими руками — она все равно мне нужна, понимаешь? Ты уже закончила ее делать?

На минуту она задумалась; на ее лице появилось упрямое выражение, которое все мы хорошо знали. Солус не терпела, когда ее торопили с ответом — независимо от того, была она согласна с собеседником или нет. Максимо, зная это, выжидательно молчал.

— Еще нет, — наконец произнесла она.

— Пожалуйста, Солус… — почтительно согнулся перед ней Максимо. — Мне нужна эта броня. Действительно нужна. Возможно… возможно, ты права — я немного перегнул палку. Некоторых из моих роботов, без сомнения, нужно уничтожить. Но я не решаюсь соваться к ним без брони — риск очень большой. А мне действительно хочется исправить ошибку и заслужить прощение — и твое, и всех остальных. Я хочу доказать, что не замышлял ничего плохого. Это было просто развлечение — вот и все. Но роботы отбились от рук… Пожалуйста, помоги мне.

Положив руку на Станок, Солус опустила взгляд и тихо сказала:

— Хорошо. Приходи завтра.

Это впервые на моей памяти она сделала кому-то такую уступку.

— Чудесно! Спасибо. Огромное спасибо! — поклонившись и улыбнувшись, поспешил удалиться Максимо, чтобы не дать ей возможности передумать.

Какое-то время она стояла молча, а потом подняла взгляд на меня:

— А ты что думаешь?

— По-моему, их надо уничтожить.

Солус кивнула с таким недовольным видом, будто я ответил на вопрос, которого она не задавала. А затем — подошла к одной из своих многочисленных камер хранения, наполненных всевозможными вещами. И вытащила, как я понял через минуту, готовый комплект брони: без сомнения, работа над ним была закончена не сегодня и не вчера. Когда Солус разложила все детали на Станке, ее крошечный питомец что-то пропищал. Улыбнувшись ему на какой-то миг, она обвела взглядом броню. Ее явно одолевали сомнения.

— Просто не знаю, что делать… — снова поглядев на меня, покачала она головой.

Я не смог ничего на это ответить, потому что не понял, что конкретно имела в виду Солус: свою работу над комплектом брони, просьбы Максимо или его роботов.

— Будет голосование, — произнес наконец я. — На этом настоял Тринадцатый.

— Я приду, — кивнула она и стала складывать броню, чтобы убрать в камеру.

И я ушел, подумав, что никакой полезной информации для Солус у меня больше нет. Мне тогда и в голову не пришло, что я должен рассказать ей, как подслушал слова Максимо о каких-то ямах и роботах в дальних клетках.

Мы собрались для голосования вечером того же дня — то есть за день до крайнего срока, который установил Прима. Все стали в круг, не нарушая, однако, разделения на группы. Каждый должен был бросить в центр круга по одному цветному камешку: красный означал голос за то, чтобы сохранить питомник, серый — против. До этого я просил Приму сделать голосование анонимным, но он с невозмутимым видом произнес: «Мы должны увидеть лица наших врагов». Ту же мысль я прочел в глазах Мегатронуса и Максимо, когда они проголосовали, бросив красные камешки.

— Перестаньте… — услышал я собственный неуверенный голос. — Это же такие мелочи… Ну зачем нам устраивать все это из-за каких-то безобидных экспериментов? Мы же не можем мыслить одинаково, и…

— Дело не столько в сущности этих экспериментов, — жестом заставил меня замолчать Прима, — сколько в том, что они проводятся тайно. Я этого не позволю.

— А другие эксперименты, значит, позволишь? — с недоверием спросил Квинтус.

— Давайте голосовать, — отрезал Прима. — Цивилизация требует порядка.

С этими словами он бросил в центр круга серый камешек. Вектор, Алхемист и Нексус поступили так же. Тринадцатый бросил красный, Оникс тоже. Микронус — серый, а Квинтус — красный, как и Амальгамоус. Я бросил серый, и теперь в центре лежало по шесть камешков каждого цвета. Солус немного постояла над ними со стиснутыми в кулаки руками, а потом перевела взгляд на Приму и сухо произнесла:

— Тебя портит время.

Бросив серый камешек, Солус развернулась и зашагала прочь. Ее голова была опущена; пройдя несколько шагов, она разжала пальцы другой руки, выбрасывая красный камешек. И, спрятав лицо в ладонях, пошла дальше. Взгляд Мегатронуса, устремленный на нее, пылал ненавистью.

— Максимо, завтра до заката солнца все ваши разработки должны быть уничтожены, — холодно сказал Прима. — Иначе мы придем и сделаем это сами.

Похоже, победа принесла ему не больше радости, чем если бы он потерпел поражение.

Я заметил, как Тринадцатый повернулся к Мегатронусу, чтобы что-то сказать. Тот с раздражением отмахнулся, но сразу же произнес какую-то фразу — я не смог ее расслышать — извиняющимся тоном. Максимо же, постояв немного с ничего не выражающим лицом, вдруг улыбнулся, пожал плечами и зашагал в направлении нефтеперерабатывающего завода.

Оникс, который стоял рядом со мной и тоже наблюдал за ними, сказал:

— Альфа Трион, это только мне кажется, или нас действительно начинает охватывать какое-то безумие?

Сначала я молча уставился на него: он вообще редко разговаривал, предпочитая действовать. Однако дальновидности у него было больше, чем у многих из нас.

— Так и есть — безумие, — кивнув, ответил я.

— Это свершится еще не скоро, — произнес Оникс и ушел в том же направлении, что и Солус.

На этот раз я не смог так просто забыть его слова, полные скорбного мистицизма. Микронус, который часто ходил за ним по пятам, задержался возле моей ноги и спросил обеспокоенным тоном:

— Как думаешь — Прима в своем уме?

Прима, который размеренным шагом направился к мастерским вместе с Вектором, был уже далеко. Я поглядел вниз и ответил:

— Нет.

Но провалиться мне на этом месте, если я тогда знал больше, чем сказал… Подумав с минуту, Микронус кивнул и стремглав бросился догонять Оникса. Немного погодя за моей спиной послышалось шарканье. Обернувшись, я увидел Амальгамоуса, который яростно разбрасывал камешки во все стороны. Он превращал свои ноги и руки в когтистые лапы и обратно — так быстро, как только мог. А потом, постояв немного в пыли, которую сам же поднял, превратился в гигантский шар из металлических обрезков. Это было его недавнее изобретение, которое, похоже, ему нравилось. Приняв эту форму, он укатился прочь.

