Автор лого - Belaya_ber
Ширина страницы: 100%| 3/4| Размер шрифта: 9 pt| 10 pt| 12 pt| 14 pt

Только зарегистрированные участники
могут голосовать
Примечания автора к главе:
Уважаемые читатели!.. Мне ужасно неловко, но эта глава оказалась не финальной, а всё-таки предпоследней перед эпилогом. Я долго крепился, но для последней главы мне недостаёт бэты, ибо без "крайнего глаза" не успеваю ничего. Если среди вас есть желающие (особенно в Москве, где мы могли бы встретиться и оперативно обсудить/поправить текст) и готовые помочь "добить" историю Эбби, я буду безмерно благодарен...Всё. Почти всё. История presque и almost обрела плоть.
За нецензурные слова простите Господа нашего Праймуса (Ему непросто)... и меня.
Спасибо за комментарии к предыдущей главе. Рэтчет ни на что не претендует. Чужие тексты, закравшиеся в историю, таковыми и остаются.

UPD: DaniDen, спасибо за предложенную помощь! Я с радостью Вашим предложением воспользуюсь!

Глава XX

Пэчворк

- Вот вы говорите, что слезы людские - вода?

- Да.

- Все катаклизмы проходят для вас без следа?

- Да.

- Христос, Робеспьер, Че Гевара для вас - лабуда?

- Да.

- И вам все равно, что кого-то постигла беда?

- Да.

- И вам наплевать, если где-то горят города?

- Да.

- И боли Вьетнама не трогали вас никогда?

- Да.

- А совесть, скажите, тревожит ли вас иногда?

- Да...

- Но вам удается ее усмирить без труда?

- Да.

- А если разрушили созданный вами семейный очаг?

- Так...

- Жестоко расправились с членами вашей семьи?

- И?..

- И вам самому продырявили пулею грудь?

- Жуть!

- Неужто бы вы и тогда мне ответили "да"?

- Нет!

- А вы говорите, что слезы людские вода?

- Нет!

- Все катаклизмы проходят для вас без следа?

- Нет!

- Так значит, вас что-то тревожит еще иногда?

- Да, Да, Да...

Леонид Филатов

– Пошли, на лодке по речке покатаю!

– Харон, отвали, я ещё жива.

Фольклор землян

– Темно…

– Естественно.

– Саундвейв?.. Где вы? Почему я ничего не вижу?

– Ответ на первый вопрос: да. Ответ на второй вопрос: все там же. Ответ на третий вопрос: проекция.

– Что?

– Вопрос: что – что?

– Вы не могли бы говорить нормально? Мы же, помнится, договаривались…

– А так тебе чем не-нормально?

– Вы говорите, как бездушная машина.

– Может быть, я и есть бездушная машина.

– Врёте.

– Не вру – допускаю. Я даже уверен, что в одной из реальностей так и есть.

– Так что?

– Повторяю: что – что?

– Что за проекция?

– Проекция твоей слепоты. Девочка, ты слепа. Земляне говорят: слепой котенок. Вот это ты.

– А можно мне как-то…эм…прозреть? Так очень некомфортно.

– Пожелай.

– Уточните.

– Как мне это надоело! Ты глупая или притворяешься? Ты должна найти в себе силы, чтобы принять то, что тебя окружает.

– Я приняла. Еще в тот раз.

– Ну-ну.

– Саундвейв?

– Я все еще я. С твоего прошлого вопроса ничего не изменилось.

– Я снова умерла?

– Не совсем.

– Поясните.

– Что тут непонятного? Ты пока…болтаешься на грани.

– И какие у меня есть варианты?

– А сама не догадываешься?

– Догадываюсь.

– Озвучь.

– Умереть или не умереть?

– Модолец, Хранитель. Можешь же, когда хочешь. А теперь извини, моя миссия здесь выполнена. Прощай. До встречи в иной реальности.

***

…Чувства возвращаются медленно: сначала осязание – я сижу на чем-то холодном, прислонившись к чему-то мягкому и теплому; затем обоняние – кажется, пахнет озоном и чем-то таким…свежим…прохладным; потом вкус – металлический. Последним возвращается зрение, и все встает на свои места: я сижу посреди антрацитового моста, парящего в Ничто, вперившись в серебристую сферу, в пульсирующий бок плывущего в Вечности кита, известного кибертронцам как Колодец.

Напрашивается только один вопрос, и я задаю его, хотя не уверена, что хоть кто-то ответит:

– Почему я снова здесь?

Саундвейв молчит. Ушел, что ли, совсем?

Ладно. Тихонько поднимаюсь. Стоять я, кажется, могу. Что бы Мегатрон ни сделал с моим телом, та субстанция, что находится здесь, не пострадала.

…И тут меня пронзает ужасное предчувствие.

Я резко разворачиваюсь к Колодцу и придирчиво изучаю его. Ничего… Ни единой царапинки. Все в порядке.

Хочу перевести дыхание, но не могу, потому что его у меня просто нет – дыхания. От этого становится вдруг страшно смешно. Я просто покатываюсь со смеху, оскальзываюсь и…срываюсь в Ничто. Оно, как гигантский батут, выталкивает меня, подбрасывает и впечатывает прямиком в серебрящийся бок.

Подчиняясь какому-то неизвестному чувству, я вжимаюсь в него щекой, касаюсь светящейся оболочки ладонями – и вдруг у меня нет уже ни щеки, ни рук. Только светящаяся субстанция, которая стремится соединиться, слиться с тем и теми, кто живет в Колодце.

«Еще не время!»

Кто это сказал?

Голос мне незнаком. Я с сожалением выныриваю обратно и с удивлением обнаруживаю посреди моста зеркало. Самое обычное зеркало, в пол, в деревянной раме с завитушками.

