В его жизни была бесконечная череда ошибок, итогом которых стал последний шаг, приведший в центр мнимой черной дыры. Но быстрая смерть, которую он призывал всеми силами, никак не приходила. Здесь не оказалось ни гравитационных жерновов, перемалывающих атомы, ни выворачивающегося наизнанку пространства-времени. Здесь не было ничего. Только иллюзия иллюзии. Антиматрица. Или скучная правда.

В месте, куда он попал, прыгнув в разверзшуюся тьму между половинок Черной Луны, царила та сингулярность, которую он заслужил. Мегатрон тоскливо озирался по сторонам. Другие легенды тоже бессовестно врали: в центре Доса не нашлось никакого таинственного Лабиринта, не было ничего величественного, могущего сопроводить его смерть, ничего значимого – лишь пустота и забвение.

Чудеса закончились, как и вера. Мегатрон видел лишь тьму, ощущал ее холод. Под опорами скрипел песок – похожий на тот, что бывает на гладиаторской арене. Не самая лучшая ассоциация. И не самое лучшее соседство для того, кто готовился к неизбежной дезактивации. Тьма заворочалась, заструилась знакомой эманацией – рядом в мрачной праздности прозябал его вечный соперник, советник и гость из кошмаров.

Вот наконец они встретились.

Юникрон возник из ледяного мрака его логичным продолжением. Чужое сознание было слишком реальным и слишком сильным. Оно непреклонно вторгалось в разум Мегатрона, словно медлительная и тяжелая лава. Впрочем, что могло оставить его при такой близости, если и раньше, в каждом кошмаре, от него невозможно было спрятаться? Мегатрон распрямился, с усмешкой взглянув в лицо самому сильному своему страху. Отнял манипулятор от груди. Противиться Юникрону было бесполезно, как и бессмысленно пытаться удержать живую плазму, что вытекала меж поврежденных створок камеры Искры – единственным напоминанием о том, что Оптимус Прайм остался невредим.

Низкий смех раздался под металлическими сводами. Зеленый сполох линз скользнул по черной трещине на серебристом грудном отсеке.

– Невероятно! Ты любил его все эти циклы!?

– Любил.

– Как же смешно и нелепо слышать это от тебя. Ты?! Любил?!

– Да! Будь ты проклят!

Мегатрон злобно выкрикнул что есть силы, но голос сорвался, тьма съела звуки. Ответный смех Юникрона был громогласен и отразился многократным эхо, каждая итерация которого было призвана обесценить, посрамить идеалы, исказить смысл.

– Что ты смел называть любовью? – бесновался падший – этот твой безумный, отвратительный коктейль из ненависти, зависти и похоти? Воистину «любовь», достойная десептикона! Чувства, загнанные на самые задворки сознания. Стремление препятствовать ему во всем. Стрелять в него. Ненавидеть. Охотиться, как за звероконом. Тайно желать его. Тайно восхищаться. Бояться потерять. Съезжать с процессора от невозможности быть рядом, преодолевать свою чудовищную гордыню – и так и не сделать ни одного достойного шага…

– Мне нет дела до твоих умозаключений, – Мегатрон равнодушно смотрел в лицо своей судьбе, как тот, кто давно сделал выбор. – Что бы ты ни говорил – ты ни в чем не будешь прав.

Голодный разум чудовища рыскал в сознании жертвы, не причиняя ей ни грамма дискомфорта. Враг стремился найти его слабую точку – напрасно. Десептикон устало оскалился прямо в лицо врагу, с радостью осознавая, что больше ничего не чувствует. Разве что саднящую боль в камере Искры – там, где филигранный сварочный шов, в незапамятные времена подаренный ему Хуком, разошелся от взрыва.

– Подумай – какой из тебя герой, Мегатрон?! Такой себялюбец не может быть героем!

– Я спас его. Остальное не имеет значения.

– Спас… Оставил ржаветь в затхлом трехмерном мирке, вместо возвращения в Матрицу. Какой в этом толк? Какая для него в этом ценность? Он еще больше возненавидит тебя.

– Повторяю – мне все равно.

– И ты предпочел самодезактивацию, красивый и бессмысленный акт. Кстати, не первый в твоем активе. Пафосный шаг в бездну на глазах твоих врагов. На его глазах. Ты наивно решил, что твои страдания оборвутся и, соединив свое сознание с моим, ты взорвешь меня изнутри, освободив свою любовь. Ты не думал, как глупо это звучит? Ты решил победить меня своей жалкой жертвой, Мегатрон? Ты хотел победить зло? Я не ослышался? Но зло – это ты сам! Глупец, оглянись. Что ты видишь? Пустоту! Так ты в нее и превратишься! В прах, в ржавчину, в ничто! Умрет все, во что ты веришь – и твоя любовь тоже умрет вместе с тобой. Или то, что ты в своем невежестве осмелился назвать любовью, не имея ни малейшего представления, о чем говоришь.

– Ты, как всегда, просто хочешь запутать меня, – усмехнулся десептикон.