* * *



Некоторые события той ночи и следующего дня мне придется описать со слов других — самого меня там не было.

После голосования Мегатронус, Квинтус и Максимо собрались на нефтеперерабатывающем заводе, чтобы обсудить дальнейшие планы. Максимо уговорил Мегатронуса пойти к Солус и забрать у нее комплект брони, в каком бы состоянии готовности он ни был. Замысел Максимо состоял в том, чтобы сохранить роботов-чудовищ, которые получились лучше всего — то есть перевести их в какое-то еще более отдаленное от нашего селения укромное место. Мегатронус пребывал в отвратительном настроении: его одолевали черные думы. После долгих уговоров Максимо он скрепя сердце отправился к Солус, а двое остальных — к питомнику, якобы намереваясь уничтожить все плоды «безобидных» экспериментов.

Некоторое время спустя ближайшие друзья Солус — Оникс, Микронус и Тринадцатый, которые вели спокойную беседу, собравшись в жилище Оникса — услышали устрашающие крики и звуки битвы, в том числе характерный звон удара Кузнечного Молота. Они прибыли к Станку первыми. Вскоре там появился и я, потрясенный ужасными звуками безутешного плача Оникса.

Солус Прайм была мертва. Кузнечный Молот лежал рядом с ее раскрытой ладонью. В том, что она умерла, не было сомнения: в правой половине ее грудного отсека — там, где располагалась камера с Искрой — зияла огромная круглая дыра.

Из этого отверстия вытекала смесь ярко-золотистого Энергона и других жидкостей, которая уже образовала вокруг мертвого тела огромную, сверкающую круглую лужу. Солус лежала в ней с невидящим взглядом, устремленным в небо. На ее лице застыло выражение беспредельного изумления; рот был открыт — будто она не успела договорить какую-то фразу.

А душераздирающие крики Оникса все не смолкали, постепенно превращаясь из горестных стенаний в гневные вопли и неистовое рычание. И в этих неразборчивых звуках все отчетливее звучало слово, которое Оникс в конце концов выкрикнул во всю мочь, сорвавшись на фальцет:

— Мегатронус!

Воцарилась полная тишина. Солус, без сомнения, была убита выстрелом из Реквием-Бластера. Мы слишком хорошо знали, как выглядят такие раны: в недавней битве от оружия Мегатронуса пострадал Вектор. Я сделал нерешительный шаг вперед, опасаясь приближаться к Ониксу, который не помнил себя от горя и гнева. Но мне хотелось сказать ему, что мы не можем вот так сразу винить Мегатронуса в смерти Солус: мысль о битве между ними просто не укладывалась в голове. Хотя доказательства были налицо: во-первых — дыра от выстрела, во-вторых — очевидное отсутствие Мегатронуса. Вектор с Квинтусом, Прима с Микронусом, а потом и все остальные обменялись красноречивыми взглядами: Мегатронус поплатится за убийство Солус.

Во взгляде Льежа Максимо, который стоял ближе всех к ее телу, ужас смешался с изумлением — почти радостным, как я успел заметить. Но он быстро спохватился: лицо стало точно таким, как у Примы, Алхемиста и меня самого.

— Быть этого не может! — воскликнул Максимо. — Но след от выстрела… Мегатронус никого к своему бластеру и близко не подпустил бы.

Это была чистая правда.

— Но… но… — пролепетал ошеломленный Микронус. — Забудьте про него. Ей, наверно, холодно. Она…

Спрыгнув с плеча охваченного ужасом Амальгамоуса Прайма (оно начало превращаться в бесформенный мягкий сгусток), Микронус приземлился рядом с неподвижным лицом убитой подруги и закричал:

— Солус! Солус! Не уходи! Я не верю, что ты ушла. Этого просто… не может быть…

Нагнувшись, он с надеждой заглянул ей в глаза — как будто в ней все еще могла теплиться жизнь.

В Тринадцатого, который медленно обходил Микронуса, впился полный затаенной злобы взгляд Оникса. На какой-то миг я подумал, что Оникс нападет на Тринадцатого, чтобы тот не приближался к Солус. Но этого не произошло: Оникс, продолжая недвижно сидеть возле головы подруги, просто наблюдал, как Тринадцатый протягивает руку Микронусу, при этом изо всех сил стараясь не задеть ни тела умершей, ни сверкающей лужи вокруг нее.

— Она воссоединилась с Великой Искрой.

Эти слова Тринадцатый произнес тихо, с нежностью. Заметно было, что ему трудно говорить.

— Она не может вот так уйти, — запротестовал Микронус, положив крошечную ладонь на большой палец Тринадцатого. — Я без нее не могу. Мы новый компьютер делали… Он должен был получиться таким…

Микронус замолчал, весь дрожа и сохраняя самообладание лишь благодаря силе воли. Все мы чувствовали тогда то же самое — в той или иной степени.

Воцарившееся было молчание прервал Оникс, который вдруг налетел, словно воплощенная ненависть, на Максимо и вонзил в него острые когти. Максимо пронзительно закричал: когти подбирались к его горлу. Он получил несколько глубоких колотых ран, но ему на помощь пришел Вектор, телепортировав Оникса в другой конец помещения и придавив его к полу силой деформации. Оникс был совершенно не похож на себя: рычал от безумного гнева, отчаянно дергаясь всем телом в попытках освободиться.

Максимо, лежа на полу, дрожал от ужаса и злобы.

— Вы видели? Он меня чуть-чуть не убил!

— Но не убил же… — стараясь сохранять спокойствие, произнес Прима. — Где Мегатронус? Только он сможет ответить на вопросы, которые нам нужно задать.

Все остальные были слишком потрясены, чтобы среагировать сразу.

— Она мне как раз новую мандалу делала… — горестно протянул Вектор.

— Она же была такой… — недоговорил Нексус. — Зачем… Зачем?!

Мы стояли молча и глядели друг на друга — будто надеялись прочесть ответ на чьем-то лице.

— Это неважно, — сказал наконец Микронус. — Все равно ничего не изменишь… Ой, что это такое?

