…Вернуться нельзя. Можно жить или тут, или там.

Никто не живет в двух мирах сразу.

Нил Гейман. Задверье

Я обещаю вернуться – никогда, в никогда.

Мельница. Никогда

Сент., 27, 2015.

…Порой я чувствую, что ошиблась дверью. Это так странно: как будто сейчас мне следует быть не здесь, а совсем-совсем в другом месте. Читаю ли я, перебираю ли странички в сети, разговариваю ли с кем-то, силюсь ли не слышать чужих несказанных слов – ощущение, что я перепутала реальность, вломилась не в ту дверь, не в тот мир, не покидает меня.

И да…я действительно очень стараюсь не подслушивать. Это ужасно неловко – во время разговора знать, о чем думает другой… Или что конкретно думает он – о тебе.

Сент., 28, 2015.

Рэтчет, прогнав меня через все доступные ему средства сканирования, считает, что моя способность слышать то, что не мне предназначено, – следствие «удачного» удара о землю, приключившегося, когда Мегатрон взорвал мой дом, и своеобразная компенсация условно человеческого тела за лопнувшую тогда барабанную перепонку.

Вообще, я выяснила о себе довольно много интересного: помимо стандартного набора белков, жиров и прочих энзимов, характерных для среднестатистического жителя Земли, во мне присутствует энное количество металлов, причём далеко не все они местного происхождения. Рэтчет не дал мне сколь-нибудь внятного объяснения, но по всему выходит, что моя грудная клетка собрана из какого-то весьма пластичного материала, в головной и спинной мозг запихано энное количество чипов, кровеносная система ничем не напоминает людскую, а некоторые части тела искусственно усилены, как если бы для органов и костей существовал экзоскелет. Впечатление, что меня собирали «из того, что было на кибертронской свалке», но это уже мысли Рэтчета, которые я, конечно же, знать не должна.

Естественно, чтобы понять, что я такое, туловище было бы неплохо разобрать на запчасти, но органическая составляющая против, да и Рэтчет вряд ли пойдёт на такие сомнительные мероприятия. По отношению ко мне в процессоре доброго доктора звучат слова «квазиорганическая» и «кибер-органик», и я не уверена, что это комплименты.

Сент., 29, 2015.

Я снова жду.

Информация о том, что я оказалась через океан от того места, которое привыкла считать домом, меня не удивила и не тронула, как и нечаянно подслушанное в голове агента Фоулера известие, что лондонский штаб Организации буквально стёрт с лица земли, а тот, кого я окрестила мистером Голосом, благополучно помер под завалами. Наверное, здоровой реакцией было бы позлорадствовать, но как-то не хочется.

Ничего не хочется уже какое-то время. Когда я не чувствую себя в буквальном смысле не в своей тарелке, то ощущаю себя белым листом бумаги: он просто лежит, и ему ничего не надо от этого мира, как и миру зачастую – от него.

Есть, правда, одна проблема, которая для меня лично не совсем проблема, а для Рэтчета ох какой ужас: тело, в котором я живу, с некоторых пор отказывается воспринимать человеческую еду и жидкости, кроме воды и, по иронии судьбы, спирта.

Шутку о том, что мне следовало бы появиться на свет в России, автоботы предсказуемо не оценили.

Сент., 30, 2015.

Точный состав того, что течет по моим импровизированным венам, так и не могут определить. Агент Фоулер, мысленно назвав меня «занозой в заднице» и весьма изысканно матерясь, отправил на руины моего дома транспорт с Рэтчетом на борту – они искали остатки лаборатории опекуна. Стоит ли говорить, что нашли они от мертвого осла уши?..

Окт., 01, 2015.

Моя жизнь здесь мало чем отличается от той, что я вела в Британии. Разве что моим образованием никто не считает нужным заниматься. Ура, каникулы! Или что там должны кричать школьники?

Зато я могу ходить где захочу. Делать что захочу.

И это все потому, что они не знают, куда меня приткнуть.

Я б сказала, что они ждут, когда органическая часть моего тела окончательно умрет (и я вместе с ней), но это будет по отношению к ним нечестно: Рэтчет очень переживает.

А я ж не могу ему так вот – прям в металлический лоб! – сказать, что нет ничего страшного и зазорного в том, чтобы не мочь помочь.

