Рэтчет

Многие кибертронцы могли бы сказать, что Рэтчет редко пребывает в добром расположении Искры. Едкие и саркастические замечания врача не обходили стороной ни одного солдата, даже Проул и Прайм в каком-то смысле побаивались меди-бота, и его манеру констатировать неоспоримые факты.
Бояться ремблока – это такой привычный страх. Суровые линзы внимательно изучают тебя, и создаётся впечатление, что ты не трансформер, а прозрачная плёнка, на которой выгравированы все твои неполадки.
Рэтчет был вынужден постоянно находиться на месте. Это его угнетало, так как он любил прогуливаться в парках, особенно во время дождя, когда можно было увидеть великое таинство пьющей небесную воду жизни. Рэтчет любил жизнь во всех её проявлениях, хоть и тщательно это скрывал.
Я долго думал о медике, когда возвращался с очередного осмотра. Думал о том, что он редко улыбается, редко проявляет какую-то показательную заботу – словно ограждает себя от лишних добрых слов и чувств. Рэтч – крепкий орешек, просто так его пронять можно только на раздражение. Иногда он заводился с полуоборота, жутко не любил спорщиков, великолепно мог отшить слишком умного Проула. Иногда мне казалось, что Рэтчет и его живой ум, могли бы всех нас легко заменить.
- Я делаю свою работу! – С нотками нервозности говорил по обыкновению он. На самом деле белый кибертронец был великолепным собеседником. Часто к нему было приятно заглянуть просто, чтобы поразмышлять вслух. К тому же, у военврача было, весьма своеобразное, но достаточно тонкое чувство юмора.
Как-то я пришёл к своему другу в ремблок, чтобы проверить одного из подобранных нами на поле боя. В этот раз пациентом оказался не алозначный, а достаточно юный десептикон. Бедняге здорово досталось, и это можно было понять по тому, как болезненно Рэтчет отправлял свои отчёты Прайму. Я видел, как красный манипулятор осторожно дотронулся до наплечника десептикона, как тускло и уныло притухли линзы медика. Я понял, что десептикон не выживет, а Рэтчет заботливо разговаривал с ним, утешал, обещал, что тот будет жить. В моих мыслях вдруг закружились мои собственные воспоминания.
Когда ты медленно приходишь в онлайн, ты никак не можешь знать, сколько времени прошло. Хронометры обнулились, оптика едва разгорается, фокус постоянно скачет и прыгает и от этого тебе кажется, что картинка танцует. Мысли путаются. Если с тобой происходило что-то очень нехорошее, медика нельзя было узнать – более заботливого и нежного кибертронца сложно представить. Я помню, как взял меня за руку, как крепко пожал её и улыбнулся, как просил потерпеть, как обещал дать мне обновлённый курс по восстановлению. Его речь была мягкой и мелодичной, успокаивающей и приятной, словно ручей. И совсем было другое дело, когда ты не вовремя проходил стандартный смотр – медик менялся настолько в обратную строну, что от его шуточек и замечаний хотелось провалиться под фундамент базы.
Я видел, как белый бот отвернулся от десептикона и посмотрел на меня. Его лицо так резко исказилось гневом, будто я застукал медика за каким-то ужасным уставным нарушением. Во всём выражении сперва можно было прочитать «Что ты уставился?!», но через какой-то миг снова резкая перемена – ничего не выражающий, совершенно бесстрастный взгляд профессионала с огромным стажем за плечами. Я долго не решался заговорить…
- Ты что-то хотел лейтенант? – Так же почтительно и официально спрашивает он меня.
- Да. Мне поручили проверить этого парня.
- Да-да. Эти ваши военные игры, кто кого поймает и первым допросит.
Прозвучало это с такой невообразимой болью и укором, что мне невольно стало очень стыдно за своё офицерское звание.
- Я только…
- Не будет у Проула данных. Так ему и передай. Я не намерен подвергать жизнь пациента опасности, только ради того чтобы удовлетворить чьи-то амбиции.
Я не знал что ответить. Наверное, у меня было очень уж глупое выражение лица, которого слегка коснулся испуг за столько крамольные откровения медика. По сути, он только что препятствовал мне исполнению прямого приказа. Должен ли был я быть тогда настойчивым и твёрдым? Должен. Я по воле случая солдат, и у меня был приказ. Я сделал пару уверенных шагов по направлению к платформе.
« Он умирает, Джазз», - по личному каналу передал мне Рэтчет. Этот голос прозвучал с нотками детского испуга, но такого спокойного, что я даже не сразу понял, почему медик решил перейти на интерлинк.
- Прости, - вслух говорю я, замирая на пол пути, теряя свою решительность и уверенность в собственной правоте.
- Как только он будет готов, я позволю вам его навестить, - скорее для десепткиона, чем для меня говорит Рэтчет.
«Не стой столбом! Или уходи или скажи что-то и уходи», - вторая фраза пробила эфир в интеркоме таким отчаянием и безысходной злостью, что я даже едва заметно дёрнулся.
«Рэтч, я…я просто. Я не знаю, что мне делать»
«Ничего не делай. Я уже сделал всё что смог. Просто дай ему спокойно уйти»

- Эй, алозначный, - едва прохрипел юнец, выплёвывая слова через жуткий серый шум своего воколайзера. Десептикон смотрел именно на меня. На меня, как на врага, с той долей презрения и ненависти, с которой может смотреть побеждённый воин. Я не ответил на обращение, но достаточно выразительно посмотрел на штурмовика.
- Я должен признать – это была славная битва.
Рэтчет крепко сжал когтистый манипулятор пациента, с болью наблюдая за последними кликами уходящей из корпуса жизни.
- Ты достойно сражался, десептикон. Я горд тем, что мы повстречались в бою.
Я потом долго ненавидел себя за эти слова, но я не знал что сказать тогда тому, кто был обречен умереть.
Десептикон как-то криво улыбнулся, потом посмотрел на молчаливого и такого поникшего Рэтчета.
- Ты должен был сказать, что охотнее бы повстречался со мной при мирных обстоятельствах. Но…
Он замолчал, чтобы вдоволь насладиться своим смехом, а потом собираясь с силами, продолжил.
- Жаль, что я узнал о мире так поздно. Никогда не думал, что алозначные будут заботиться…о таком…как…я…
Этот страшный уходящий в пустоту звук замирающих навсегда куллеров… Я стоял как статуя, не решаясь что-либо сказать, или как-то обратиться к медику.
- Уходи, - наконец говорит он. – Я здесь сам справлюсь.
Мне приходиться как-то ретироваться. Без слов, без вопросов. Рэтчет потом обязательно заглянет ко мне, устало плюхнется в моё любимое кресло, и потом попросит меня очень долго рассказывать о том, как десептиконы ведут себя на своей базе. Как устроен их быт, мир, порядок. Я буду рассказывать, буду спорить, буду отвлекать своего друга от мысли, что он сегодня что-то сделал не так или, не дай Сигма, ошибся. Мы как всегда пропустим с ним по кубу сверхзаряженного, и только в самом конце он скажет мне:
- Знаешь, Джазз, я ведь не имею право выбирать, кого мне лечить. Но… смерть-то она ведь у всех одна. И мне очень жаль, что это пока единственная вещь, которая нас объединяет.