Находясь ближе всего к останкам Солус, он первым заметил, что пол под ними — то есть металлический покров планеты Кибертрон — начал меняться. Жидкость, которая вытекла из Солус, вступила в цепную реакцию с этим металлом: постепенно размягчаясь, он тоже стал жидким. Тело умершей начало погружаться в эту яму. И чем глубже она становилась — тем ярче, сильнее светился золотисто-голубым сиянием металл, который медленно, но верно разъедала химическая реакция. Образовавшаяся в нем дыра была почти идеально круглой.

— Но… что… Мы же должны что-то сделать? — встревоженно проговорил Алхемист, не сводя взгляда с металла, который продолжал видоизменяться.

— Ты же знаешь в этом толк! — отозвался Квинтус. — Что вообще происходит?

— Не знаю. Я такого раньше не видел. Жидкость из ее тела размягчает покров Кибертрона. Золотистое вещество похоже на металлический Энергон… а голубое — это что-то вроде металла, оживленного Искрой…

Тут Алхемист вынужден был замолчать: реагенты достигли критической массы. Мертвое тело тоже начало расплавляться, погружаясь в жидкую смесь; голубое сияние стало еще ярче. Не смея вмешиваться, мы отступили назад, наблюдая, как исчезает Солус: жидкость неспешно поглотила ее с головой, просачиваясь в приоткрытый рот, словно отборная нефть. От образовавшейся массы повеяло теплом; она засветилась белым сиянием, в котором вспыхивали сапфировые и бирюзовые искорки. Они садились нам на ладони и плечи, касались щек. И мы на какой-то миг словно бы почувствовали вновь нежное прикосновение рук Солус… Но вот жидкая масса начала превращаться в какое-то подобие смерча. Он вертелся сначала медленно, а потом все быстрее, становясь похожим на перевернутый торнадо. Заключенная в нем сила, стремясь вниз и вниз, сверлила широкую, идеально круглую дыру в твердой поверхности планеты. Погрузившись глубоко в ее недра, смерч исчез. После него остался лишь круглый колодец, который сиял серебристым светом.

Все мы наблюдали за этими событиями, застыв от изумления. Лишь когда все исчезло — разве что из светящегося колодца продолжало веять мягким теплом, — мы начали приходить в себя.

— Какой он глубины? — вырвалось у меня.

— До самого Ядра, — ответил Алхемист, у которого глаза были приспособлены для распознавания химических реакций гораздо лучше, чем у любого из остальных Праймов. — Там расположена камера с Искрой самого Праймуса…

— И что это значит? — спросил Прима.

Он наклонился над краем колодца так низко, как только можно было, чтобы не упасть. Амальгамоус, который стоял рядом, превратил свою ногу в когтистую лапу и поставил ее на ногу Примы, чтобы он точно не упал.

— Это значит, что ты стоишь над колодцем, который ведет к самому ядру.

Амальгамоус произнес эти слова без тени улыбки. Металлическая спираль, в которую он превратился, извивалась и корчилась, словно в жестоких судорогах. И это выражало его чувства красноречивее всяких слов.

Мы еще немного понаблюдали за колодцем, но никаких изменений не заметили: он, как и раньше, просто испускал мягкое, теплое сияние. В конце концов мы решили, что ничего здесь больше не произойдет. Но стоять возле колодца было приятно — здесь в каком-то смысле ощущалось присутствие Солус. А это, хоть и напоминало нам о боли утраты, но все равно радовало и успокаивало.

— Где он сейчас? — поднявшись наконец на ноги, обратился Микронус к Вектору.

Тот надолго закрыл глаза, пытаясь отыскать Мегатронуса. А затем с твердой уверенностью произнес:

— Он далеко ушел. Но еще не покинул нашу планету.

— Перенеси меня к нему! — потребовал Микронус, прыгнув ему на плечо.

— И меня, — подал голос Оникс.

— И меня, — сказал Нексус.

Прима и Тринадцатый попросили о том же.

— Но самосуда я не допущу, — сурово произнес Тринадцатый, пройдя вперед мимо Примы и решительно взмахнув рукой. — Мы еще не знаем всей правды.

Не думаю, что кто-то из остальных вообще услышал его. Их глаза пылали жаждой мести.

Вектор с серьезным видом кивнул, хотя так и не убрал вихревого поля, которое придавливало рычащего от безумного гнева Оникса к Станку. Через мгновение Вектор, Микронус, Нексус, Прима и Тринадцатый исчезли во вспышке света.

Мы же, оставшиеся у Станка, переглянулись с ощущением дурного предчувствия. Однако я не могу точно сказать, чем наполнилась тогда Искра каждого из нас: сожалением, что мы не отправились на поиски вместе с остальными, или желанием, чтобы они вообще не уходили. После их исчезновения мы какое-то время постояли молча, не зная, что делать дальше. Оникс же продолжал доводить себя до изнеможения безуспешными попытками вырваться из оков Вектора.

— Мы толком не знаем, что здесь произошло, — несколько циклов спустя сказал Квинтус. — Никто же ничего не видел…

— Последствия говорят сами за себя, — отозвался Максимо. — Ты его защищаешь, что ли? Знаешь же, какой у него характер. Мегатронус вне себя был от обиды на всех нас — за то лишь, что мы «не такие злые», как он. Ему было достаточно одной маленькой искорки, чтобы взорваться, как бомба.

— Это не совсем правда, — поколебавшись, произнес Амальгамоус. — Да, он обижался на нас, но не причинял никому вреда. Скорее уж себе вредил…

— Будем надеяться, — задумчиво сказал, уставившись в пространство, Алхемист, — что они выслушают его рассказ обо всем этом.

Максимо ответил ему с нотками горечи и какого-то странного удовольствия:

— Думаю, у них не то на уме. Они же все — ее любимчики. Нужен им будет его рассказ? Вряд ли. Они рады-радешеньки будут от него избавиться. Она с такой неохотой взялась делать тот комплект брони, а он все давил и давил на нее. А в этот раз перешел все границы. Как бы там ни было… — опустив глаза с виноватым видом, заговорил он тихим, мягким голосом: — Все то время он такое творил в питомнике — вы представить не можете. Я изо всех сил пытался его остановить. Но там, в секретном отделении… В общем, вы должны сами на это взглянуть. Я надеялся, что Мегатронус одумается после всего, что сказал тогда Прима. Но он стоял на своем… Я никогда не хотел, чтобы она делала тот комплект брони. Он не для меня был нужен, а для Мегатронуса — чтобы он мог управляться со своими… боевыми монстрами.

