Среди прочих даров, которыми наделила Оптимуса Прайма Матрица Лидерства, были выдающееся терпение и способность к сосредоточению. Он ждал совершенно неподвижно, чувствуя, как постепенно трансформируется ландшафт вокруг него – все время Велоситрона как будто бы стягивалось сейчас в этой точке настоящего.

Оптимус открыл глаза. Перед ним снова высился монолит. Справа обрывистый склон скатывался на исчерченную дорогами южную равнину Велоситрона. Слева лежал нетронутый естественный ландшафт планеты – таким он был еще до того, как ей дали имя Велоситрон. Позади ждал Клокер. Молодой бот старался не шевелиться и изнывал от нетерпения, которое, видимо, было встроено в природу каждого местного жителя.

– Такое ощущение, что... нет, мне тут не нравится, – сказал Клокер.

– Тебе просто непривычно, – ответил Оптимус Прайм.

Клокер вибрировал и дергался, но не двигался с места.

– Я не хочу привыкать. Давай вернемся в Дельту.

– Клокер, чего ты боишься? – Оптимус Прайм видел, что его спутник был на грани бегства, но стыдился признать свой страх.

– Об этом месте рассказывают всякое, – сказал Клокер. – Если бы я знал, что мы сюда поедем, я бы дома остался.

– Что рассказывают?

– Тут живут призраки. Никто из наших не явится сюда из-за этих историй.

Призраки. Оптимус Прайм не страдал от предрассудков и не понимал их. Настоящая вселенная и без мифов была достаточно странным местом. Но, в конце концов, он и сам когда-то считал Тринадцать легендой, по крайней мере, отчасти. Так кто он такой, чтобы осуждать верования жителей других миров?

– Что значит "призраки"? – спросил он.

– Ну, что-то упало сюда с неба, и с тех пор любой, кто подойдет близко, будет уничтожен, – ответил Клокер. – Вот так. Коротко и ясно. Что бы тут ни жило, оно не хочет, чтобы мы приближались. Можно я пойду?

– Нет. Останься, – сказал Оптимус Прайм.

Клокер отступил на шаг. Маленькие пластины на его плечах и ногах вздыбились, а потом вновь опали. Было похоже, что он с трудом преодолел желание трансформироваться и укатить отсюда так быстро, как смогут крутиться колеса:

– Почему?

– Потому что я не знаю, что произойдет, когда я выполню свой долг. Если что-то пойдет не так, понадобится кто-то, кто сможет вернуться на "Ковчег" и привести помощь.

– А какой у тебя долг? – спросил Клокер, вновь отступая на шаг.

– Это – мой долг, – Оптимус Прайм приблизился к монолиту, увлеченный бессловесным приказом Матрицы Лидерства.

На третьем шаге он пересек невидимый барьер и ощутил как все... замедляется, словно бы сама планета останавливается, погружаясь в размышления. В тот же самый момент его покинуло желание спешить. Он оглянулся и посмотрел через барьер на размытые пыльные шлейфы, которые поднимали велоситронцы, раскатывавшие по своим великолепным дорогам. Никто из них не остановился. Никто из них не замедлился. Делать это было не в их привычках. Гораздо ближе, прямо около барьера, Клокер наворачивал круги, пытаясь избавиться от напряжения. Он приложил невероятные усилия, чтобы так долго оставаться поблизости от места, казавшегося ему таким медленным. Там, где сейчас находился Оптимус Прайм, время для Клокера как будто остановилось вовсе. Были стражи этого места выдумкой или нет, он радовался, что не присоединился к автоботу. Медленное течение времени в этой точке способно свести с ума любого жителя Велоситрона.

"Вероятно, потому и родилась эта легенда", – подумалось Оптимусу. Он огляделся, силясь понять, не осталось ли здесь следов попавших в западню велоситронцев, но увидел только гравий, песок и монумент. Монумент, что искажал само время. По крайней мере, так говорили Прайму его сенсоры.

Странная природа этого места стала проясняться, когда Оптимус понял, чем монумент был прежде: великий маяк, уже гигациклы как не функционирующий. Он не действовал с того самого момента, как разорвалась сеть Космических мостов, и каждый житель этой планеты утратил связь с родиной. Эти маяки, прочел когда-то Оптимус Прайм в архивах, стояли на каждой колонизированной планете, направляя звездолеты, вышедшие из прыжка. Далеко не всегда такие переходы заканчивались в заданных координатах. Сохранились записи об ошибках в, ни много ни мало, полсветовых года. В таких случаях ориентировались на маяки. Но этот... он перестал показывать путь задолго до того, как Мегатрон впервые вышел на гладиаторские арены, за бессчетные циклы до того. Оптимус вообразил, как маяк заработает вновь, направляя непрерывный поток транспорта, торговли, идей...

