Бластер точно знает, что его слуховой процессор в полном порядке. Это также ясно, как и то, что Проул - редчайший зануда, Санстрикеру и Сайдсвайпу не помешало бы иногда уменьшать громкость собственных вокалайзеров, а все десептиконы поголовно - редчайшие ржавые засранцы с отвратительными взглядами на жизнь.
Слуховые галлюцинации - это не про него; также хорошо, как аэроботы чувствуют атмосферные колебания, температуру воздуха и скорость ветра, Бластер ощущает звуковые волны, в каком бы диапазоне они не лежали. Причудилось? Шарков бред.
Еще бредовей то, что эти звуковые колебания датчики засекают только во время перезарядки; уходя в неё, Бластер оставляет некоторые процессы в автономном режиме. По-другому он не может - оказаться в слуховой изоляции, даже во время перезарядки, страшнее для него, чем вечный уход в оффлайн.
Это не звуковые волны работающих механизмов - на "Арке" их великое множество, и связист автоботов знает их также хорошо, как и собственные микросхемы. Это и не волновой след кого-то из автоботов, в этом кассетник тоже уверен.
И это не последствия напряжения, чтобы не говорил Рэтчет: устали все, но хоть кто-нибудь из команды автоботов слышит во время перезарядки странные звуки, от которых по выходу из перезарядки остается только не расшифровываемая запись? Правильно, никто.
Это длится уже несколько десятков солярных циклов, и Бластер успевает увериться, что ничего страшного от этих сигналов не происходит. Не сбоят программные коды, и системы реагируют... никак.
Рэд Алерт сказал бы, что связист - глупец, пренебрегающий правилами безопасности, согласно которым в военное время о любом происшествии, не вписывающемся в рамки "привычно", следует доложить командованию. А Проул бы добавил, что Бластер - легкомысленный бот.
Но эти сигналы действительно не были опасны. По крайней мере, ему так казалось.

- Это называется "сон"; и мой нейропроцессор на него не запрограммирован.
Бластер стоял посреди серо-черной пустоши, испещренной закопченными скелетами зданий. Данные анализаторов окружающей среды показывали, что это Земля – состав атмосферы, давление, температура…
Бластер знал, что нейропроцессор некоторых трансформеров во время перезарядки действительно воспроизводил какую-то мешанину из воспоминаний и случайных образов; у кого-то это было изначально вшито в код, у кого-то – след от бесконечной войны, когда блоки памяти слишком сильно перегружены боями и потерями.
А еще Бластер знал – ему никогда ничего не снилось. И не могло сниться.
Автобот огляделся. Пепельно-серое, обгоревше-черное и пятна выцветших облаков. И тишина, которую нарушал лишь мерный гул его собственной вентиляционной системы.
Связист усмехнулся и сделал шаг вперед. На втором шаге он замер; загруженный в непривычной обстановке процессор не сразу обработал данные внутренней диагностики. Бластер не ощущал своих кассетников. Пустота в деке, пустота в нейронной сети, пустота в Искре.
- Во снах такое возможно, - усмехнулся, обращаясь к самому себе, автобот; но раскрутившая обороты охладительная система нетактично намекнула, что показное спокойствие – лишь мираж.
Бластер не знал, что может быть во снах, а чего - не может быть никак.
- Состояние: страх, - в раздавшемся из-за спины голосе в знакомую отстраненность вкралась нотка ехидства. Связист красного знака слишком хорошо улавливал звуки – и смог услышать этот, едва различимый, намек.
Бластер мгновенно обернулся, в наноклик выхватывая оружия. Прошло чуть больше метацикла с тех пор, как он в первый раз услышал от Персептора слова о том, что Бичкомбер уже вряд ли выйдет из стазиса. Стазиса, в который бело-синий автобот попал по вине десептконского кассетника. «Последним, что услышит этот шарков выродок – будет мой голос» - пообещал тогда Бластер; свои слова он не забыл.
Чужая ладонь сжалась вокруг его запястья, сдавила – до скрежета металла и передавленных сервоприводов. Вскинутая вторая рука тоже попала в захват.
Связист видел в красном визоре своё нечеткое отражение; Саундвейв стоял так близко, что практически касался своим шлемом – чужого.
- Ты бросил мне вызов, - в равнодушном голосе десептикона снова едва ощутимо прозвучала издёвка.
- Я тебя убью, - с ненавистью прошипел Бластер; логический процессор сбоил – по всему выходило, что такого не может происходить.
Красный визор забликовал, словно связист фиолетового знака подмигнул автоботу – такого тоже не могло быть.
А потом все исчезло в выжженной, как облака над сгоревшим городом, вспышке.
Бластера вывел из перезарядки пронзительный сигнал коммлинка – кто-то вызывал его по внутренней корабельной связи.