После этих слов воцарилось молчание: мы не сразу поняли их смысл. Максимо обвел умоляющим взглядом всех нас по очереди.

— Ничего не понимаю, — сказал я ему. — Вы с ним вроде как друзья…

— Так и есть! — горячо воскликнул он. — Думаешь, я хотел бы, чтобы его убили те уродцы? Почему, по-твоему, я взял на себя всю ответственность за то, что там происходило? Если бы Прима узнал, что именно Мегатронус там всем заправляет, он бы принял куда более жесткие меры. Я тогда надеялся, что смогу оградить его ото всех вас и вразумить, пока он еще не… не пострадал.

Я посмотрел на Квинтуса, но тот немигающим взглядом уставился на колодец — скорее всего, ошарашенный всем, что услышал.

— Квинтус?

— Да, — тихо отвечал он. — Максимо прав. Сначала мы втроем задумали все это как развлечение. Но Мегатронус зашел слишком, слишком далеко…

После этого нам оставалось только дожидаться возвращения Вектора и тех, кто отправился с ним на поиски.

* * *



Группа из шести Праймов быстро отыскала Мегатронуса — благодаря способности Вектора безошибочно определять местонахождение любого существа в любое время. Мегатронус был один. Он стоял посреди далекой холодной равнины, ожидая их. Его глаза излучали багряный свет; он был напряжен — явно ожидал нападения. В руке — правда, опущенной — Мегатронус держал Реквием-Бластер. Мечи и другое оружие тоже были при нем.

— Мстить пришли? — произнес он, не поднимая головы. — Долго же вы копались…

— Мы здесь, чтобы выслушать твой рассказ, — отозвался Тринадцатый, прежде чем остальные успели шевельнуться.

Эти слова удержали пятерых Праймов на месте — несмотря на горящий жаждой отмщения взгляд каждого из них.

Мегатронус кивнул, не спуская с них глаз:

— Хорошо, я расскажу.

Все медленно опустили оружие и встали в широкий полукруг — Тринадцатый впереди всех. Мегатронус, на которого были устремлены все взгляды, немного подумал, а потом заговорил спокойным голосом, тщательно взвешивая каждое слово:

— Я пошел к ней за комплектом брони, который она делала для Максимо.

— Для чего, собственно? — выпалил Микронус, лицо которого выражало подозрение. — Воевать? Так войну мы уже выиграли. Чтобы защищаться от кучки малюсеньких роботов? Чепуха какая-то. Она даже не закончила делать эту броню…

Тринадцатый жестом велел ему помолчать и сказал:

— Дай ему договорить.

Мегатронус долго смотрел на Микронуса, а затем вытянул руки вперед. Микронус опасливо оглядел их: они были заключены в броню.

— Она уже несколько недель как закончила делать этот комплект, — произнес Мегатронус.

Слушатели начали в смятении переглядываться. На их лицах отразилось подозрение и желание задать не один вопрос. Но, взглянув на Тринадцатого, они так ничего и не сказали: тот покачал головой и склонил ее набок, ожидая продолжения рассказа.

Тяжело вздохнув и уставившись на металлический покров пустынной долины, Мегатронус воткнул в него острие одного из своих мечей.

— Этот робот… ее питомец… Это был не просто питомец — Максимо с его помощью отслеживал каждый ее шаг. То есть знал, с кем она виделась, чем занималась, что изготавливала и что говорила, — замолчал он на какое-то время, сжав челюсти. — Я обнаружил приемник, когда искал в питомнике электрическое стрекало. Сначала я не понял, что это такое. Но потом включил, и там оказались записи всего, что она каждому из вас говорила.

Багряные лучи, которыми светились глаза Мегатронуса, задержались на Нексусе.

— Я думал, она обо мне высокого мнения, — добавил Мегатронус. — Но я сам слышал ее слова. Она сказала, что я — игрушка в руках Максимо.

Его лицо исказила маска ярости. Он так надавил рукой на меч, поставленный острием на покров долины, что лезвие наполовину погрузилось в этот металл. Какое-то время Мегатронус простоял, уставившись на пыль под ногами; его челюсти беззвучно двигались. Затем он вновь заговорил:

— Я пошел к ней за броней для Максимо, а в голове крутилось все, что я недавно услышал. У меня просто не получалось думать ни о чем другом, кроме тех ее слов. Но прежде чем я успел спросить о броне, она сказала, что встревожена таким желанием Максимо и не хочет отдавать ему то, что сделала. И я увидел, что комплект брони готов — лежит на термической наковальне. А когда подошел на него посмотреть, она сказала: «Не трогай — я передумала его отдавать». Но мне нужно было забрать эту броню — в питомнике без нее не обойтись… И я подумал, что она была и есть заодно с вами: просто с ее помощью вы заставляли меня делать все, что вам хотелось. Держали под контролем… возможно. Меня это дико разозлило. А тут она еще говорит: «Наверно, тебе лучше вернуть мне Бластер. Он создан только для боев — значит, теперь уже не нужен». Мне стало ясно: она никогда не любила меня, — устремил он свирепый взгляд на Нексуса. — И я подошел, чтобы взять и рассмотреть броню. Хотелось показать, что со мной не получится обращаться как с безмозглой игрушкой. Тут она меня схватила и попыталась пригвоздить к полу какой-то магнитной штукой. Я ее толкнул…

Мегатронус отпустил рукоять меча и сделал рукой — сильной, безжалостной — такое же движение, как тогда. И заговорил снова:

— Она попятилась назад и уперлась спиной в скамейку, на которой лежал Кузнечный Молот. Я взял броню и нажал кнопку на панели управления, чтобы она развернулась. Мне нужно было рассмотреть это барахло и понять, для чего оно на самом деле нужно Максимо: вдруг он тоже пытается меня вокруг пальца обвести. Я хотел во что бы то ни стало узнать, кто действительно ко мне хорошо относится. И вдруг этот питомец, металлолома кусок, прыгнул мне прямо в лицо… ну, я его и застрелил. Потом она закричала: мол, ты убил невинное существо. Я обернулся, а она уже подняла обеими руками Молот. И со всей силы ударила меня… Тут-то мне все стало ясно как никогда. Она ненавидит меня. Я ненавижу ее… Я не раздумывал — просто выстрелил.