"За это я тоже сражаюсь", – подумал он. За возрождение не только Кибертрона, но и всей великой сети колониальных миров, которые некогда обращали взор на родину, ища вдохновения и напутствия... и, конечно, обмена товарами.

Эти времена вернутся.

Но только после того, как он принесет ВсеИскру на Кибертрон. До этого момента предстоит еще многое сделать.

В первую очередь следует понять, зачем Матрица привела его сюда, и почему именно сейчас. Внутри пузыря медленного и бесцветного пространства-времени Оптимус Прайм заметил блеск металла. Что-то проглядывало сквозь песок и гравий рядом с основанием монолита. Смахнув грязь, он увидел длинный и плоский отрезок какого-то сплава. Одна из его граней была острой – как будто предназначенной рубить, а другая – изломана, хотя никаких точек разрыва, вмятин или повреждений простым глазом он не различил. Артефакт выглядел не как оружие, а, скорее, как украшение, похожее на оружие. Оптимусу это понравилось. В общем-то, в списке его главных интересов искусство не значилось, но если бы все оно было таким – боевым, сильным, красивым, излучающим могущество – оно бы нравилось ему больше.

Однако его чувство прекрасного не могло помочь с ответом на вопрос: зачем Матрица Лидерства привела его к этому давно умолкшему маяку и открыла похороненный здесь артефакт? Оптимус вновь осмотрел осколок и решил задать вопрос по-другому. Если артефакт был создан таким, то с какой целью? Как мог он пережить миллионы и триллионы циклов на продуваемой всеми ветрами песчаной круче и все еще оставаться острым и блестящим? На эти вопросы у Прайма не нашлось ответа. И эта тайна только лишний раз подтверждала – перед ним не просто кусок металлического мусора. Но что этот фрагмент делает...?

..Здесь.

Как только Оптимус извлек артефакт из земли, песчаная почва заструилась в невидимые доселе пустоты, открывая взору неглубокую яму. Неглубокую могилу, поправился Оптимус: вызванный им обвал медленно обнажал древний труп бота.

Оптимус видел только кисть, все остальное по-прежнему скрывалось под вековыми слоями песка. Эта кисть была размером примерно с его собственную, и местами даже сохранила прежний цвет. Некогда ее обладатель был зеленым с золотом. Когда показалась вся рука, стало ясно, что он был все же меньше Оптимуса Прайма и облачен в броню, вызывающую в памяти старые записи Городского Архива. Записи о временах, предшествующих Веку Гнева. Сложно представить, насколько древней на самом деле была цивилизация Кибертрона, и как много ее наследия сейчас рассеяно между известными и неизвестными еще мирами. Кем был этот бот? Зачем он явился сюда с этим куском сломанного металла?

Или не сломанного?

Оптимуса Прайма внезапно озарило: он вспомнил рассказы об утраченном оружии, что всегда сопровождали истории о Тринадцати. Может быть, это оно и есть? Если посмотреть под этим углом... нет, оборвал он себя. Эта вещь – уникум. Вероятно, могущественный артефакт. Но узнать, каким целям он служил или частью чего являлся, невозможно. Он окинул мысленным взором историю легендарного оружия, о котором ничего не было слышно с самого Века Гнева: Звездный Меч, Клиники Времен, Протонное Копье...

– Отдыхай, путник, – сказал он давно похороненному боту и вновь закрыл обнажившуюся руку песком. – Пусть этот монумент прежней славы Кибертрона будет памятником твоему путешествию.

– Оп…, – сказал медленный, медленный голос.

Оптимус заозирался, пытаясь понять, откуда донесся голос, а затем перевел потрясенный взгляд на могилу. На секунду он решил, что голос павшего воина достиг его через века и непреодолимый разлом, что отделяет живых от мертвых.

– ...тим...

Нет. Голос шел снаружи. Оптимус повернулся к границе окружавшего монолит пузыря медленного времени. Мир за его пределами был смазан, но в этой мешанине Прайму померещились вспышки орудий в вихре песка.

–...ус...

Голос принадлежал Клокеру.

Оптимус бросился к временнóму барьеру, чувствуя, как его сознание возвращается к ритму Велоситрона. Ему показалось, что его разрывает между двумя мирами, между скоростью мысли и движений, между пространством и временем. Выкрикнув имя Клокера, Оптимус сразу понял, что его слова не преодолели барьер. Звуковые волны просто ускорились за пределы слышимости аудиосенсоров бота.

Прайм прорвался через невидимую границу и на мгновение потерял ориентацию: сенсоры подстраивались под обрушившийся на них вихрь настоящего.