Припоминаю: это зеркало из моего дома – дома, которого давно нет. И я вижу в нем себя… Не человека, но маленький сгусток света, висящий в пустоте на фоне умопомрачительной сверкающей сферы, полной таких же клубочков-искр… таких же, но не совсем. Там, в Колодце, они цельные…каждая – миниатюрная его копия. Они живут: вздымаются и опускаются, словно дышат; переливаются, перетекают друг в друга – бесконечное движение, скольжение, трансформация. Колодец подобен Уроборосу, древнему змею, кусающему себя за хвост, – он воплощение вечности, круговорот душ и инкарнаций. Колесо сансары.

– Ах, – меня хватает только на междометие.

Кто-то посмеивается в ответ.

– Скажи, что тебя мучит, дитя, – мягко говорит невидимка.

– Почему я другая? Не такая, как они?..

– Ты не другая.

– Но они же цельные… А я как будто сшита из лоскутов…Как…какое-то одеяло! Как пэчворк.

– Ах…ты это имеешь в виду, – тон невидимого исполнен улыбки, – а что же в этом плохого? Если я правильно помню твою историю, дитя, новую жизнь ты обрела через медальон.

– Да.

– Милочка…– интонация настолько знакома… вот почти, еще чуть-чуть, и я вспомню, кому принадлежит этот голос, но увы!..

– Я не понимаю.

– Дорогая, ну что ты как маленькая, так мы до (моего) второго пришествия с тобой не разберемся! Мне форменно неоткуда было взять новую искру! Моя прекрасная Дочь – ты с Ней уже знакома – удалилась во внутреннюю эмиграцию. Без нее – как без рук, как без рук!..

– Что вы?.. – если б я еще могла потеть, меня бы прошиб сейчас холодный пот.– Чайник! Черт побери, говорящий чайник в банке Ankh Afterlife!

– Да-да, милочка, я там был. Мед-пиво, правда, не пил, но с тобой, ваше высочество, Хранитель-светлы очи (светла оптика?), имел счастье видеться. Знаешь ли, как только ты надела медальон, и искра, что называется, «схватилась» – ты подпала под мою ответственность. Но тебя, помнится, другое интересовало. Извини, крошка. Когда твой папа (ну-ну, не смотри так! Он тебя создал – он тебе папа, говоря скупым земным языком!) запустил процесс, я малость опешил, конечно, но что делать, что делать… – тут невидимка внезапно умолк.

– И что же вы сделали?

– Сшил, как ты выразилась, пэчворк. Лоскутное одеяло. Слепил тебя из того, что было, уж не обессудь, маленькая. От этой искры здесь отщипнул, от той – там…С миру по нитке – Эбби Смит достойная карма.

– Извините (у меня сейчас стойкое ощущение, что я разговариваю с умалишенным, но не стоит ведь это озвучивать, правда?), извините…То есть вы хотите сказать, что я… моя сущность, душа, искра…или как там называется моя бессмертная часть…собрана из частей других?

– Ага. Till all are one – пока все не станут едины. Эта концепция не раз меня выручала, признаюсь, и сейчас отлично получилось, ты не находишь? Я, конечно, не хочу хвастаться, но, пожалуй, это одна из моих самых гениальных идей за последние сто тысяч ворн…Да еще и Хранитель! Комбо, девочка моя! Комбо и бинго! А ты говоришь, одеяло лоскутное…

Помолчали.

Я приблизилась к зеркалу: действительно, по искристой, призрачной плоти пробегали как будто тонкие швы. Отлично, все не как у людей! Но если он говорит, что создал меня…Не намекает ли он?.. Или правильнее: Он?.. О Господи!..

– Чего? – переспрашивают тут же.

– Уж не намекаете ли вы?..

– Дитя, я ни на что не намекаю, я говорю, как есть.

– Ну это же бред получается: говорящий чайник на артуровском круглом столе – сам Праймус, что ли? Бог?

– Дитя…имя не имеет значения. Имя не значит ровным счетом ничего. Это разменная монета. Мысль изреченная есть ложь, и ни одно слово, как ни изворачивайся, истинной сути предмета не отражает. Мне странно, что ты уцепилась за эту идею. Может быть, потому что ты слишком юна… И как каждому ребенку, тебе хочется все назвать, определить, налепить на все объекты ярлыки. Но так не бывает… Мир устроен иначе.

– Тогда для меня он слишком сложно устроен.

– Ты лукавишь. На самом деле, наоборот. Стоит лишь отказаться от имен и оценок – и жить станет намного легче и во всех смыслах приятнее.

– Для меня это непостижимо.

– Со временем, дорогая, со временем. Путь у Хранителя долог.

– Подождите! Так вы, что, хотите сказать, что я вернусь?

– А ты как думала? Не все ж перед зеркалом вертеться!

– Куда я вернусь? Точнее – во что?

– Хочешь посмотреть?

– А можно?

– Да. Только смотреть. Руками…хм… манипуляторами пока не трогать. Приблизься, моя хорошая… Не бойся. Загляни в зеркало.

И я увидела.

***

У Нокаута выдался препоганейший цикл. К счастью, на этой маленькой планетке они короткие. Медик десептиконов не был настолько близко знаком с земной культурой, чтобы знать, кто такая Скарлетт О’Хара, но именно ее фразой «Я подумаю об этом завтра!» и соломоновым взмахом холеного манипулятора в сторону заваленного разным хламом стола он уж было вознамерился завершить очередной рабочий день… Ключевые слова: уж было, поскольку приказ Великого Лорда прибыть на мостик звучал безапелляционно. Как, собственно, и всегда.

Нокаут тоскливо вспомнил о масляной ванне, до которой уж сколько орн не мог добраться, но на зов Владыки поспешил. Чем-чем, а собственным функционированием – тем паче блеском и гладкостью корпуса – он дорожил.

На мостике обнаружился сам Мегатрон (пошли, Праймус, ему долгие ворны, чтоб его альфу!..) и – внезапно! – Шоквейв, чем-то откровенно недовольный и потому косо зыркнувший на вошедшего доктора единственным оптическим анализатором.

«Какой же ты, альфу твою в бампер, все-таки стрёмный», – подумал Нокаут об ученом, но вслух лишь сдержанно поприветствовал Владыку, пав на колено и выразив искреннее желание служить.

