Оптика Прайма была полна разочарования, когда он смерил ею меньшего меха. Так все и было: глава отдела Разведки и Спецопераций, Джаз, просто холодно смотрел, ожидая приговора.
– Ты понимаешь, что должен быть наказан, – заметил Оптимус, оторвавшись от прочтения подробного отчета. Проул скомпоновал информацию и, как всегда, там было все, что требовалось знать.
– Ага, – пожал плечами Джаз.
Оптимус Прайм нахмурился – степень разочарования повысилась.
– Тебя это совсем не волнует?
– А должно? – скучающе спросил шпион.
– Ты застрелил человека! – безразличие рассердило Оптимуса.
– Агась, вроде того, – Джаз непринужденно признался, сложив руки на груди. – Эт был рефлекс, не более.
Ситуацию это не улучшило.
– Ты убил его, – обвинил Прайм. – Даже после того, как я запретил всем вам вредить любому человеку!
– Оптимус, – обратился Джаз с фамильярностью, которую немногие могли себе позволить – в такие моменты, как этот, лидер был готов проклясть даже этих немногих. – Они нас недолюбливают. Они пытаются навредить нам. И скоро у них это получится, тогда твой приказ все равно будет актуален?
– Да, – лаконичный ответ без тени сомнений. – Они невинны.
– Вовсе нет, – равнодушно возразил диверсант. – Но что более важно – мы тоже. Если люди нападут – я всегда в состоянии защитить себя и своих друзей.
– Нет, если ты собираешься их убить, – Оптимус сузил оптику, в которой промелькнула искра праведного гнева.
Джаз молчал долгое-долгое мгновение, только наблюдал за рассерженным Праймом. Затем медленно заговорил:
– Да, собираюсь. Каждый из нас может это сделать. Мы солдаты, и ничего с этим не можем поделать.
– Вы можете и будете делать! – приказал Оптимус громче, чем обычно. – Когда-то ты не думал об убийстве кого попало. Когда-то ты бы взвесил ситуацию, прежде чем прыгать через Би, стреляя и убивая!
– Когда-то, – согласился Джаз. – Когда-то я был гражданским. Теперь изменился.
– Тогда снова изменись.
Визор Джаза потемнел; когда он заговорил, то в его голосе звучало больше ярости, чем только что у Прайма:
– Я не могу, мы все вняли твоему зову, отформатировали, изменили наше программирование, самих себя в угоду тебе и твоим убеждениям. Твоей вере! Мы не можем забыть то, что узнали, – тень сожаления коснулась лица Джаза, а затем исчезла, словно ее никогда и не было.
Оптимус сжал денты, сдерживая крик.
– Никто и не просит забывать. Я всего лишь прошу не вредить людям.
– А я говорю, что если они нападут – мы будем защищаться. Потому что сражение – это теперь наша основная функция, – прорычал Джаз, сжимая руки в кулаки, – сейчас мы кровожадные, безжалостные солдаты, как и десептиконы, Оптимус. Нравится тебе такой расклад или нет!
Он ждал ответа, а взгляд Прайма похолодел. В этот момент Джаз увидел новую эмоцию, поразившую его в самую искру – презрение. Хотелось прокричать, вместо этого вырвалось шипение:
– Сейчас ты можешь видеть в нас монстров, – он перевалился через стол, касаясь его края бедром, пока не поравнялся оптикой с Праймом. – Но никогда не забывай, что мы твои монстры, – он пытался высмотреть что–то в этой внезапно отчужденной оптике, которая с каждым словом все больше расширялась. – Ты нас создал, Прайм.
Оптимус вздрогнул.
Джаз был удовлетворен.
– … Не бросай нас в угоду людям.
Некоторые могут сказать, что это была просьба. Другие – что предупреждение.
Джаз подождал около астросекунды, а потом расслабился с ухмылкой, будто бы ничего и не произошло.
– ОП, если будешь искать – я на гауптвахте, – сказал он, подмигнув, повернулся и вышел.
Оптимус тяжело сел за свой стол, спрятав лицо в ладонях.