– Оптимус Прайм! – крик Клокера донесся ото входа в узкий каньон, где они до этого сошли с трассы.

И тут же в стенку каньона над плечом нырнувшего вниз Клокера ударил луч плазмы. Оптимус Прайм разблокировал свой ионный бластер и направил его на источник орудийного залпа. У входа в каньон стояли трое и вели огонь на прикрытие четвертого, который в этот самый момент приближался к Клокеру с фланга. Молодой велоситронец, в приступе паники, беспорядочно палил по группе впереди, совершенно не замечая еще одного бота, который уже поднял вибромеч и готовился к последнему броску.

Оптимус Прайм хладнокровно выстрелил в приближающегося врага из ионного бластера и ровным шагом приблизился к Клокеру.

– Я здесь, Клокер, – сказал он.

– Оптимус Прайм! – завопил Клокер опять, словно бы не услышав его. – Они свалились мне на голову из ниоткуда!

"Обратно туда мы их и отправим", – подумал Оптимус Прайм.

Ближайший нападавший вновь попытался встать на ноги, и Оптимус Прайм выстрелил в него снова. Ионный заряд выбил осколки из головы и шеи бота, и тот снова упал и уже больше не поднимался. Ответный ливень огня от группы рядом со входом каньон на секунду заставил Оптимуса дрогнуть. Он схватил велоситронца и затащил его за камень, подальше от стены.

– Клокер, – сказал он. – Ты не должен паниковать.

– Они просто свалились из ниоткуда! – повторил Клокер.

– Нет, они пришли по дороге, – крикнул Оптимус, перекрывая грохот рвущихся снарядов и стука разрядов по их убежищу. – И сейчас их только трое. Приготовься!

Спокойный тон Прайма привел Клокера в чувство.

– Слушаюсь, Прайм, – сказал он. Его струйный бластер вновь встал на место. – Какие будут приказания?

– Я выйду и пойду прямо на них, – сказал Оптимус Прайм. – Они начнут стрелять в меня. Когда это произойдет, выйдешь ты и сосредоточишь огонь на том, кто стоит дальше всех. Это помешает ему прикрывать стрельбой остальных. Понял?

– Да.

Оптимус Прайм выпрыгнул из-за камня и обнаружил, что один из атакующих оказался в пределах досягаемости его топора – у стены каньона, где до этого стоял Клокер. Бот поднял энергопушку, но выстрелить не успел – Оптимус оказался рядом раньше. Одной рукой Прайм толкнул ствол вверх, а другой стремительно извлек топор и плашмя ударил противника в корпус. Тот отлетел к стене, бешено паля из своей пушки. Оптимус услышал крики двух других и рев струйного бластера Клокера, который обрушил огонь на вход в каньон из обоих стволов. Двумя руками сжимая ручку топора, Оптимус разрубил вооруженную руку ближайшего бота, а вторым ударом отшвырнул противника к стене, наблюдая, как через смертельные раны полетели искры и хлынул энергон. Еще до того, как бот упал, Оптимус Прайм отвернулся.

Вход в каньон окутывали клубы дыма, валившего из оставленных струйным бластером дыр, и скрывала пыльная буря, которая примчалась из ниоткуда засыпать песком древний маяк. Когда ее вихри достигали пузыря вокруг монолита, они замедлялись, но, несмотря на потерю скорости, сохраняли форму. Оптимус мог видеть почти каждую песчинку.

Удар шипованной булавы по плечу вернул Оптимуса на землю. Он обернулся как раз вовремя, чтобы успеть уклониться и поднять вверх топор, блокируя еще одну атаку. Отбив ее, Прайм развернулся, поднял оружие и нанес удар сверху вниз, нацеливаясь отрубить обе кисти бота вместе с булавой. Он промахнулся, но совсем немного, и вместо этого сломал булаву и отсек часть руки противника. Тот уже собирался ударить вновь, но из-за внезапного исчезновения веса дубины потерял равновесие и лишь безобидно провел по воздуху рукояткой. Оптимус стукнул его древком топора в лицо: сила удара отбросила голову бота назад, и та развалилась на части.

Пока противник оседал на землю, Оптимус успел заметить, что последний бот тоже пал под повторяющимися выстрелами Клокера, удачными, хоть и неумелыми. Клокер продолжал надвигаться на врага и палить. Его струйный бластер отрывал куски от брони бота и откалывал крошку от камня позади.

– Клокер, отставить! – приказал Оптимус Прайм.

Клокер прекратил огонь, но было поздно. Когда они приблизились проверить, насколько тяжелы раны трансформера, Оптимус увидел, как истаяла его искра.