– Нокаут, прибери это. Разбери до последнего болта и через два сола представь отчет. Я хочу знать, как это работало. – Мегатрон помедлил, потом, кивнув Шоквейву, который грузно шагнул вперед, добавил. – Тебе понадобится консультация более опытного инженера. Шоквейв выступит твоим руководителем в этом проекте.

Нокаут поклонился, прилагая все силы к тому, чтобы обида не отразилась в чертах точеного фейсплейта. Он нехотя подошел к тому, что лежало на мостике: человеческое дитя. «Прекрасно, старина Мегз окончательно выжил из процессора», – подумал медик, но вслух проговорил:

– Да, мой лорд. К анализу…эм…материала будут какие-то особые пожелания?

– Да! – Мегатрон пренеприятно повысил голос и опасно навис над врачом.– Я хочу знать, как эта хитрохвостая тварь Старскрим, чтоб его искру драли все юникроновы демоны, создал этот гомункул. И я должен быть уверен, – Лорд перешел на рев, – что подобное впредь не повторится!

Нокаут снова поклонился и, превозмогая отвращение, протянул манипулятор к недвижимому телу…Затем в шоке замер (в этот клик его медицинский сканер засек слабый искровый ритм), извлек из сабспейса инструмент наподобие лопатки, которым сгрёб органическую в металлический лоток. Он нарочито неспешно встал в полный рост, ожидая дальнейших указаний и молясь всем богам Кибертрона и его благословенных лун, чтобы его электромагнитное поле ничего выражало.

– Что стоишь, как статУя в Зале Славы?! – рыкнул Мегатрон. – Выпонять!

– Есть, мой лорд! – кротко ответил Нокаут и поспешил прочь с мостика, надеясь, что его походка не выдавала паники, которая охватила его в тот клик, когда он взглянул на крошечное тело.

***

–Дитя? – невидимый зовет откуда-то сзади, и я вынуждена обернуться, отвлекаясь от происходящего в зеркале.

Стоит ли говорить, что я вижу лишь Колодец, плывущий в Ничто и змею антрацитового моста, скользящую к нему.

Когда я снова обращаю взгляд в зеркало, Нокаута уже и след простыл. На сверкающей поверхности – лишь…пустота. Мороз по коже (если б была)!

– Знаете… кем бы вы ни были, но бросайте-ка эти шуточки! Это уже граничит с кошмаром…И дурдомом! Зеркало должно что-то отражать! Такого не бывает! Чтобы оно сейчас отражало меня, потом показывало «кино», потом – вообще ничего! Это противоречит всем законам физики!

– Дитя!.. – голос, словно обнимая, оплетает меня, и тон его бесконечно нежен, разве что чуточку укоряющ. Так могла бы говорить учительница младших классов с расшалившимся, но тем не менее дорогим сердцу ребенком. – Дитя мое!.. Что ты знаешь о законах физики? То, чему научил тебя в прошлой жизни Френзи, конечно, делает вам обоим честь… Но это даже не песчинка на дне мирового океана…Это сотая доля песчинки. Ну если ты так хочешь… как я могу тебе отказать? – раздаётся внезапно до боли знакомый, мой собственный голос.

Из зеркала на меня смотрит Эбби Смит: грязные, мышиного цвета волосы выбились из хвоста и влажными прядями обрамляют точно собранное из острых углов лицо; на мне (на ней?) все та же голубая олимпийка на молнии, рукава которой перепачканы кровью (точно, ухо!); джинсы мокрые по колено (чертовы лондонские дожди!). Кеды, должно быть, хлюпают, когда девочка в зеркале переминается с ноги на ногу, несмело протягивая руку к стеклу. Её пальцы замирают на поверхности с той стороны, в зазеркалье, и я вдруг думаю: если разбить стекло, упадет ли она на меня?

Помимо воли я тянусь к ней…Что-то происходит: уже не свет Искры, а такая же человеческая рука протянута к зеркальной глади. Наши ладони – точная копия друг друга, и кончики моих пальцев соприкасаются с её. Кажется, через стеклянную преграду я вот-вот смогу ощутить её тепло. Девочка из зазеркалья смотрит на меня и улыбается. Вероятно, я тоже улыбаюсь ей. Вдруг она говорит: у отражения движутся лишь губы, но мой собственный голос наполняет все вокруг.

– Какое твоё самое заветное желание, Хранитель?

И, подчиняясь мгновенному порыву, я выдыхаю:

– Я хочу получить назад свое имя.

Эбби Смит в зеркале смотрит на меня не мигая и осторожно отводит руку от стекла. Она подносит ладонь к глазам и внимательно рассматривает ее. Сама не понимаю зачем, но я копирую этот жест. Не вижу, что такого интересного…Я знаю. Нет. Я знала свои ладони.

Вдруг мое отражение, не отводя руки от лица, начинает хохотать! Я могу лишь, недоумевая, смотреть на нее.

– Вот что у него не схлопнулось! – она откровенно веселится.

– Извините? – не понимаю я.

Моя копия вытягивает руку ладонью вперед, как будто делая знак «Стоп!»:

- Смотри!

И я мгновенно понимаю: с ладонью все в порядке…Это самая обыкновенная человеческая ладонь, пять пальцев, морщинки, складочки, все дела. Всё отлично, но недостаёт этой ладони лишь одного – линии жизни.

Я прижимаюсь лбом к зеркалу, и мое отражение копирует это движение. Там, в зазеркалье, другая Эбби Смит смеется, а мне не смешно. Я снова слышу свой (её?) голос:

– Прости, милочка, у тебя не было ни единого шанса. Твоя линия на планете людей не была задана. Но сейчас все хорошо! Ты что? Что ты, моя славная?..

А я плачу, без звука и без слез.

Сколько можно? Когда это кончится? И я не знаю, почему так… Почему со мной? Для этого мира я была инородным телом, чуждым элементом…А это обиднее, чем не быть вовсе. Все мои попытки прописаться в той жизни, все мои дурацкие уравнения…Я все решила неправильно.