Мегатронус мрачно улыбнулся.

— Я всегда стрелял быстрее всех, — распрямившись, выдернул он меч из покрова планеты и вложил в ножны за спиной. — Знаете, какие были ее последние слова? Она сказала…

Тут Мегатронус почему-то умолк. А затем потянулся к поясу, вытащил что-то из миниатюрной камеры хранения и раскрыл огромный кулак. На ладони, как оказалось, лежала голова крошечного робота-питомца. Мегатронус вставил что-то в нее, и на несколько секунд все увидели нечеткое, с крупными точками, смещенное в сторону изображение Солус Прайм. Она лежала на полу и смотрела на кого-то, кто находился за кадром. Ее взгляд угасал. Голос был слабый, но все же различимый:

— Прости меня, Мегатронус… — протянула она левую (то была ее неповрежденная сторона) руку. — Я люблю…

Но Солус тут же затихла. Взгляд погас, а рука бессильно упала на пол; прозвучало приглушенное бряцанье металла о металл.

Микронус, Вектор, Прима, Нексус и Тринадцатый стояли бок о бок, глядя Мегатронусу в глаза. Тот снова сжал руку в кулак.

— Значит, — заговорил Прима, — ты хочешь сказать, что это была ошибка?

Тринадцатый и Нексус не проронили ни слова: они просто не ожидали, что Прима такое скажет после всех признаний Мегатронуса, и поэтому на какое-то время лишились дара речи. Затем Нексус, который держал в большой, сильной руке кандалы, медленно развернулся и встал рядом с Мегатронусом.

— Мы тебя не убивать пришли, а доставить к остальным, — сказал он, хотя ни с кем об этом не договаривался.

— Да? — прорычал Мегатронус. — Ну, кто еще подойдет?

Это прозвучало приглушенно — будто челюсти были стиснуты. Он отступил назад, не спуская с Нексуса глаз. Палец, который готов был нажать на спуск, дрогнул.

— Когда двое сердятся — оба виноваты, — сказал Тринадцатый, подражая спокойствию Примы. — Не нужно горячиться. То был просто несчастный случай…

— Нет! — вскрикнул Микронус. — Как это так? У нас нет доказательств — только его слова!

Дрожа от праведного гнева, он словно превратился в уменьшенную копию Оникса — металлического обезьяноподобного божка, охваченного безумием. Тринадцатый протянул Микронусу руку, но тот с силой оттолкнул ее:

— Нет, ему так просто не отделаться! Он никогда не мог сдерживать злость!

— Мегатронус? — развернулся к убийце Тринадцатый.

— Да, я это сделал, — прорычал Мегатронус. — Но не позволю себя судить вам, бесчувственным грудам металлолома. Ты, Прима, если и проявлял доброту, то из принципа, а не из любви к кому-то живому. Ты жалкое существо.

— Возвращайся с нами, — сказал Тринадцатый. — Вместе мы во всем разберемся.

Мегатронус ответил ему лишь долгим взглядом. Но затем все-таки согласился — кивнул. Как ни крути, не существовало такого места, где Вектор не смог бы найти его.

— Это все неправильно, — прошептал, дрожа, Микронус.

— Мы найдем выход, — с непоколебимой решимостью произнес Тринадцатый.

Он посмотрел в глаза Приме, который ответил ему каким-то странным взглядом, но тоже кивнул в знак согласия. И посторонился, пропуская его первым в портал, ведущий домой.

* * *



Когда они вернулись, Максимо был первым, кто встретил Мегатронуса как врага:

— Вы привели его! Как хорошо… А то я думал, он вас… в общем, хорошо, что вы живы.

Мегатронус — без кандалов и все еще с Бластером в руке — взглянул прямо в глаза Максимо и швырнул ему голову крошечного робота. Максимо вздрогнул, но все-таки поймал ее:

— Что это?

— Я тут подумал, — произнес Мегатронус негромким, ровным голосом, который напоминал скольжение строгального резца по неровной поверхности, — надо бы тебе вернуть останки твоего питомца.

— Не понимаю… — повертел Максимо в пальцах голову робота.

— Я просмотрел твои записи, — сказал Мегатронус.

Все выжидательно молчали — даже Оникс, которого еще не освободили от оков.

— Мои… но это же случайно вышло. Я ни разу не смотрел, что там записалось. Это была всего-навсего часть экспериментальной программы — ты же знаешь. Запись и передача информации на расстоянии: видео, аудио… — рассмеялся он так непринужденно, что на какой-то миг мы поверили в невинность этого замысла и напрасные подозрения Мегатронуса. — Но если даже ты это увидел — мог же остановиться, как только понял, что подглядываешь за ней. Так ведь?

— Я над этим думал, — ответил Мегатронус. — Почему ты оставил такую вещь в помещении для инструментов? Там ей было точно не место. Разве что ты хотел, чтобы я ее нашел…

— Хотел, чтобы ты ее нашел? Чепуха какая-то… Зачем мне это было надо? Наверно, эта штука выпала из моего пояса со снаряжением, когда я инструменты для укрощения искал. Как ни крути, об этом уже бесполезно спорить, ты не находишь? В ямах-то еще остались твои существа, — сказал Максимо, сверкнув глазами.

Те из нас, которые стояли позади него и выжидательно смотрели на Мегатронуса, лишь увидели ничего не выражающее лицо.

Максимо заговорил, все еще улыбаясь — будто ничего страшного и не происходило:

— Ты же получал удовольствие, когда наблюдал, как они с твоими малютками-питомцами дерутся? Разве я неправ? А вы, если не верите мне, сходите туда и сами посмотрите, — обернувшись к нам, беззаботно пожал он плечами.