Оптимус… с ним ещё сложнее. Он сутками простаивает у мониторов – ищет новую ставку Мегатрона. Я почему-то не думаю, что она на Земле, но молчу. У них все равно недостаточно энергона, чтобы открыть спейсбридж. Он почти не разговаривает в последнее время, но мне, в принципе, и не нужно. И так прекрасно слышу, как он ненавидит себя. С таким подходом, не понимаю, как они вообще столько продержались. Иногда мне хочется залезть в эту огромную голову и пройтись там хорошенько пылесосом. Фигурально выражаясь, конечно же.

Окт., 02, 2015.

Приезжал Фоулер и распространял такие флюиды гнева, что я сама почувствовала, что могу и желаю убивать. Агент забрал с собой Прайма, который с сегодняшнего дня официально транспортабелен, в смысле – самостоятельно трансформируем. Бамблби в патруле, как всегда. Он появляется на базе раз в сутки на полчаса в лучшем случае, даже «спать» уезжает в город. В медотсек, где обычно тусуемся мы с Рэтчетом, не заходит. Мне от этого ужасно плохо и неловко… Каждый раз, когда он появляется, я вспоминаю, как впервые услышала его – еще в Лондоне. Я подумала тогда: «Что за существо может испытывать столь чистую, незамутненную ненависть?»

Он избегает меня, словно одно мое присутствие причиняет ему боль. Оно и понятно. Меня чуть не стошнило, когда до меня долетело, о чем Рэтчет вспоминает в присутствии Бамблби.

…Есть еще двое – Арси и Айронхайд. Первая считает ниже своего достоинства вступать со мной в коммуникацию, второй не очень интересуется тем фактом, что в ремблоке у Рэтчета кто-то живёт, покуда этот кто-то опасности не представляет и сильно не отсвечивает.

Так оно даже лучше…Лишь бы смотрели, куда наступают.

Хотя… Не то чтобы мне хотелось бродить по базе.

***

Нажав «Сохранить», девочка свернула документ и закрыла крышку выделенного ей ноутбука. Она устроила себе временное жилище на рабочем столе Рэтчета, который по такому случаю даже расчистил от инструментов и мелких, на его взгляд, запчастей уголок.

– Рэтчет?.. – позвала она и, встретившись с ужасно недовольным взглядом серебристо-голубой оптики, тут же пожалела, что рискнула.

– Ну? – подтянув какую-то гайку и с грохотом отложив ключ, медик вопросительно приподнял металлический аналог брови. Выразительная же у них мимика временами…

– Вы не могли бы поговорить со мной?

– А надо? – прозвучало в ответ сухо.

– Ну как бы да. – Девочка замялась. – Вы же тут рядом, только руку протяни. А всё время молчите…

– Ну, во-первых, чтобы ты меня услышала, мне нет необходимости говорить вслух, так? А во-вторых…Что толку в пустых разговорах? – военврач спросил настолько серьёзно, словно он искренне недоумевал.

– Какие же это пустые разговоры!.. – Девочка сделала несколько шагов по направлению к трансформеру, но в нерешительности замерла.

Вдруг огромная рука потянулась к ней, аккуратно приподняла её и переместила на довольно высокую кучу металла, которая высилась на столе прямо напротив Рэтчета.

– Хорошо, давай поговорим, – тяжело произнес медик. Его слова – будь они материальны – с грохотом рухнули бы вниз.

Сейчас, когда девочка оказалась вровень с его лицом и достаточно близко, чтобы рассмотреть детали, она заметила, что темно-серый фейсплейт и белые с оранжевым пластины нащечников шлема во многих местах испещрены царапинами. Кое-где, подобные морщинам на стареющем лице, заметны трещинки и сколы. Большие серебристо-голубые глаза смотрят устало, а тонкая линия рта, кажется, навсегда замерла в полуусмешке, в которой нет и толики юмора.

– Вы выглядите усталым. Когда вы спали последний раз? – прозвучало пусто и ходульно.

– Дитя, ты мастер дидактических умозаключений! Да, я устал. Трансформеры не спят, чтоб ты знала.

– А я и знаю, – ответила девочка, очерчивая пальцами контуры механизма, на котором сидела. – Но вы же меня поняли. Значит я выразилась правильно.

– Я не лингвист, чтобы судить о том, будет ли слово «спать» синонимично «перезагружаться».

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Упорная… – пробормотал Рэтчет. – Давно, выражаясь твоим птичьим языком, я не «спал». Когда моей системе потребуется дефрагментация и, главное, когда я смогу позволить её себе, я тебе первой расскажу.