– Нет, милая, – говорит мой близнец. – Это были изначально нерешаемые уравнения. Но тебе было полезно ими заниматься на тот момент…Пища для ума.

– Как вы можете так говорить? Как вы можете быть так спокойны? – меня охватывает гнев.

Моя копия в зеркале садится по-турецки, как ни в чем не бывало поправляет на коленях джинсы и хлопает по Тьме рядом с собой: – Давай, – говорит она. – Устраивайся поудобнее. Тебе нужно выговориться, я это чувствую.

Может быть, это покровительственно-успокаивающий тон, а может быть – сам тембр голоса, знакомый мне до такой степени, что в той жизни я давно перестала обращать на него внимание, а может – тот факт, что она – это я…Но что-то меня неимоверно, чертовски, дьявольски бесит! Мне хочется вцепиться своему двойнику в волосы, расцарапать ей лицо, убить её, наконец!

– Э… Так не пойдёт, – другая Эбби Смит поднимается. – Упростим задачу.

По мановению её руки Ничто исчезает. Мы стоим друг против друга на сцене, на театральной, драконы её дери, сцене.

Зрительный зал пуст, пыльный зеленоватый занавес поднят, из-за моей спины ярко светит софит, и мой хтонический близнец на него щурится, что я отмечаю с долей удовлетворения: пусть ей будет неудобно!

– Хорошо, – говорит она, – мы с тобой сейчас репетируем монолог. – Центральный, – она поднимает вверх указательный пальчик, – монолог твоей пьесы.

У меня же только одно желание – уйти отсюда, прекратить этот бред. Но некуда, и я подчиняюсь.

Девочка тем временем направляется к кулисам и исчезает там, оставляя за собой лишь цепочку мокрых следов на деревянном полу. Я зачем-то отмечаю, что полы вытерты в буквальном смысле чуть не до дыр: лака на досках нет уже очень давно.

– Акт первый, действие первое. Сцена, в которой Эбби Смит показывает кузькину мать Праймусу, отцу всего сущего! – со смехом раздается из-за кулис. А потом, уже совсем иным тоном, после паузы: – Расстановки, блядь, по Хеллингеру, какие-то. Давай, дорогая, жги!

И вот я стою посреди пустой сцены. Жду, жду, жду – и ничего не происходит. Со временем (если оно здесь вообще есть) мне это надоедает: сажусь на край, свесив ноги в оркестровую яму, на дне которой оказывается привычное Ничто. Где-то в глубине серебрится Колодец, или мне это только чудится. Я думаю о том, что существо, которое кроется под личиной моего двойника, не оставляет выбора. Это самый настоящий малый погорелый театр, где идиотские пьесы играются по Его/Её сценарию. Я могу застыть, как герои «В ожидании Годо», и провести вечность в том самом ожидании. Или могу формально принять правила этой игры и начать говорить. Но не любое ли мое действие предопределено? Я молчу и жду – это по сценарию. Я говорю – это по нему же. Какой бы выбор я ни сделала сейчас…получается, что я его в любом случае лишена. Это не выбор, это суррогат. Вслух я подытоживаю свои мысли.

– Я не хочу участвовать в этом цирке.

– Почему? – отзывается бог.

– Это жестоко…Ты – жестока. Жесток…

– Что?

– Ты допускаешь страдания и горе.

– Допускаю. Но я также допускаю радость и счастье. Это выбор каждого, каким путем идти.

– Ты даёшь им (тут я вспомнила о Бамблби, Оптимусе, Рэтчете, даже о Мегатроне…) не выбор, но лишь его иллюзию.

– Неверно. Я даю им разум и способность принимать решения. Если они – за редким исключением – не желают этим пользоваться, следует ли мне их принуждать?

– Не выбор, но иллюзию! Обман!

– Да?! В том числе иллюзию разума? Ты согласна считать себя неразумной? – с иронией.

– Да, – твёрдо.

– Неплохо, дитя мое. Именно это, как ничто другое, и подтверждает твою разумность. А что до иллюзий…Грубо говоря, всё – иллюзия. Ты разговариваешь с иллюзией. Более того, ты, Хранитель, служишь иллюзии.

– Вот именно. У меня же нет выбора.

– Неправда. Выбор есть всегда, только ты его уже сделала, девочка. Ты не пожелала уйти в Колодец и возродиться в новой ипостаси, когда Прайм возвратит мою дочь, Великую Искру, из «внутренней эмиграции». На минуточку! Ты не попросила ни смерти, ни покоя. Ты плакала и билась головой о зеркало, но пожелала только одного – вернуть имя, данное тебе в той жизни. Ты боишься смерти, и ты дьявольски желаешь жить. Не об этом ли ты говорила, когда перечисляла все те места, в которых побывала бы, сложись та твоя жизнь иначе? Так сказать ли тебе сейчас, прямо и без обиняков?..

– Скажите! – с вызовом.

– Ты хочешь жить, видеть свет, познать мир. Ты хочешь найти друзей. Ты хочешь быть счастливой.

…Мне нечего ответить. Я снова плачу, и мне нисколько не стыдно: опускаю голову и смотрю, как на древнем, стертом дереве этой хтонической сцены расплываются одна за одной, капельками, мои совершенно человеческие слёзы.

– Во многой мудрости много печали, – отвечают откуда-то. – Это не я сказал, а земной царь Соломон. Что до тебя, мой дорогой Хранитель… Твой создатель принял решение привести тебя в этот мир. Решение, на которое он не имел права. А я не остановил его руку, потому что на это уже права не имею я. Преступи я этот закон, череда преломлений разбежалась бы по реальности, как круги по воде.

– Зачем он создал меня?

– Того, кого в твоем мире звали Старскрим, сгубило «желание странного». Стругацких читала? То-то же. Он попросту хотел раскрутить вспять колесо сансары, а это совершенно не комильфо, моветон и в мире смертных чревато полной неразберихой, именуемой в простонародии Апокалипсисом. Идея твоего «отца» в том состояла, чтобы руками…эм…манипуляторами…нет, все-таки руками Хранителя исправить ошибку первого боевого протокола, решив проблему гражданской войны, и получить титул гениального спасителя мира.