Ответом ему был внезапный гул голосов: мы заговорили все разом, требуя объяснений. Через какое-то время каждый уже знал все, что можно было знать: наиболее осведомленные представители обеих сторон ответили на вопросы остальных. Оникса освободили, взяв с него обещание вести себя спокойно, и все мы отправились к питомнику. Вектор вдруг куда-то телепортировался. А когда вернулся — вручил Приме Звездный Меч; его собственное оружие было при нем. Он предложил мне пистолет, но я отказался. И тогда это оружие взял Нексус, сжимая в другой руке Кибер-Калибр.

Ближние клетки питомника были пусты: о судьбе их обитателей красноречиво говорили кучки разрозненных деталей, аккуратно сложенные в углах. Ограждения уже не гудели от высокого напряжения. Мы направились дальше: Максимо привел нас к более обширным огороженным территориям, где я видел других роботов и останки тех, которых они разнесли вдребезги. Здесь все было точь-в-точь как в ближних клетках. Но в укромном уголке оврага — длинной естественной расселине, над которой настолько низко нависала скала, что ее можно было назвать пещерой — мы обнаружили несколько глубоких ям.

— Вот здесь Мегатронус этих существ и спрятал, — показал Максимо на ямы, не подходя, однако, к ним близко. — Это он их сделал.

— Не я, — прорычал Мегатронус, — а вы с Квинтусом. Я их только укрощал — у вас ручки-то кривоваты для такого дела оказались.

— Квинтус? — уверенно произнес Максимо.

— Мы вместе над ними работали, — отозвался Квинтус.

— Прима, смотри… — сказал Вектор.

Тринадцатый тоже подошел к яме, на которую показывал Вектор. Воцарилась тишина, и мы, выждав немного, присоединились к ним. В этой яме живых существ не оказалось — только истерзанные мишени для стрельбы внушительных размеров. Каждая из них весьма и весьма напоминала кого-то из нас: Приму, Вектора, Алхемиста, Нексуса, меня самого… Мишень, похожая на Оникса, была разорвана чьими-то зубами на части — продырявленные и обугленные.

— Стрельбище, — подал голос Максимо.

Все мы устремили взгляды на Мегатронуса.

— В первый раз эту дрянь вижу, — прорычал он, свирепо глядя в лицо Максимо. — Ах ты лживое ничтожество… Ты же меня настроил против Солус! Оставил специально те записи, чтобы я посмотрел… А потом ты устроил тут все это. Когда успел, а? Вчера ночью — как только меня к ней отправил? Вы с Квинтусом это подстроили, да?

Он развернулся, чтобы взглянуть на Квинтуса. Тот отшатнулся и пронзительно вскрикнул:

— Это не я придумал!

Мегатронус вскинул оружие.

— Видите? Он даже сейчас не может держать себя в руках! Он же неуправляемый! — в какой-то странной истерике заверещал Максимо, что вроде бы направило все царящее между нами напряжение в единое русло. — Остановите его!

И тут послышались, будто отвечая на все эти крики, другие громкие звуки: грохот, какой-то странный визг и рычание. Все это доносилось из второй — более просторной — ямы, которая находилась позади нас. Падающего в яму света было достаточно, чтобы мы увидели, как из ее недр выползают три огромных чудовища. Движения этих хищников отличались плавностью; они издавали шипящие звуки, а их каналы с Энергоном, находящиеся наружи, были наполнены до отказа. Все мы отвлеклись на это зрелище; Максимо же ринулся к Мегатронусу и со всей силы толкнул его в направлении Вектора и Нексуса. Квинтус тоже сделал выпад, но нерешительный: то ли это была попытка схватить Максимо, то ли нет. Суета, неровная поверхность оврага, внезапное оцепенение — все это сыграло свою роль. Когда Прима, Вектор и Нексус, увлекая за собою Оникса, повалились в яму с чудовищами, Максимо вскочил и помчался к выходу.

Амальгамоус, выпустив щупальце, оплел ногу Максимо, и тот упал. И сразу же — словно это простое действие, слившись с неистовыми криками и звуками жестокой битвы, которые доносились из ямы, образовало идеальную алхимическую реакцию — атмосфера этого места проникла в нас, наполняя скорбью, тревогой и гневом. Мы стали одним целым — как когда-то объединились в слаженно действующее войско перед битвой с общим врагом. Но в этот раз общего врага не было — лишь ближайшее взбешенное, с безумными глазами существо. Даже я, не имея никакого оружия, кроме Стилуса и кулаков, нагнулся и подобрал металлический брусок. Охваченный неистовой жаждой разрушения, смешанной с каким-то диким весельем, я колотил этим бруском по всему, что попадалось под руку. Глаза мне застилал багряный туман, и я метался, переполненный сумасшедшей радостью от ощущения собственного могущества и свободы. Тринадцатый, наверное, пытался остановить меня, когда я сделал гигантский прыжок и занес брусок над головой Примы, который как раз пытался выкарабкаться из ямы. Он оттолкнул меня в сторону, но тут между нами встал, пошатываясь, Алхемист. Через несколько секунд мы все уже повалились в яму истерзанной бесформенной кучей. И не было конца необузданной радости оттого, что на волю вырвалась вся наша злоба. Мы были переполнены надеждой и разочарованием в одночасье.

СТРЕМЯСЬ К СВЕТУ

Я очнулся долгое время спустя — помятый, но без серьезных повреждений. Мы с Тринадцатым, который тоже оказался относительно невредим, были одними из тех, кому повезло больше. Склонившись надо мной, он пытался привести меня в чувство слабыми электрическими разрядами одного из приборов нашего походного медпункта. Медленно придя в сознание и поднявшись, я увидел такую ужасную картину, что меня будто облили с ног до головы аккумуляторной кислотой.

Экспериментальные чудовища в яме были растерзаны на мельчайшие кусочки — меньше моей ладони. Праймы, которые упали туда, уже выбрались и, видно, сразу повалились в изнеможении куда попало. Все они были ранены — кто тяжелее, кто легче. Посреди того места, где они лежали, я увидел останки Льежа Максимо: груды искореженных проводов, внутренних компонентов, конечностей… Очевидно, его искромсали на части там, где он упал. Голова была почти полностью уничтожена выстрелом из Реквием-Бластера, хоть я и не помнил, как это происходило. Я вообще ничего не мог припомнить.