– Разве? Все эти годы разве не я открывал тебе правду, разве не я, в конечном итоге, оказывался прав? Я – тот единственный, кто все эти годы был с тобой. Всегда. Вытаскивал тебя из самых сложных ситуаций. Учил… Не предавал, как некоторые. Вспомни, кто оставался так же верен тебе? Единицы. И разве кто-то из них любил тебя? Никто ради тебя не отодвинул в сторону свои страхи или амбиции. Думаешь, это сделает он? Ты принес в эту его жизнь только горе и боль. И он будет совершенно прав, если забудет о тебе. Сотрет из памяти, как самое неприятное воспоминание.

– Мне достаточно верить в то, что у меня внутри.

Мегатрон сказал это тихо, словно просто утверждал, не спорил. Словно упрямо вцепился в одну идею, которую не хотел отдавать, как когда-то спасительную бомбу с активированным детонатором.

– Ты так забавно закрыл его своим корпусом. Нелогичный поступок для десептикона – принять весь удар на себя, позволить взрыву повредить саму Искру…

– Я просто хочу, чтобы он жил.

– Но это же смешно! Жизнь в мерзком, падшем мире, где гарантирован только регресс и упадок, а не развитие…

– Это ты допустил падение этого мира, ты – автор и творец этого упадка. Но я знаю, что есть вещи, которые и в таком мире дают надежду.

Юникрон придвинулся на шаг, показавшись во плоти – масс-шифтер позволял. Корпус был реальный, матово-металлический, черный, как космос, сливающийся с мраком. То, что еще совсем недавно называлось Немезисом – изменилось до неузнаваемости. Мегатрон удивился бы, пытаясь отыскать в том, что возникло перед ним, черты собственного флагмана. Но он предпочел упрямо смотреть перед собой пустым взором, не замечая собеседника. Падший создатель старался перехватить фокус линз своей жертвы, произвести эффект, напугать или подчинить его, но десептикон смотрел мимо. Эмоции на белой лицевой пластине умерли.

– Надежду? На что? Любовь такого эгоиста, как ты, Мегатрон, слаба и смертна. Пройдет совсем немного времени, и ты начнешь ненавидеть того, кого любил. Начнешь проклинать…

– Не суди о других по себе.

Лицевая пластина Юникрона неприятно дернулось, как от удара током. Падший быстро овладел своими эмоциями и зло зашипел.

– Образ Оптимуса Прайма будет выцветать, как краска под радиоактивными лучами. Из твоей памяти сотрутся его черты, и даже для того, чтобы потешить свои самые низменные чувства, ты не выдавишь из себя ни капли воспоминаний. Время хоронит все – и самое плохое, и самое хорошее.

– Я не верю.

– Можешь не верить. Но я прошел через все муки любви и достиг полного покоя. Я счастлив.

– Поклянись!

– Клянусь всем самым святым, что есть в этой Вселенной, что ничего святого в ней для меня не осталось.

Голос Юникрона был тих, но последние слова он сказал так, словно в отдалении нарастающий раскатистый гром возвестил о начале работы сотни вулканов. Дрожь прокатилась по телу металлической планеты. Пространство вокруг них уплотнилось и сжалось, приняв и отразив упругую волну. Стало трудно вентилировать системы. Тяжесть навалилась на грудь и отпустила только тогда, когда манипуляторы десептикона инстинктивно метнулись к ней, непроизвольным жестом стремясь разорвать броню, чтобы дать хоть сколько-нибудь свободы. А потом все отступило. Зеленые линзы почти погасли.
Мегатрон огляделся вокруг. Пустота оставалась пустотой. Мрак по-прежнему скрывал его собеседника, и в этой темноте он едва мог различать свои собственные части корпуса. Десептикон опустился на одно колено, потом сел, а затем медленно лег на холодную поверхность.

– Я устал, – сказал он, вытягиваясь во весь рост, словно приготавливаясь к перезарядке.

– Подумай, Мегатрон. Сейчас ты жалкое отражение себя прежнего. Но я могу дать твоему корпусу поистине безграничные возможности. О таких апгрейдах никто не смог бы и мечтать. У тебя будет новое вооружение, новый двигатель и новый вокалайзер, взамен этого, испорченного, с которым ты так упрямо не хочешь расстаться.

Свет линз Юникрона был единственным источником, освещающим белую лицевую пластину десептикона. Мегатрон презрительно искривил губы.

– Заманчивое предложение, но я вынужден от него отказаться, как и от всего, что ты мне сулишь, Юникрон. Мне нравится мой голос. Он напоминает о том, что если долго-долго кричать в темноте, кто-нибудь обязательно придет на помощь. И если то, что я считаю любовью – ложь, то тогда во всей своей жизни мне не найти не единого хорошего воспоминания. Сохраню хотя бы одно, ужасное.

Тень Юникрона дрогнула, словно отшатнулась от корпуса, зараженного неустранимым вирусом.

– Твоя глупая сентиментальность, как и твое упрямство, будут раздавлены беспросветным одиночеством и мраком, которые ждут тебя впереди. Оставайся наедине со своими жалкими воспоминаниями, со своей совестью и продолжай свой путь к забвению.

– Да будет так.

– За всю свою жизнь ты так ничего и не понял…

– Кто знает, может, я прожил эту жизнь ради одного-единственного мгновения…

– И даже это не твои слова!

– Какая разница. Совет универсален. Подумай над ним, ведь в твоей жизни такое мгновение тоже было, и ты прекрасно его помнишь. Все мы проживаем эту жизнь именно ради него, – тихо ответил Мегатрон и потушил оптику.