– Раз…это было еще в Англии… я не могла уснуть. Мне опекун тогда сказал, что, возможно, придётся спешно перебираться в Лондон…Я все бродила по комнате туда-сюда, а потом открыла дверь в коридор – а там Френзи с пустыми глазами. Я так перепугалась, думала, он не включится…Думала, с ним что-то случилось…А он как зажужжал, как подскочил – и я уже на полу…Я ж тогда не знала, что вы все трансформируетесь во что захотите. Больше недоумевала, откуда он клинок и пушку взял, чем что он меня убить мог – одно неверное движение…

– Мы не трансформируемся «во что захотим», как ты выразилась, – пробурчал Рэтчет, – мы можем трансформироваться только а) в, что а прописано в наших дизайн-протоколах, б) в то, что мы предварительно просканировали и система сочла соответствующим молду.

– Молду? – переспросила девочка.

– Угу. – Рэтчет помолчал, собираясь с мыслями и не переставая при этом препарировать деталь, подозрительно напоминающую манипулятор. – Молд – это своего рода типаж, по которому создаются... создавались протоформы. Как у людей: есть высокие узкокостные, есть низкие коренастые и т.д. Ясно это?

– Почему в прошедшем времени?

– Потому что не из чего мне больше собирать корпуса, понимаешь ты? – взревел было военврач, но как-то сразу сник. – Не из чего и незачем.

– Ах... – девочка начала слезать со своего импровизированного трона. – Снимите меня, пожалуйста. Сама не смогу. Извините...Я понимаю...Я видела Храм Иакона, когда Лорд тогда еще Протектор и Лорд Первосвященник молили Искру, чтобы она даровала новые жизни...Но не может быть все потеряно?!

– Мне почем знать? Это не я пришел из-за Грани...

– Рэтчет...Я хочу помочь. Только не знаю как.

Медик отложил полураспотрошенный механизм и взглянул на девочку:

– Тем, что ты в каждом разговоре будешь задевать больные места собеседника, никому не поможешь. Тебе разве не говорили, что иногда лучше промолчать?

– С вас пример беру, – огрызнулась та, кого раньше называли Эбби Смит. –Говорили...Не представляете сколько раз. Особенно опекун...

– Тебе был он дорог? – поинтересовался Рэтчет.

– Он меня создал. Родителей не выбирают, так ведь говорят? – на секунду девочка замолчала, внезапно осознав, что трансформер все еще держит ее на ладони перед собой, не спеша опускать на стол. – Я ничего о нем не знаю...

– Старскрим.

– Что?

– Его звали Старскрим. Твоего создателя. – Рэтчет говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Я знавал его еще до войны.

– Как? – девочка жадно ловила каждое слово медика.

– Как ученого. Я бы даже сказал, выдающегося по тем временам ученого. Хотя...он всегда был ужасно честолюбив. Карьерист в худшем смысле слова...и единоличник. – Рэтчет как будто говорил сам с собой, погрузившись в воспоминания. Его оптика мигнула и свет ее поблек – военврач перелистывал страницы мемори-файлов. Та, кого некогда звали Эбби Смит, затаила дыхание, когда вновь зазвучал его голос, глубокий и неожиданно спокойный:

– Мы вместе работали над одним проектом...Жизненно важным на тот момент. Искали лекарство от вируса, который поражал главный процессор и основные нейроузлы трансформера. Лечения не было. Эпидемия уничтожила бы наш мир не хуже этой войны...Но это все не главное. Мы сделали открытие – нашли, как передается болезнь. Мы поняли, что питательной средой является исключительно энергон внутри живого существа, то есть заряженный искровой энергией, но транспортируется зараза через любую жидкость, которая взаимодействует с телом меха. Антивирусы, какие бы мы ни писали, были бесполезны... Пока Старскрим не догадался поместить пробу зараженного материала в криостаз. Когда проба оттаяла, мы увидели, что вирусы мертвы: не регенерируют и не оживают... Мы ворнами бились над этой проблемой, и только твоему создателю пришло в процессор такое простое решение. Можно ли обвинять его в том, что на отчетном заседании Академии он отрицал участие группы? Я так и не ответил себе на этот вопрос. Понимаю, что открытие принадлежало ему, и не оспариваю того. Но насколько честно было нивелировать заслуги тех, кто трудился бок о бок с ним и обеспечивал ему поддержку? Вопрос риторический.

Медик замолчал.

Рэтчет смотрел в сторону, и девочка, чувствуя себя тараканом, металась по широкой ладони в надежде поймать его взгляд.