Мы приблизились друг к другу в полной тишине. Оникс был при смерти от ран: он первым попался в лапы роботов-чудовищ. Квинтуса и Алхемиста тоже пришлось нести… Кое-как добравшись до селения, мы собрались вокруг колодца, в котором исчезло тело Солус. Нам не под силу было ни произнести хоть слово, ни взглянуть друг другу в глаза. Прошло немало времени, прежде чем мы все-таки смогли это сделать.

* * *



В течение последующих мегациклов мы построили усыпальницу для Солус Прайм в прекрасном уголке Космоса, который подсказал Завет: под одинокой серебристой луной, окруженной со всех сторон ярчайшими, живописнейшими созвездиями.

Собрав останки Максимо, мы решили, что их нельзя хоронить там же. И поэтому соорудили для них безымянную могилу на Кибертроне — в расселине, которую никто и никогда не будет навещать. Миллиарды лет пролежали там всеми забытые останки Максимо, пока его рука не была варварским образом выкрадена для черного дела. Но это случилось в далеком, очень далеком будущем… Похоронив Максимо, мы провели короткую церемонию, на которой не было Оникса, который в любом случае не мог прийти из-за тяжелейших ран, а также Мегатронуса и Вектора.

Однако в честь Солус мы устроили полноценное торжество, чтобы показать, как много ее жизнь значила для нас. Зрелище было грандиозное: фейерверки и выстрелы из всего нашего оружия (разумеется, за исключением Бластера, который Прима забрал и спрятал в каком-то надежном месте). За неимением тела Солус мы сложили в могилу все, что она использовала для созидания, в том числе Кузнечный Молот. Если в чем-то и оставалась еще частичка ее души, то это был Молот и вещи, созданные с его помощью. Всю ночь мы просидели около погребального костра, вспоминая историю жизни Солус и все, что мы знали о ней. Лишь Мегатронус не проронил ни слова: то сидел с опущенной головой, то смотрел на огонь. Расположившись на расстоянии от нас, он молча слушал разговоры, но не присоединялся к ним.

Когда первые солнечные лучи упали на могилу и осветили слабым сиянием начертанные на ней иероглифы — повествование о жизни Солус, — Мегатронус, облаченный в тот самый комплект брони, поднялся, обвел взглядом всех нас и негромко заговорил:

— Я ухожу. Как говорила Солус, есть и другие планеты, на которых живут другие существа. А где живые существа — там и беды. У меня есть силы, могущество и желание делать то, что должно быть сделано. Теперь я — Фоллен*. Убийца своих друзей, глупец из глупцов… Но Солус Прайм видела во мне что-то хорошее, и я постараюсь стать таким. И вернусь только тогда, когда у меня это получится. А вы пока что вершите дела столь же великие, как Солус. Ради нее, — подобрав свое оружие и поглядев на звезды, обернулся он к Вектору: — Я знаю, что мы с тобой никогда не ладили. Но буду благодарен, если ты построишь для меня космический мост — где-нибудь подальше отсюда.

— Возьми звездолет, — тоже поднявшись на ноги, показал Прима на космический корабль, над созданием которого трудились все мы, пока не погибла Солус.

Корабль этот был еще не совсем готов, но в нем работал двигатель, а также имелось достаточно горючего. Для космических странствий он вполне годился — мы прилетели сюда на нем. А домой могли вернуться и без него — для Вектора это не представляло трудностей.

Прима подошел к Мегатронусу и, вручив ему кристалл для управления системой электропитания и навигационной системой звездолета, произнес:

— До встречи.

— Ее может и не быть.

С этими словами Мегатронус, кивнув Приме в знак благодарности, взял кристалл и начал подниматься по трапу на посадочную часть палубы.

— Мы будем тебя ждать! — поднявшись на ноги, прокричал ему вдогонку Тринадцатый.

Мегатронус не обернулся, но остановился на мгновение и воздел руку к небу — как сделали когда-то все мы одновременно, приветствуя нашего творца.

— Договорились, — донеслось до нас.

Мегатронус открыл вход в корабль и растворился в темноте проема, который тут же закрылся. Несколько циклов спустя заработала двигательная установка. Звездолет медленно поднялся на безопасное расстояние, после чего включился реактивный двигатель. И корабль плавно, бесшумно унесся в космическое пространство: среди бесчисленных звезд внезапно вспыхнула еще одна светящаяся точка, которая вскоре исчезла.

* * *



На Кибертрон мы вернулись, воспользовавшись космическим мостом; в душах, очищенных от гнева, царило умиротворение. Беспокоило нас теперь лишь одно: нужно было найти, к чему стремиться. Слова Мегатронуса о том, что мы должны вершить дела, достойные Солус, звучали в сознании каждого.

Стало очевидным, что без Солус умрет и Оникс, который не только был очень тяжело ранен, но и потерял волю к жизни. Держа Триптиховую Маску в ослабевших когтях, он глядел в пространство ввалившимися глазами — лишь время от времени надевал Морнсонг, третье лицо Маски.

— Что ты видишь? — спросил заботливый Микронус.

— Надеялся узнать, где они сейчас, — беспокойно заворочался Оникс. — Но ничего не вижу, кроме Великой Искры.

Микронус позвал Тринадцатого, и вскоре они уже собрали для разговора остальных: Квинтуса, Алхемиста, Нексуса, Вектора, Приму, Амальгамоуса, а затем и меня. Когда я пришел, они уже обсуждали многочисленные идеи создания мемориала в честь погибших Праймов, который также хранил бы память о нашей победе. Мы разрабатывали этот план в течение нескольких мегациклов — пока не сошлись на варианте, который устроил всех нас. И это решение принесло нам неожиданную радость.

Заключалось оно в том, что мы сойдем со сцены — как сделал это в свое время Праймус. Обезвредив Юникрона, мы получили возможность уступить место новой расе кибертронцев. Ее создание представлялось нам как данью памяти Праймам, ушедшим в мир иной, так и завершением нашей эпохи. Каждый из новых роботов должен был унаследовать особенности кого-либо из нас, Тринадцати Праймов. Но с помощью Триптиховой Маски Оникса мы собирались заложить в основу этой расы неизмеримо большее разнообразие сущностей. Искры же для зарождения новых жизней должны были взять начало из камеры с Искрой Праймуса и подняться на поверхность планеты из Колодца. Известие об этом и благословение Праймуса мы получили через Завет, в котором открылись новые страницы.

