- А что было потом, мама? – спросил маленький мальчик, задрав голову и заглянув матери в глаза.

- А потом родился ты, Крис, - сказала Элен, поцеловав его в лоб. - И все у нас стало хорошо-хорошо. Как видишь.

Мальчик отвернулся, снова заглянув в альбом. На последней странице, рядом с цветным снимком «поляроида» была вклеена большая черно-белая фотография, вырезанная из газеты. На цветном снимке была запечатлена вся их семья – папа в своем любимом сером свитере, мама с красным пледом на коленях, и он сам – совсем еще маленький, на руках родителей. А вот черно-белое фото было куда интереснее. На нем была только его мать - на ней бесформенный летный комбинезон, а волосы совсем короткие, даже короче, чем теперь у отца; под мышкой она держала страшноватый на вид шлем. А за ее спиной стоял большой самолет – зловещий и хищный, с нарисованной на носу ощеренной пастью.

- Я тоже хочу быть летчиком, мама. Как ты.

Элен невесело улыбнулась, погладив его по волосам.
- Ты же хотел быть изобретателем? – спросила она.

- Я и буду. И летчиком. Когда я не буду летать, я буду изобретать.

Она усмехнулась.
- Ладно. У тебя еще будет время, чтобы решить, - с какой-то странной грустью в голосе произнесла она. – А вообще тебе уже пора спать. Ну-ка, слезай – и марш чистить зубы.

Он соскользнул с ее коленей, и, чмокнув Элен в щеку, убежал в ванную. Женщина проводила его взглядом, и, тяжело вздохнув, расправила сбитый и смявшийся плед. Устало откинулась на удобную, но давно осточертевшую спинку инвалидной коляски.
«Я очень надеюсь, что ты передумаешь, сынок».

***

- Смотри, что я нарисовал сегодня!
Крис расправил сложенный вдвое альбомный лист и подал матери. Она протянула руку, и сын подошел ближе, положив рисунок на ее укрытые пледом колени.

- Что же это? – улыбаясь, спросила Элен, взяв лист одной рукой, а другой сжав маленькие пальчики сына. Яркие и толстые карандашные линии складывались в нелепые человеческие фигурки, почему-то очень мелкие, в отличие от остальных элементов рисунка. Впрочем, рисовал он все лучше и лучше – его школьная учительница не раз говорила, что в этом он значительно опережает своих ровесников.

- Это – ты, мама, - сказал он, ткнув пальчиком в изображение сидящего «на колесиках» человечка. Удивительно реалистичного, кстати – вроде бы и нарисован двумя-тремя закорючками, но в нем она сразу узнала себя. Может, просто привычка - видеть в этих неразборчивых почеркушках реальные вещи? Он часто рисовал ее, в основном, как видел – в коляске или сидящую в кресле, но иногда на его рисунках она стояла на своих ногах… И эти наивные детские картинки, наполненные ничем не омраченной верой в чудеса, заставляли ее плакать. Чаще, чем что-либо еще.

- Это – папа, - еще одна закорючка. Папа, как всегда, на рисунке стоял рядом с ее коляской.

- А где же ты? – спросила она, обнимая сына.
- А я – вот здесь.

И он указал на непонятную распластанную в небе каракулю, словно подвешенную на желтых ниточках-лучиках солнца, сияющего в небе, закрашенном синим фломастером.

Улыбка исчезла с ее лица, когда она вдруг поняла, во что складываются неровные, резкие линии, выведенные черным и серым карандашами.

Боже…
Где он, интересно, его увидел? Как смог так точно изобразить, да еще в таком сложном ракурсе – истребитель словно начинал стремительную «бочку», одновременно взмывая вверх.

Но не это так ее испугало. В конце концов, он буквально не отрывается от своей новой «Энциклопедии Авиации» - картинку он мог срисовать и оттуда. Она могла бы даже гордится тем, что у него получилось так хорошо. Но вот два маленьких черных штришка на крыле заставили ее вздрогнуть от страха. Две жирные черные полосы, изломанные в виде молний…

- Это мой друг. Мы с ним летаем.
Она похолодела, но не смогла заставить себя оторвать испуганный взгляд от нарисованного ее сыном истребителя. Она никогда раньше не верила в призраков. Никогда…