– Не сработало бы?

– Не-а. Он бы в любом случае опоздал… А мне было, помимо прочего, любопытно увидеть, каков Хранитель в этой реальности. Так что все располагало к невмешательству. Мисс Смит…

– Что такое Хранитель?

– Единственный доступный мне способ править реальности. Поскольку доступный – я к нему и не прибегаю. Обычно это потуги тех, кому хочется сыграть в бога.

– И каково наказание за подобные игры?

– С моей стороны – никакого. Они сами обычно наказывают себя, дитя, да так изощренно, что больно смотреть.

– И мой создатель?

– И он.

– Могу ли я увидеть его?

– Да.

Сцена подо мной медленно растворяется в Ничто, тонет во тьме пыльный занавес, истончается и превращается в призрак пустующий зрительный зал. Последним темнота поглощает светильник, и я снова оказываюсь там же, откуда начинала – на антрацитовом мосту, перед зеркалом в деревянной раме, откуда на меня смотрят алые глаза человекоподобной аватары моего опекуна. Сейчас-то я знаю, что это за технология…

– Дитя… ты успела? – он спрашивает, и слишком правильные черты лица искажает какая-то нечитаемая эмоция. Может быть, так и выглядит надежда?

– Нет, извините, – мне дорогого стоит не отводить взгляд.

– Это ничего, – глухо говорит он. – Уже ничего…

Я все еще смотрю в зеркало, и мне совершенно нечего сказать опекуну. Его образ постепенно блекнет, как будто размывается подступающей из глубин зеркала темнотой. Сколько раз я хотела задать миллион вопросов, но сейчас понимаю, сколь все они были бессмысленны. Опекун ли это мой, или очередная обманка, неважно… Мысль и чувство окрепли во мне и воплотились в короткой фразе. Пока в зазеркалье еще горит алый отсвет взгляда опекуна, я успеваю крикнуть ему вслед:

– Спасибо! Спасибо за эту жизнь!.. Отец.

На последнем слове я ожидаемо запинаюсь, теряя драгоценные мгновения, и оно звучит уже в никуда.

«Я горжусь тобой. Никогда еще не видел такого Хранителя», – произносят откуда-то сверху.

Да, наверное, пришла пора все-таки разобраться, и на этот раз на отговорки я не согласна:

– Так что же все-таки такое Хранитель? Я хочу точно понять.

– В бессчетном множестве миров, – отвечают мне голосом Хьюго Уивинга, – бесконечное количество вариаций для развития любого сюжета. Дорогая мисс Смит, – говорящий делает акцент на моей фамилии, – помните ли вы «Матрицу», как помню ее я? Да, согласимся, мистер Смит в том мире получился не так обаятелен, как ты, милочка…

– А еще поточнее можно?

– Хранитель нужен, во-первых, чтобы исправлять истории, как мы с тобой чуть раньше договорились. Как…замазка, штрих, корректор: написал – поправил – переписал. Во-вторых… не знаю, сам не придумал еще. О… подожди…

В зеркале передо мной появляется хранилище Ankh Afterlife, одна из ячеек выдвинута, и видно ее содержимое: картонные прямоугольнички, что-то вроде библиотечной картотеки. Они по очереди взмывают в воздух и падают на артуров Круглый стол, как будто кто-то невидимый их выхватывает и в раздражении отбрасывает, не обнаруживая искомого:

– Так…Кольцо, чтобы всех отыскать, воедино созвать (это где-то было…), убить Ледяную Колдунью (кажется, уже видел), дары Смерти, святой Грааль (нет, все не то!)… посмотрим по алфавиту, что у нас тут на «Х»: хаос, херес, херувим, хлюпик, хоббит, ходок белый, холера, холодец, хоругвь, храмостроительство, храпунья… Хранителя нет.

Зеркало вновь темнеет, и извне мне озадаченно сообщают:

– В той реальности, где ты жила, милочка, нет учетной карточки Хранителя. Но ты вернешься – и карточка создастся. История будет рассказана. Ведь я страсть как люблю истории…

– Что значит «история будет рассказана»?

– Дитя мое… все скорби мира лишь от того, что населяющие его существа (будь то эльфы, люди, трансформеры, вуки или гунганы) отказываются принять простейшую истину: каждая рассказанная история обретает плоть.

– Как это – «обретает плоть»?

– Миры создаются, разрушаются и восстают из пепла ежесекундно, ежеминутно, ежечасно. Меня всегда забавляло, в какой из них ни загляни: жители свято верят, что их реальность – объективная, законы этой реальности – описуемы, а все остальное – фантастика. Ты еще слишком человек, дитя мое (хоть это, к счастью, поправимо, лишь бы у нашего милого Нокаута ничего не дрогнуло в неподходящий момент)…Извини, отвлекся на него глянуть. Так вот…Если я расскажу тебе, что где-то в параллельной вселенной, в далекой-далекой галактике на трех черепахах покоится диск Плоского мира, парящий в Ничто?

– Я знакома с творчеством Терри Пратчетта, но все еще не понимаю…

– Вот именно, дитя. Для тебя это творчество. Художественная или малохудожественная (дело вкуса) литература. Но в твою красивую голову никогда не приходило, что эта реальность, прости за каламбур, так же реальна, как та, в которой ты раскатывала на поездах и трансформирующихся «камаро»? А зря. И не нужно так хмуриться, от этого бывают морщины. Мойр видела? Оно тебе надо? То-то же. О чем это я... Ах да. Множество миров. Хранитель. Хранитель –не только тот, кто правит реальности, но и тот, кто принимает их. Он может путешествовать между ними. И это не «провалиться в книгу». Все по-настоящему, без обмана, честное хтоническое! Хранитель – это тот, кто знает: всякая рассказанная история где-то, когда-то, зачем-то случилась. Она воплотилась в литере, а значит – ожила.

