«Не заводись,» – Кейд сказал это и перед тем, как Оптимус выставил его из кабины. Непонятно, как Прайм вообще мог кем-то руководить с таким вздорным характером, разве что самыми безропотными да и те разбежались. Куда правду спрячешь – как говаривала мать Эмили, глядя на ее растущий живот. И все же, Кейд отругал своего черта за то, что и в этот раз не сдержался. Ржавчина ушла с корпуса, но в душе Оптимус оставался каким-то поломанным и нуждался в защите, а не в правде.
В воспоминаниях Кейд потерял счет времени и вздрогнул, когда черноволосая женщина появилась в окне и сунула ему бутылку воды и промасленный пакетик с сэндвичами.
– На, подарок от заведения.
– Я на мели.
– Да по тебе заметно! – Она расхохоталась, продемонстрировав ровные белые зубы. – Я ж говорю: подарок. Бог учит нас состраданию.
Она вновь исчезла.
Это была первая еда за долгие часы. Быстро покончив с ней, Кейд ощутил, как подкрадывается беспокойство. Пока он тут рассиживался, до Оптимуса уже могли добраться люди в черном. Что там Прайм плел ему про обязательства? За ним самим нужен был глаз да глаз.
– Мне пора, – Кейд поднялся, собираясь поблагодарить хозяйку.
Он заглянул с улицы в окно, однако женщина – он даже не узнал ее имени – словно растворилась в воздухе, только занавески вяло шевелились и солнечные лучи скользили по бутылкам на прилавке и стеклянным бусам, зачем-то развешенным на стенах.
Кейд повернулся к старику:
– А где... – он осекся.
Мужчина вынул трубку изо рта, поднял голову и посмотрел на него ясными, почти прозрачными глазами. Взгляд был внимательным и лукавым, будто старик прятал за бледно-голубыми радужками какой-то необычайный секрет. Кое-кто уже смотрел так на Кейда однажды и приоткрыл тем самым дверцу из одного, человеческого мира в другой. И оттуда, из нечеловеческого, сквозило; жутко сквозило, по правде говоря. Старик прищурился, десятки тонких морщин разбежались дорожками от уголков глаз. Он кивнул в сторону дороги.
Пока Кейд собрался что-то сказать, глаза затянула пелена, и старик опять уставился в песок, посасывая мундштук.
Кейд постоял в растерянности еще немного. В таком тихом сонном месте ждать непонятно чего можно было хоть дни напролет. А в другом месте за это время могла произойти беда. Простившись со стариком, который так и не сказал ни слова, Кейд позвонил Лукасу в последний раз, но тот не ответил. Стоя у телефонной будки, Кейд обратил внимание на то, чего раньше не замечал: недалеко от обочины лежали припорошенные ржавым песком белые кости пустынного зверя. Братец Койот определенно на что-то намекал пустыми глазницами.
Шагая вдоль белой полосы дорожной разметки все дальше от магазина, пока тот не скрылся из виду, Кейд размышлял о том, что за ерунда творится вокруг. Остатки воды, плещущейся в пластиковой бутылке, доказывали, что женщина и старик не померещились, хотя Кейду казалось: вернись он сейчас, у поворота не будет ни магазина, ни телефонных будок, только горячий песок и звериные кости. Может, Братец Койот предупреждал о том, что лучше не оборачиваться? Кейд поморщился: ему и так слишком многое мерещилось.
Скалы становились ниже, превращались в осыпи, крошившиеся у земли в пыль. Вскоре остались позади и они, и теперь вокруг была только дикая палевая пустошь с низкими колючими кустами, редкими деревцами и желтой травой. Солнце стояло ниже, но жара не спадала.
Кейд рассчитывал добраться до следующей заправки и позвонить оттуда, либо встретить хоть какую-нибудь машину, либо идти, пока не придумает еще что-нибудь, кроме поедания змей. В конце концов, его далекие предки осваивали Юг и не жаловались, а значит и ему жаловаться было не не что. Джон Уэйн, например, никогда не падал духом, знай, скакал на лошади, постреливая из револьвера. В кинотеатре, где Кейд нашел Оптимуса, висели потрепанные афиши с молодым и старым Уэйном в неизменной ковбойской шляпе. Кейд опять стал думать про Прайма. Если доберется до автобота раньше «Могильного ветра», непременно даст ему в рожу, невзирая на весовую категорию.
Над равниной царила тишина, все живое пряталось от зноя в ожидании ночи, поэтому густой, утробный гул Кейд услышал даже раньше, чем увидел цветное пятно в мареве на горизонте. Он сошел с дороги и стал ждать, собираясь с мыслями.
Скоро Оптимус в своей ужасной манере застопорил колеса на полном ходу. От звука трущихся об асфальт шин у Кейда заныли уши. Когда грузовик поравнялся с ним, Кейд почувствовал жар нагревшегося металла. Хром так сиял на солнце, что было больно смотреть. Дверца раскрылась, открывая доступ в кондиционированный рай.
– Я был не прав, – сказал Оптимус.
Только зарегистрированные участники
могут голосовать