…Скверная погода для полета. Облака висят низко, земли не видно. Плохой знак. Ее личная плохая примета. Башня предупреждает – будет гроза. Надо возвращаться.
Серый F-16 вырывается из бурлящего моря темнеющих туч прямо перед носом. Господи, как быстро он летит… Это он, он, тот самый, что атаковал их группу несколько дней назад – она узнала бы его из тысячи. Серебристый фюзеляж, красные кончики крыльев. Никаких опознавательных знаков. Только на крыльях – две черные полосы, как двойная молния…

- Мама? Мама, что с тобой?
Она моргнула, с трудом стряхивая с себя оцепенение. Нет. Он не может знать. Никто не может знать. Его тогда еще не было, они с Джоном тогда даже не думали… Файлы засекречены… даже она сама не видела результатов расследования. Только фотографию, его посмертный снимок – груду обломков на выжженной траве. Уже после того, как ее выписали из больницы – тогда Элен узнала, что ее ракета все-таки достигла цели. А тот маневр едва не стоил ей жизни. Или стоил. Это как посмотреть…

Но это… Это… совпадение?..

«Совпадение», твердо сказала она самой себе. Совпадение. Он еще маленький. Все эти значки и закорючки – ему просто кажется, что это круто, вот и все… Ведь не может же он знать? Не может же он… издеваться над ней?..

- Ничего, - она снова заставила себя улыбнуться. – Ничего, сынок. Просто… вспомнила плохое.

Крис повернулся к ней, снова заставив испуганно вздрогнуть. Детское личико на миг приобрело какое-то странное, совсем не свойственное ему выражение. Мальчик выгнул бровь, совсем по-взрослому изогнув губы в жестокой усмешке. В его глазах заплясали алые огоньки…

Она отшатнулась, вжавшись в спинку коляски.
На нее смотрел не ее сын. Кошмар, жуткая картинка из прошлого, навсегда впечатавшаяся в память и иногда являющаяся ей в дурных снах. Элен изогнула рот в безмолвном крике, стиснув подлокотники так, что побелели пальцы.

- Мама? – Крис удивленно расширил глаза… темные, карие, с золотистыми искорками – как у его отца. Никаких красных огоньков. Должно быть, то был отсвет от лампы или ей просто показалось… Да, показалось. От странного наваждения не осталось и следа.
«Нервы ни к черту»…

***

Он слез с табурета и отошел от стены на несколько шагов, любуясь своей работой. Новый рисунок он прикрепил на видное место, чуть отодвинув остальные, укрепленные на дверце холодильника с помощи магнитов, выполненных в виде аляповатых цветастых зверушек.

Повернувшись, Крис увидел свое отражение на черном, до блеска отполированном пластике, которым была облицована их кухня. Мальчик сосредоточился, закрыв глаза и призвав знакомый и любимый образ. Когда он снова посмотрел на дверцу, он был там, за его спиной, ласково улыбаясь ему в отражении поверх его маленького плеча. Как всегда, Крис видел только лицо – его волшебный друг был так велик, что просто не мог бы целиком отразиться в маленькой дверце кухонного шкафчика.

- Ей не понравилось, - Крис пожал плечами, словно извиняясь.

- Ничего. Она привыкнет, - резковатый и хриплый голос звучал, казалось, внутри его головы.

- Мне кажется, она расстроилась. Я не хотел, чтобы ей было грустно.

- Не будет. Она будет гордиться нами – со временем. Вот увидишь.

Мальчик улыбнулся.
- Тогда, когда ты научишь меня летать? – спросил он.

- Верно, - его друг рассмеялся. – Верно. Когда мы с тобой будем летать. А мы обязательно будем.

Крис кивнул. Да, так и будет. Он вырастет и обязательно станет пилотом, как и его мама – только он будет гораздо лучше нее. Жаль, но, похоже, ее немного расстраивает его мечта. Но даже если так – он не передумает. Никогда. Ни за что. И никакая сила не сможет его остановить – ведь у него есть друг, который поможет ему в этом. Крис знал – вместе они смогут добиться всего, чего только пожелают.

Он повернул голову, заглянув в окно – небо сегодня было ясное, свободное, такое манящее… Ласковое, и в то же время - безжалостное, не прощающее ошибок. Родное и опасное. Бескрайнее и глубокое, рождающее какое-то непонятное, приятное, и, одновременно болезненное чувство - как будто он мог вообразить, каково это, когда твои крылья рассекают ветер. И как будто мог понять - каково это, когда знаешь, что тебе больше никогда этого не ощутить.

Небо. Небо... Когда-нибудь оно обязательно будет принадлежать ему…
Снова.