– Это же ужас какой-то! Это действительно бесконечное множество реальностей, миров и их вариаций получается…А что если они однажды…Перемешаются.

– Исключено. Разве что…Еще в какой-нибудь истории приключится медальон Вектора Прайма. Но, может, пронесет? Как в этот раз?

…Я ловлю себя на том, что наблюдаю за бесконечными трансформациями, которые происходят в зеркале. Лицо собеседника «плывет», течет, меняется, и уникальные черты его невозможно различить. Но я узнаю другое…Маленький Принц, старина Гэндальф, ученый Хокинг, имперский штурмовик, Наполеон, Санса Старк, жуткий орк, Джоконда, нынешний президент США, знаменитая оперная дива, поэт Бродский, писатель Скотт Фицжеральд, Данте Алигьери, незнакомый мне десептикон…Голова кругом. Я вздрагиваю, когда сам Смерть из «Плоского мира» подмигивает мне голубым огоньком в пустой глазнице… А огонек этот оказывается не иным чем, как плывущим в бесконечности Ничто Колодцем. Мне становится дурно. Происходящее, даже если принять на веру, не может уложиться ни в голове, ни в процессоре, если на то пошло. Но отчего-то, не могу объяснить отчего…мне хочется верить, что так и есть. Наверное, это ужасно глупо, но у меня вырывается лишь одно:

– Так ты все-таки Бог?.. Настоящий бог?

– Опять двадцать пять, дитя мое. Я думал, мы благополучно пережили период развешивания ярлыков. Бог, Будда, Аллах, Яхве, Праймус, Ктулху…хоть горшком назови, только в печку не ставь.

– Но ты сам как-то себя определяешь?

– Конечно. Я любитель историй. Давно уже, правда, не рискую сочинять свои…Как-то они не очень получаются в последнее время… Но чужие послушать – это да, это мы любим и умеем.

– И только? – я так надеялась услышать что-то невероятное, что перевернет мой мир…Но когда Праймус говорит тебе, что он всего лишь сказочник-любитель, это как-то… разочаровывает.

– Дорогая, – в зеркале снова скачет нарисованный Лис, которого я подозреваю в принадлежности карандашу Экзюпери, – дорогая! Слушать истории – не такая простая работа! Это временами сложнее, чем сочинять! Я смотрю на мир, но не могу ничего изменить… Я могу лишь надеяться, что будет рассказана еще одна история, и еще, и еще…И тот, кому не повезло в этой реальности, будет счастливее в другой… – Лис грустнеет, и его поглощает туман, и теперь уже черный всадник, жонглируя отсеченной головой с горящими глазами стоит передо мной. Я неосознанно отступаю на шаг, но Всадник без головы уже обратился в прекрасную даму в средневековом платье – Беатриче.

– Почему не вмешаться? Ты всесилен, что тебе мешает? – я, наверное, никогда не пойму.

– Именно это и мешает, – отвечает мне Оби-Ван Кеноби голосом Алека Гиннесса, – тогда я превращусь в то, что в реальности, откуда ты пришла, люди зовут богом. А быть им трудно, скучно и хлопотно… И дело все равно кончится земляникой, – заканчивает уже порядком постаревший, но несомненно Румата-Антон, русский прогрессор.

– Даже в ту историю, в которой жила я?

– Туда особенно.

– Но я хотела попросить тебя…Можно ведь что-то сделать, чтобы прекратить войну? Можно вернуть мир между братьями? – зеркало снова заволокло туманом, и ответа мне долго нет.

– Нельзя. В тех условиях, что заданы в этой реальности, сделать ничего не получится. Но у меня для тебя хорошая новость: существует миллиард альтернативных вселенных, в которых Прайм и Лорд Протектор правят вместе. Однако есть миры, где они убили друг друга… Есть и такие, где они поменялись местами, и ты бы очень расстроилась, милая, если бы увидела, что там творит Оптимус.

– Все-таки ты жесток. Они ведь не знают… Они взывают к тебе.

– Я повторяю: им дана воля, им дан разум. Не я определяю то, как расскажется их история. В каждом мире его жители несут бремя последствий своих решений.

– Какой же был выбор? Какой?

– Элементарно, Ватсон. Да не активировать попросту боевой протокол. Посмотреть для приличия, что там операционка на внутренний дисплей выводит. Может, полезное чего?

– Но так же нельзя…

– Только так и можно.

– Праймус… ты совсем-совсем, никого-никого из них не любишь?

– Очень люблю.

– Почему же тогда стоять и смотреть, как они убивают друг друга?

– Потому что если я вмешаюсь, то тем самым лишу их собственной воли, права на ошибку, а затем – на ее исправление; на катарсис – и перерождение. Я вмешаюсь только тогда, когда окончательно утрачу веру в них.

– То есть…я должна понимать, что мне не стоит просить тебя послать утешения Бамблби или любви Рэтчету? Не имеет смысла просить тебя за Оптимуса? Ты не поможешь Мегатрону преодолеть безумие?

– И тем самым перепишу историю, которая рассказывается не мной? Нет. Извини, дитя, я не могу сделать того, о чем ты просишь. Воспользуюсь силой Хранителя, как ластиком? – из тумана вновь проступает знакомый силуэт толкиновского мага в остроконечной шляпе: – Не искушай меня! Не предлагай его мне! – кричит он, затем опять тонет во мгле. – Каждый, кого ты упомянула, сделал свой выбор. Если в этой реальности Бамблби избрал путь ненависти и тоски по Сэму, то не я, не ты…но только он сам сможет изменить свой путь…если захочет. Если Рэтчет избрал путь служения и презрел любовь, что встретилась ему на этом же (на минуточку!) пути… То он дебил, и это его проблемы. Если Оптимус…Что до Оптимуса, – слышно, как Праймус переводит дух: – то ему надо было хорошенько встряхнуть брата, пока была такая возможность, чтобы драйвера на место встали!.. Но он решил промолчать. И домолчался до известного тебе результата. Неужто ты хотела бы, чтобы я каждого из них вел, как слепого и немощного. Да начнем с того, что я разорвался бы – при таком количестве миров. Аватар не напасешься! Эбби… Не могу. Ничего не могу сделать для них.