Это означало, что из четырех остался только один. Оптимус Прайм обернулся к монолиту и увидел, что единственный выживший медленно поднимается на ноги, с недоумением глядя на свою искореженную руку.

– Все кончено, – сказал Оптимус Прайм, приближаясь к нему. – Говори, кто вас послал?

Думалось ему, что ответ он уже знает, однако он хотел услышать слова этого бота. Вместо ответа, раненый посмотрел в лицо Прайму и выпростал из целой руки виброклинок.

Оптимус Прайм застрелил его прежде, чем он успел нанести удар. И почти в то же мгновение рявкнул бластер Клокера. Грохот выстрелов отразился от стен каньона и умер вдали. Некоторое время единственным звуком оставался только плач ветра.

– Ты ранен? – спросил Оптимус Прайм у Клокера.

– Немного, – ответил тот. – Не сильно. Они... зачем они это сделали, Прайм?

– Боюсь, что вражда между Рэнсаком и Оверрайд уже вышла за рамки политических маневров, – ответил Оптимус Прайм. Он обдумал варианты дальнейших действий и, взяв ближайшего бота за руку, потащил его к границе медленного времени у маяка.

Клокер наблюдал:

– Ты что делаешь?

– Хороню этих ботов в вашем мифическом месте, – сказал Оптимус. – Когда мы закончим, ты сделаешь вид, что ничего не было. И будешь молчать, пока кто-нибудь другой не заговорит. Только так мы узнаем наверняка, кто их послал.

Клокер кивнул и зашагал ко входу в каньон, чтобы принести бота, которого убил сам. Оптимус заметил этот выбор, и сделал из него кое-какие выводы. Клокер предпочитал нести ответственность за свои собственные поступки и, когда перед ним ставили задачу, начинал с самого трудного. Эти качества Оптимусу нравились.

Закончив, они вместе вышли на плоскую вершину холма, через которую лежал их обратный путь.

– Мне грустно, Прайм, – сказал Клокер. – Когда мы переносили их... Я знал когда-то одного из них.

– Они сделали свой выбор и, тем самым, не оставили выбора нам, – сказал Оптимус Прайм. – Но и я печалюсь по Велоситрону.

– Все было хорошо, пока вы не появились, – с несчастным видом проговорил Клокер.

Оптимус не ответил. По-своему, Клокер был прав.

– Все еще будет хорошо, – сказал он.

– Это когда наше солнце взорвется, и придет Мегатрон, чтобы поработить нас? – спросил молодой бот.

– Нет, – ответил Оптимус Прайм. – С Мегатроном мы будем сражаться. А ваше солнце еще долго не взорвется.

Так, по крайней мере, считали Персептор и другие ученые с "Ковчега". По планетарным масштабам Велоситрону оставалось недолго, но достаточно, чтобы разобраться с десептиконами и перевезти велоситронцев в новый дом.

Некоторое время они шли в молчании, пока Оптимус не вспомнил кое-что:

– Как тебе удалось так замедлить свой голос, что я смог его услышать? Ты должно быть...

– Я растягивал каждый слог на целые циклы, – сказал Клокер. – На высоких тонах. Мой речевой синтезатор едва вытянул, больно было. Но я думал, что по-другому до тебя не докричусь.

– Умно. И отлично исполнено, – сказал Оптимус.

– Твоя похвала важна для меня, – серьезно ответил тот.

Клокер восторгался им, и Оптимус это понимал. Он только надеялся, что это не обернется ему же во зло. Многие кибертронцы восхищались Праймом, многие ненавидели, многие сначала идеализировали, а потом стали считать самым обыкновенным ботом. Об Оптимусе Прайме было столько же мнений, сколько оставалось на Кибертроне жителей. Это бремя лидерства было одним из самых огорчительных.

– Клокер, – сказал Оптимус Прайм. – Почему ты не вошел в медленное время?

– Испугался, – сказал Клокер, отворачиваясь.

Он лгал.

– Клокер.

– Я не знал, чем ты там занимаешься, и хотел дать тебе время закончить, – сказал Клокер. – Я решил сдерживать их пока смогу.

– Это храбрый поступок, – похвалил Оптимус. – Но в следующий раз лучше отвлеки меня.

– Я не вошел, хоть и хотел, – сказал Клокер. – Ну, я хотел и не хотел одновременно.

– Понимаю, – сказал Оптимус Прайм.

– Что ты нашел?

– Не знаю.

– Тогда зачем Матрица Лидерства хотела, чтобы ты это нашел?

– Это мне тоже неизвестно, – сказал Оптимус.

– О, – произнес Клокер и после длиной, по его меркам паузы, добавил. – Поехали в Дельту. Мне нужно погонять.