Он никому не рассказал о произошедшем. Просто потому, что не был уверен – сбой ли это в работе нейропроцессора или что-то действительно серьезное. Съехавшим с микросхем дроном в глазах медиков казаться не хотелось; тревожить командование понапрасну – тоже.
Бластер не уходил на перезагрузку долго – где-то в глубине Искры словно засела стальная щепка, тревожащая, заставляющая нервничать от непонимания того, что произошло.
Кассетиконы смотрели встревожено; но автобот знал, как успокоить маленьких трансформеров – они верили его словам безоговорочно. Хотя в желтой оптике нет, да вспыхивали тревожные искры, несмотря на все слова успокоения.
Связист знал одно точно, чем бы ни было случившееся – сбоями в нейропроцессоре или чужим вторжением, это было его сражением.
Только его.
Он ушел на перезарядку впервые после произошедшего лишь, когда система выдала сообщение о критически низком пороге энергии.
Ничего. Вновь выйдя в онлайн, Бластер не обнаружил даже не подающейся дешифровке звукозаписи. Словно ничего и не было.
Следующая перезарядка прошла также спокойно. И еще одна. И еще…

Выстрел рассек пластину плечевой брони. Осколки металла брызнули во все стороны, оцарапали лицо.
Вокруг кинувшегося на землю автобота взметнулись хлопья пепла. Серое, черное, белое – ничего не поменялось вокруг; только высокая сине-белая фигура виднелась в отдалении, прикрытая обгоревшим остовом какого-то механизма.
- Трусишь встретиться со мной в реальности? – крикнул Бластер, откатываясь за почерневший от гари каменный выступ.
- Ответ отрицательный. Отсутствие смысла, - в тишине несуществующего пространства ответ десептикона донесся так четко, словно Саундвейв стоял совсем близко.
- Ржавый дрон, - процедил сквозь дентопластины трансфомер, отключая систему внутренней диагностики на правой стороне тела: мешала. И боль была слишком реальной для сбоящего нейропроцессора. Для сна.
Но теперь тишины не было. Связист принимал всеми своими аудиодатчиками малейшие звуковые сигналы – шум чужой системы охлаждения, легчайший скрип броневых пластин друг о друга, жужжание перезаряжающегося оружия.
И отчего-то это было единственным, что вселяло уверенность в Искру.

«Повреждения отсутствуют. Уровень энергии 100%»
И все же Бластер ощущал себя так, словно не перезаряжался почти четыре цикла, а, действительно, все это время провел в перестрелке в несуществующих руинах. Но внешних повреждений не было.
Связист смотрел в потолок своего отсека, раз за разом запуская процесс диагностики, словно результаты могли неожиданно измениться. Он ощущал успокаивающее присутствие Искр кассетиконов, и все же распаленная нейросистема никак не могла избавиться от ощущений прошедшего фантомного боя.
Или, все же, не фантомного…?

Пол дека-цикла спустя выстрел десептикона разнес в металлическое крошево прикрывавшие Бластера покореженные конструкции. С каждым новым сном перестрелки затягивались; настоящая война в фантомной реальности.
Автобот не рассказал ничего. Никому.
Ведь он первым кинул десептикону вызов; тот лишь ответил.
- Что дальше, Саундвейв? – связист стер капли энергона с рассеченной скулы. – Убьешь меня в придуманном мирке?
Вместе с последними словами он выскочил из своего укрытия, открывая огонь. Шквал выстрелов, уворот, перекат – в поврежденную руку впивается камень, царапая открытые шланги.
- Следствие смерти здесь – дезактивация в реальности, - голос кассетника фиолетового знака звучал слегка надтреснуто; автоботу удалось его задеть. И не один раз.
- Тогда я просто обязан тебя победить, - усмешка Бластера была похожа на оскал.

Здесь не было ветра. Здесь не было звуков настоящего мира.
Этого «здесь» тоже не было.
С разорванных проводов беззвучно стекали тяжелые фиолетовые капли, впитываясь в серый пепел, изрытый следами двух трансформеров.
Мир вокруг потерял почти все цвета – остались лишь оттенки серого; но единственным оставшимся оптическим датчиком Бластер видел замершего напротив десептикона также четко, как если бы правая сторона его шлема не чернела провалом на месте второго глаза.
- Ты знаешь, что я пообещал сделать, - автобот приподнял уголки губ в безумной улыбке. Его логический процессор сходил с ума, а уровень повреждений приближался к критическому. Последний выстрел кассетника разбил на осколки маску Саундвейва, замершего зеркальным отражением связиста – оптика в оптику.
- Положение: безысходное? – негромко поинтересовался десепикон. Бело-синяя броня была покрыта трещинами, и крышка кассетной деки зияла провалами, открывая серый металл и переплетение проводов.
Рука Бластера, крепко сжимающая оружие, не дрожала. Саундвейв напротив стоял также неподвижно, тускло отсвечивая бледной полосой визора.
- Отнюдь, - практически шепотом отозвался автобот. Он знал – выстрел любого из них уничтожит обоих. – Ведь это…
Скрип. Ржавый, слабый скрип источенных, никогда не существовавших, металлических конструкций, на чьей поверхности никогда не бушевавшие пожары оставили толстый слой гари. Жалкий звук дрогнувших под касанием ветра стальных останков.
- … моя реальность.
Разбитые губы десептикона слегка приоткрылись в беззвучном недоумении.
Ухмылка Бластера была безумной.