– Праймус, но как же Саундвейв? Разве он не заслужил права забыть о прошлой жизни? Неужели тебе и здесь нужен Харон?

– Нисколько. Твоя правда, дитя. Света он не заслужил, уж не обессудь. Но покой – несомненно. Саундвейв вернется в Колодец.

– А я?

– Тебе пока еще некуда возвращаться, – сообщает Праймус. – Нокаут, в принципе справляется, но комфорт твоего дальнейшего существования напрямую зависит от того решения, которое он примет.

Я снова вперила жадный взгляд в зеркало.

***

Нокаут закрыл дверь в лабораторию и обессиленно прислонился к ней, без энтузиазма рассматривая содержимое медицинского лотка.

– Ох, Брейки, Брейки…Видел бы ты все это, – пробормотал он и потащился к рабочей платформе, на которой специально на такой случай был установлен микроскоп. Брейкдауна, старого друга и ассистента, в последнее время как-то особенно не хватало. Нокаут был далек от сантиментов, но в тишине медотсека, наедине с собой, отрицать не смел: гибель товарища его подкосила. Где-то глубоко внутри, в самом потайном уголке искры медик десептиконов тосковал и раз за разом мыслями обращался к той жуткой истории…Погибнуть так ужасно, так глупо и бессмысленно – лишь с тем, чтобы стать вместилищем для уродливого куска органики…

От воспоминаний о том, что сотворили обитатели этого грязного шарика с корпусом Брейки, Нокаута передернуло. Неприятно скрутило топливный бак – наружу просился выпитый ранее энергон. Несмотря на относительную юность (по сравнению с большинством десептиконов), доктор повидал немало…Но люди!.. Эти создания вызывали только отвращение. А теперь и страх – после того, как он увидел, на что они способны.

Эпоху квинтессонов Нокаут, к счастью, не застал. Он, как и Бамблби, и еще некоторые трансформеры, был в числе последних счастливчиков, «одушевленных» Великой Искрой, прежде чем Она окончательно замолчала. Это произошло незадолго до гражданской войны, которую про себя Нокаут называл «концом всего»...

Впоследствии он много читал: в перелетах, в краткие перерывы между боями, после изнурительных смен, в залитом энергоном и прочими витальными жидкостями павших и выживших ремблоке. Архивы и старые базы данных, которые Саундвейву удалось эвакуировать с гибнущей планеты, стали «его университетами». Нокаут очень хорошо помнил, как впервые познакомился с историческими хрониками и запечатленными в них ужасами эпохи господства квинтессонов. Сейчас, после всего, что случилось в Брейкдауном, он явственно ощущал сходство между теми квазиорганическими тварями и человечеством, населяющим эту планетку. Поэтому задание Лорда Мегатрона ему особенно претило.

В принципе, прокрастинировать Нокаут не любил и не умел, но цепочка мыслей: квазиорганика в лотке – гибель Брейкдауна и его кошмарное «посмертие» – люди и квинтессоны – исторические хроники, к которым его щедро допустил Саундвейв, – начало гражданской войны – короткая, слишком короткая юность…Все это привело его мысль к одной из последних вкладок в директории, к тощей папке, коротко поименованной «Мемори-база: до».

Когда операционная система в третий раз выбросила запрос «Открыть папку? Да/Нет», Нокаут решился – и процессор отозвался тупой болью. Или это была искра?

Где-то между мирами удовлетворенно хмыкнул Праймус, но десептикон его, конечно, слышать не мог. Да и давно в него не верил.

Персональный ящик Пандоры Нокаута всегда открывался по-разному. Ему не хватало присутствия духа, чтобы каталогизировать и аккуратно отсортировать мемори-файлы. Они были просто запиханы в папку кучей, неопрятным комом прошлого, которого он предпочел бы не иметь… Единственный, с кем можно было бы поговорить об этом, был Брейки. Он никогда не судил, не лез бить фейсплейт и никому не рассказывал о редких откровениях Нокаута. Но Брейки нет.

Будущий медик десептиконов увидел отраженный свет благословенных лун Кибертрона в беспощадном кастовом обществе. Он не был записан в касту врачей, поскольку такая судьба была уготована лишь привилегированным счастливчикам. Холодно и бесстрастно осмотрев его молд, функционалист прописал в инициальном инфочипе спарк-протоформы приговор: «Курьер/срочная доставка средних грузов». Это было первое осознанное воспоминание Нокаута. В глубине искры он всегда чувствовал, что с ним что-то не так, что он не на своем месте. Да, он любил скорость…но чинить, восстанавливать и улучшать механизмы ему было намного интересней. Мемори-файл о том, как он «лечил» немногочисленные игрушки, которые были в его распоряжении, врач пропустил. Жалеть себя он был не намерен. Его внимание привлек другой документ: несмышленый еще совсем Нокаут, во второй своей протоформе, вопил что есть мочи на огромной взрослой медплатформе и причитал, а над ним склонился крайне озабоченный медбот. Воспитатель тщетно пытался успокоить гундосившего спарка и внушить ему, какое невероятное везение и чудо, что манипулятор ему будет менять не кто-нибудь, а сам завотделением неотложки сенатор (sic!) Рэтчет.

Нокаут закрыл папку, вышел из директории и оглядел медблок. Он уже знал, какие воспоминания приготовил для него ящик Пандоры, и не хотел их открывать, потому что всегда после подобных импровизированных сессий психотерапии он задавался одним и тем же вопросом: «Что было бы, прими я иную сторону?»

В этот клик в дверь коротко стукнули, но не интеллигентно, а с силой. «Шоквейв, Юникрон тебя дери», – подумал Нокаут, но открыть поспешил.

Не удостоив медика даже кивком, Шоквейв прошествовал в глубь лаборатории и столь критически оглядел заваленный несортированными деталями стол, что Нокаут, помимо воли, испытал острое желание оправдаться.