– Как так вышло?.. Что вы, ученые, оказались по разные стороны баррикад? –задала она вопрос, который мучил ее с самого начала. – Мы сделали разные ставки в этой войне, – коротко сказал военврач, затем прибавил: – В Прайма тогда мало кто верил. А Старскрим всегда был жаден до власти. Это у него в коде, видать, прописано. При Оптимусе о власти речи идти не могло. Вероятно, он выбрал ту сторону, которая выглядела более заманчиво. Но я не телепат... Это ты могла бы у него узнать, не я. – Рэтчет едва заметно улыбнулся, или это свет так отразился от его фейсплейта... – Я искала его в Колодце, – сказала девочка. – Не нашла.

Трансформер вопросительно смотрел на маленькую собеседницу. Чей-то манипулятор, так и не разобранный, был окончательно забыт.

– Да...то, что произошло со мной, – девочка вздохнула, пытаясь подобрать верное слово, – это из ряда вон. С того света не часто возвращаются с подробным отчетом об увиденном...

– Да вообще никогда, – согласился Рэтчет.

– Не знаю, насколько уместен мой вопрос. Но вы же знали опекуна...как вы думаете, зачем он создал меня?

– Не из любви к экспериментам, вот уж точно, – тон военврача стал привычно резок. – Старскрим знал что-то, что нам неведомо. У него должна была быть весьма четкая цель! Уж зная этого мерзавца... Но что? Я могу только догадываться. То, что происходит с тобой, дитя...Ты сама понимаешь, что так быть не должно... Где-то что-то не схлопнулось у него, и теперь... – Рэтчет не договорил; девочка резко встала и закончила за него:

– Я опять умираю.

– Грубо говоря, да.

– Сколько ещё?

– Зависит от скрытых ресурсов твоего белкового тела. Ему нужен строительный материал, от которого оно отчего-то отказывается. При расщеплении спирта выделяется некоторое количество энергии, килокалорий, но не только. Еще токсины.

– Что же, умру от цирроза печени, как алкоголик? – неверяще спросила девочка.

– Не обязательно. Но одна из систем рано или поздно даст сбой. На одной воде белковое тело протянет еще меньше. Прости, я не могу ничего для тебя сделать... – медик снова отвел взгляд. – Если даже внутривенные вливания твой организм не принимает...

– Это неправда! – воскликнула девочка. – Не говорите, что не можете ничего сделать! Вы ведь уже сделали многое...для начала вы не отказались от меня. Куда проще было бросить меня в Лондоне. А вы...вы попытались помочь...Спасибо. Я знаю, вы не любите, когда с вами так разговаривают, но я только один раз. И больше никогда-никогда! – она хитро улыбнулась: – Вы добрый и хороший. Ой, не смотрите так! Я никому не расскажу! Буду нема, как могила!

Многое за мегаворны функционирования, служения, выживания и сражений доводилось слышать Рэтчету в свой адрес, но подобного – никогда. Дитя застало его врасплох. Не зная, что отвечать и как реагировать, военврач осоловело мигал оптикой, чем не преминула воспользоваться девочка.

– Рэтчет... – начала она, – у меня остался один вопрос.

– Я догадываюсь.

– Что станет с медальоном, когда белковое, как ты говоришь, тело умрёт?

– Твоя искра вернется в Колодец, как вернулась бы искра любого трансформера. Сейчас техно- и органическая составляющие твоего тела худо-бедно сосуществуют. Отключится мозг – нечему будет управлять небелковой частью. Та модификация энергона, что бежит по твоим искусственным артериям, остановится. Искру будет нечему питать, ей – нечего заряжать. Напряжение в камере искры будет расти...

– ...Это как взрываются звезды?.. – договорила девочка.

– Очень маленькие звёзды, – грустно констатировал Рэтчет и через мучительно долгий миг добавил: – Я думал о том, чтобы погрузить тебя в стазис. Но для этого нужна полноценная протоформа. Мне не из чего ее собрать...Я думал еще вот о чем, дитя: теоретически можно изъять камеру искры из корпуса трансформера, когда, например, повреждения оного несовместимы с жизнью. Подсоединив эту "одинокую" камеру к источнику питания, мы можем сколько угодно ждать нового тела. Только есть несколько "но". Во-первых, нужен стабильный источник того самого питания, сиречь энергона, которого, увы, на Земле нет. Во-вторых, при переселении в новый молд искра лишится памяти о прошлой жизни – произойдет автоматическое форматирование. Вместо тебя на свет появится несмышленый спарклинг. Реформант. Отсюда следует мое личное «в-третьих»: я считаю, что форматирование противоречит клятвам, которые я дал как медик и автобот. Никто не знает, что происходит с искрой, запертой в клети в ожидании протоформы; с искрой, не прошедшей через Колодец. Дитя, я бы не обрек тебя на страдание.