— Мы же не можем их одних оставить, — сказал Прима.

— Но и властвовать над ними, как ни крути, нам нельзя, — ответил Алхемист. — Мы же самоутвердились без помощи высших существ.

— Может, им все-таки нужен будет кто-то для надзора? — предположил я.

— Они же не будут похожи на нас, — произнес Амальгамоус. — Мы не должны думать, что их внешний вид и жизненные испытания будут такими, как наши.

— Будем вмешиваться только в те их дела, где у нас есть опыт, — сказал Вектор.

— Вот что я предлагаю, — заговорил Тринадцатый. — Как мы уже решили, Ониксу нужно будет спуститься в Колодец. Его маска выполнит функцию Станка Созидания: с ее помощью будут разработаны чертежи новых кибертронцев. Там, внизу, Оникса будет поддерживать энергия Праймуса и Великой Искры, так что он выживет. Альфа Трион, ты остаешься, чтобы продолжать вести записи. Вектор, ты согласился следить за пространственно-временными аномалиями — особенно за теми, которые могли бы вернуть Юникрона к жизни. Все остальные вольны распоряжаться своими способностями так, как считают нужным. Я выбираю жизнь в обличье нового, обычного робота. Мои способности Прайма будут скрыты — даже от меня самого. И поэтому я смогу жить как один из них и быть с ними на равных. Если вам понадобится пробудить во мне прежнюю сущность — так и сделаете, но только если произойдет что-то действительно из ряда вон выходящее.

— Это можно устроить, — произнес Алхемист, уже обдумывая детали такого перевоплощения. — Колодец сможет превратить тебя в обычного робота, если Оникс разработает твою новую оболочку. Ну, а я перевоплощаться не буду — мне еще многому надо научиться в этом обличье. Я же только-только начал изучать мир.

— Когда-нибудь наш новый мир будет нуждаться в дружественных мирах, — сказал Квинтус. — Я отправлюсь в далекое путешествие и буду помогать зарождаться жизни на других планетах. Быть может, настанет время, когда эти существа найдут друзей за пределами своих миров.

— Я останусь, чтобы следить здесь за порядком, — произнес Прима. — Буду помогать Альфа Триону всем, чем могу: мало ли какая беда может случиться. И еще спрячу Бластер так, чтобы на него точно никто не наткнулся.

Следующим заговорил Амальгамоус:

— Я тоже останусь — по крайней мере, на какое-то время. Мне нравится эта идея с новыми роботами, да и компьютер до ума довести нужно. И еще у меня есть кое-какие теории, которые хочется попробовать на практике, а потом уже новые планы строить. Я отдам схему своей Т-Шестерни Ониксу, чтобы все новые кибертронцы могли трансформироваться. Но у каждого робота будет всего одна альтернативная форма, — улыбнулся он.

— Я еще не решил, — подал голос Микронус. — Надо будет подумать… А ты уверен, что хочешь перевоплотиться, Тринадцатый?

На лице Тринадцатого появилась почти незаметная улыбка: должно быть, его радовала эта возможность.

— Уверен, — произнес он. — По-моему, так будет правильно. Это лучшее, что мы можем сделать.

Последним высказался Нексус:

— Я позабочусь, чтобы самое опасное наше оружие и всякие другие артефакты были надежно спрятаны на долгое-долгое время. А потом вернусь и сосредоточу все силы на творениях Солус, которые она не успела закончить. Меня особенно компьютер интересует. Вектор, не уходи сразу к своему наблюдательному пункту — установи сначала на компьютере квантовый процессор, который ты разрабатывал. Кроме тебя, с этим никто не справится.

— Установлю, — сказал Вектор. — Но, пожалуй, стоит вас предупредить: благодаря этому процессору компьютер будет обладать способностями, которые мало чем отличаются от моих собственных. Посоветовал бы разработать предохранительные устройства, чтобы защитить компьютер от нежелательного вмешательства. Также я починю главный космический мост и оставлю вам инструкции, чтобы вы могли им управлять.

Незадолго до того, как мы воплотили в жизнь свое окончательное решение, Тринадцатый подошел ко мне и, сев рядом, заглянул в Завет.

— Думаю, будет разумно, — сказал он, — если ты уберешь мое настоящее имя из этих записей, чтобы никто не узнал о моей истинной сущности. Цель моего перевоплощения — начать жить сначала. Наравне с новыми кибертронцами, а не в качестве высшего существа. Я хочу, чтобы меня пробудили только в случае крайней необходимости — не раньше.

Взяв Стилус и поразмыслив, я вывел иероглиф, означающий «13»:

— Пересмотрю весь текст и заменю твое имя вот этим. Что скажешь? Потом, если ты вернешься, все можно будет легко переделать как было, — немного помолчал я. — Тринадцатый, а если ты умрешь и… никогда не вернешься?

— Я не знаю. Буду надеяться на милость судьбы. Но попробовать стоит — даже если все закончится неудачей. Правда? — улыбнулся он.

— Правда, — ответил я.

Этот замысел был нашим спасением: все мы обрели цель в жизни — несмотря на боль от тяжелой утраты.

Мы собрались возле Колодца, чтобы пожелать удачи друг другу и помолиться за тех, кто покинул нас, отправившись или в мир иной, или в далекое путешествие. В душах наших царило смирение, но мы не были подавлены — наоборот, тихо радовались. После молитвы Микронус, не желая расставаться с Ониксом, спрятался между многочисленными отростками в виде перьев и острых шипов вокруг его шеи. Я был несказанно рад, что двое друзей так и остались неразлучными — хоть это и означало, что еще один из нас отправится в неведомые дали на долгие века.

Тринадцатый поднял на руки Оникса, в котором едва теплилось сознание, и шагнул вперед.

— Настал конец эпохе Праймов, — произнес он, — но не нашим братским узам. Ведь все мы — одно целое.

Мы одновременно подняли руки в знак согласия.

Когда Тринадцатый с Ониксом на руках начал медленно спускаться в Колодец, из него вырвался сноп света. Они медленно скользили вниз, пока их не поглотили недра планеты. И мы услышали неповторимый низкий голос Праймуса, который приветствовал сыновей, вернувшихся домой.