– Хм. Понимаю... – задумчиво протянула девочка. Ни в голосе ее, ни в выражении лица Рэтчет не прочитал ни страха, ни обиды, ни агрессивного отрицания, которое он привык наблюдать у пациентов.

– Вы по-прежнему честны со мной, – сказала та, кого раньше звали Эбби Смит. – Спасибо и за это. Что ж... Колодец так колодец. Может, так изначально и предполагалось. Ведь если подумать... колесо сансары ведь не раскрутить вспять?

– Не раскрутить... – эхом вторил ей трансформер.

– Только одного немного жаль... – сказала вдруг девочка, встречаясь взглядом с Рэтчетом.

– Чего?.. – тихо спросил медик.

– Что у создателя не получилось. Такой ценный предмет зря пропал, – похлопала себя по груди девочка.

– Не зря, дитя...не зря.

***

Окт., 03, 2015.

Я долго не могла ответить себе на вопрос, что же с ними не так. Отвечаю сейчас. Они постоянны, статичны и неизменны, как скалы. Они искрами вросли в эту войну, или она – в них. Неважно. Только, думаю, дай им мир сегодня – они не смогут в нем жить, потому что не смогут примириться. Не друг с другом – с собой, скажи им, что случилось чудо и их планета ожила, мол, возвращайтесь, ребята.

Готова спорить на что угодно, даже на оставшееся мне время, что они не сумеют. Даже если предположить, что автоботы постепенно выпилят десептиконов (или наоборот) – все равно не получится у них ничего.

Они залипли, застряли, закоснели в этом противостоянии. Что бы они не говорили – оно стало смыслом их функционирования, а это так страшно…

Страшно и горько видеть остатки народа, который перестал желать чего-либо, кроме войны.

Я спросила давеча у Оптимуса:

– Сколько вас осталось? Сто, двести, триста?

Он сказал, что по всей Вселенной разбросано порядка тысячи "человек". Это же… Слов нет. Пусть огромных, металлических, фактически бессмертных и по нашим меркам всесильных, но человек. Тысяча…

У меня в голове не укладывается. Я смотрю на них, и мне хочется плакать, но плакать нельзя, потому что из глаз давно уже текут не слезы, а какая-то дрянь, которая разъедает кожу.

Слов нет.

…И он мне говорит о свободе, которая право всех разумных существ.

Ложками эту свободу хлебайте, сорокалитровыми ложками, ребята!

Как же вы так?..

Застряли.

Окт., 05, 2015.

Я спросила Оптимуса, за что он все-таки сражается. Сегодня. На Земле. Вот здесь и сейчас.

Выражение лица достопочтенного Прайма нужно было видеть. Рэтчет мне рассказывал, что у них когда-то тусовалась девочка, которая все снимала на телефон, и я, пожалуй, хорошо ее понимаю.

Стоит ли говорить, что внятного ответа Оптимус мне не дал. Получается, на мой весьма непросвещенный квазибелковый взгляд, занятная ситуация.

Автоботы изначально выступали против Сената, который Мегатрон сотоварищи благополучно порешил, – источник беззаконий таким образом был устранен. Потом они сражались уже с самим Мегатроном, который (сотоварищи опять же) решил, что путь к свободе через тиранию самый короткий и прямой. На полях отмечу, что стартовали и Оптимус, и Лорд тогда еще Протектор с общей мысли, что сенаторы – продажные твари, а общество прогнило к чертям (или у них там оно не гниет, а ржавеет?).

Допустим, не договорились они о путях следования к светлому будущему. Предположим, вынесли друг другу центральную и периферическую нервную систему (или правильнее – операционную?). Как факт примем, что первый боевой протокол, не к месту активированный Мегатроном, не облегчал ситуации. Но сколько ж времени прошло!.. Сколько ж этих долбаных мегаворн – единиц, которыми только титаны мерят бесконечность, минуло!

Нет больше ни продажного Сената, ни общества, ради которого, по словам обоих, все и затевалось, ни планеты, на которой это самое общество можно было бы поселить. Чума на оба ваших дома, вот что хочется сказать! Прямо по Шекспиру: все друг друга убили. Чего им еще делить на руинах этих славных побед?

Окт., 10, 2015.

Оптимус говорит, что землян над защищать от десептиконов. Мне хочется спросить: за каким, собственно, дьяволом? Но я молчу и плохими словами ругаюсь только про себя, я ж воспитанная (спасибо, Френзи).

Уверена, земляне чужих ни от кого защищать не стали бы. Еще на запчасти разобрали бы, не посмотрев, что это чужое – живое и боль чувствует. Плавали, знаем.

Ну, расфигачат десептиконы завод или обсерваторию? Соберут себе корабль а-ля «Энтерпрайз», гранд-крейсер типа «Экзорцист», спейсбридж, граундбридж или что что им там еще надо… Кому от этого тепло, кому холодно? Пусть отваливают на развалины Кибертрона, если им нравится жить в склепе. Может быть, там Мегатрон еще посеет то самое разумное, доброе, вечное, и на обломках самовластья его имя золотом напишут?. Может, все у Мегатрона получится, и автоботы еще на экскурсию в эту социальную утопию проситься будут?..

Тогда чего у него над душой-то стоять? В смысле, над искрой.

Бессмысленно.

Эта война уже очень давно ни за что и ни для чего.

Они устали от нее все, но не вести ее не могут.

Меня всегда умиляло, какую книжку ни возьми: «Один не может жить, пока жив другой». Да с чего бы это, интересно? Отстань от ближнего своего, особенно если вам уже не осталось чего делить. Это и Прайма касается, кстати, и его брата-психопата.

Никогда не думала, что скажу подобное о высокоразвитом инопланетном создании, которое старше человеческой цивилизации...Но кое-кому явно необходима помощь квалифицированного специалиста.

Окт., 16, 2015.

Перечитала все, что написала на днях. Я была зла. Непозволительно зла. Все время забываю, что нельзя своей меркой мерить чужую жизнь…Особенно если жизнь эта твоей длиннее во сто крат.

Эмоции эмоциями…Но я, пожалуй, рискну. Я ухожу.

Я приняла это решение не внезапно: у края сознания оно уже достаточно давно пульсировало. Это как лампочка, которую боковым зрением все равно видишь, как бы ни старался не замечать.

…Они нашли корабль Мегатрона. К счастью, на территории США. Меня позабавило: все это время десептиконы были под боком. Я восприняла это как знак: будь они, как я раньше считала, вне земной орбиты, или хотя бы на другом материке…Но тут монетка в моей голове сама подбросилась.

Если гора не идет к Магомету, если Магомет сам не собирается идти к горе…

Что ж, кто-то третий обеспечит им встречу.

Пойду я.

Возможно, я лезу не в свое дело. Велики шансы, что в этот раз я не дойду куда надо. Есть вероятность, что Мегатрон сначала прихлопнет меня, а потом уже будет разбираться, что это вообще было.

Но у меня есть преимущество: мне нечего терять – это раз, я знаю кое-что, чего не знает он – это два.

***

Внимательно перечитав импровизированный дневник, которому без году был месяц, та, кого раньше называли Эбби Смит, ввела несложную комбинацию клавиш, отправив таким образом текст в небытие. На вновь девственно чистом листе она набрала несколько строк, поразмышляла над написанным, склонив голову, и через минуту удалила. Потом еще раз, затем – еще. В конце концов девочка, закусив губу и решительно глядя в экран, с остервенением застучала по клавиатуре. Остановилась она, лишь когда треснула вдруг сухая, изжелта-пергаментная кожа на указательном пальце правой руки, оголив невлажную плоть в тонкой сеточке проводков. Скрипнув зубами, та, кого звали Эбби Смит, нажала “Save” и удовлетворенно осмотрела голый рабочий стол, на котором помимо иконки корзины висел безымянный текстовый документ.

Теперь оставалось развести автоботов на поход по магазинам...Ведь даже за свой короткий век девочка успела узнать, что в торговых центрах всегда толпы людей и очень, очень много дверей, ведущих в разных направлениях. Бамблби представлялся идеальной кандидатурой: по известным причинам он не станет рекалибровать сканеры на нее и кибертронской магией, которая у них зовется голоформой и технологией, пользоваться, скорее всего, не будет.

Что ж... Дело за малым. Надо только вести себя…как человек.

***

:Оптимус...: – вызов Рэтчета по комм-линии звучал до странности нерешительно.

:???:

:У нас проблемы:

***