– Как далеко ты продвинулся в исследовании? – бесстрастно поинтересовался ученый.

– Немного… – Нокаут старательно подбирал слова. – Я обратил внимание на одну…эм…интересную деталь: органическое тело транслирует… – тут он осекся, отчаянно боясь выставить себя дураком. Шоквейв молчал, ожидая, видимо, продолжения.

–…Энергетические волны – глухо выговорил Нокаут, ожидая чего угодно, но только не короткого кивка.

– Логично, – Шоквейв обошел стол, на котором под микроскопом все в той же позе покоилось бездыханное, на первый взгляд, тело девочки. – Информацией по проекту «Эбби Смит» ты не владеешь, однако наш Лорд полагает, что мне следует ею с тобой поделиться.

Нокауту показалось, или инженер не разделял позиций вождя поэтому вопросу? В любом случае, раздумывать сейчас было некогда: медик протянул инженеру манипулятор, как будто в пародии на человеческое рукопожатие, – щелкнула заглушка, обнажив инфопорт. Дорогого стоило не отводить взгляд и не подавать вида, как было неприятно, когда инфокабель из запястья Шоквейва скользнул в инфоразъем Нокаута. На внутреннем экране мигнуло: «Соединение установлено. Передать/Получить данные?». Выбрав опцию «Получить», Нокаут выждал положенные клики, пока файл скачался. Операционка сама, не спрашивая, прогнала посылку через антивирус. Хотя…Зная педантичность Шоквейва… Наверное, именно ей подсознательно боялся заразиться Нокаут.

Не дожидаясь согласия операционной системы врача, инженер отсоединил кабель, развернулся и без лишних слов вышел. Нокаут остался отрешенно смотреть на дверь, потирая манипулятор и борясь с желанием его продезинфицировать.

Земная ночь уже стремилась уступить место новому солу, когда Нокаут отстранился от монитора и встал наконец из-за стола. Информация из архива, полученного от Шоквейва, его потрясла. По всему выходило, что Старскрим был не просто психопатом, а психопатом конченым, к тому же еретиком и… гением: он за каким-то интересом запихнул (причем успешно!) в органическое тело бессмертную искру, квинтэссенцию всего святого, что было у любого трансформера, невзирая на его «партийную» принадлежность. Но Старскриму – старскримово…

По прочтении же сухих строк анализа Шоквейва и скупых данных, собранных покойным Саундвейвом, у Нокаута возникло энное количество вопросов. Медик остановился на полпути к диспенсеру энергона, круто развернулся и поспешил обратно. Через клик ухоженные манипуляторы уже порхали по клавиатуре – доктор Нокаут принял научный вызов. На экране, на языке, который из обитателей этой планеты могла понять разве что Эбби Смит, материализовались цепочки иероглифов и пиктограмм. Нокаут записывал то, что его волновало больше всего и на что файл Шоквейва света не проливал.

Как органическое тело поддерживает жизнедеятельность искры?

Каким образом искра закреплена в корпусе, соответствующая камера в котором не предусмотрена? И наконец (он помедлил клик и, словно решившись, набрал):

Где Старскрим взял искру??

Сами по себе вопросы доктора не сильно смущали, ибо для получения искомых данных требовалось только буквально исполнить приказ Лорда – разобрать до гайки псевдоорганическую… Но отчего-то медик колебался, будто боясь обнаружить там что-то... Но что? Его процессор даже посетила совершенно несвоевременная, к тому же безумная (чтобы не сказать суицидальная) идея связаться со старым учителем. Нокаут внезапно поймал себя на том, что второй раз мысленно пробегает сохраненные в долгосрочной памяти списки контактов в поисках той самой комм-частоты, параллельно листая немногие доступные ему файлы разведданных Саундвейва – неужели совсем ничего?

Будто очнувшись от внезапно настигшего цикла краткой диагностики ЦП, медик резко встряхнулся. Вентиляторы систем внутреннего охлаждения издали протяжный то ли свист, то ли стон, словно из корпуса выпустили весь воздух. «Идиот!» – укорил себя Нокаут. Как бы уважительно-нейтрально он ни относился к Саундвейву, сейчас он испытывал облегчение от отсутствия менталиста на борту «Немезис»: при нынешних настроениях Мегатрона одной «неправильной» мысли было довольно, чтобы словить обжигающей плазмы…А узнай Лорд, что его медик только что всерьез рассматривал возможность связаться с одним из автоботов…Да еще с кем…Измельченные останки Нокаута уже развеивали бы с нижней палубы где-нибудь над Невадой.

«Некогда рассиживаться!» – скомандовал он себе и включил яркий свет над прозекторским столом. Где-то между мирами Эбби Смит безумным взглядом смотрела в зеркало и раз за разом умоляюще повторяла: «Помоги ему! Прошу тебя, помоги! Я хочу вернуться…» – а Праймус отвечал ей: «Не могу».

***

Очередной земной день сменился безлунной ночью, но Нокауту не было до этого ни малейшего дела: не прерываясь на отдых и заправку, он сканировал и анализировал, считал, пересчитывал, многократно стирал написанное и обнулял результаты. К тому моменту, когда его по комму вызвал Шоквейв, у Нокаута выстроилась уже более-менее стройная концепция. На два из трех заданных себе вопроса медик ответил, но испытывал определенные сомнения: стоит ли делиться с вышестоящими всей информацией сразу? Не приберечь ли лакомый кусочек на черный день, который то и дело наступает?..

На борту «Немезис» мало кто знал об истинных интеллектуальных способностях доктора Нокаута и никто (покойный Брейкдаун не в счет) не воспринимал его всерьез. С одной стороны, это бывало до жути обидно, с другой – весьма выгодно…когда тебя считают в меру исполнительным, недалеким красавчиком, зацикленным на полировке и восианском воске. Ведь от тебя тогда ничего сверхъестественного не ожидают…

Уж кем-кем, а дураком беспроцессорным Нокаут не был, зато был в меру тщеславен и до такой степени сообразителен, что его еще до войны заметил приснопомянутый завтотделением иаконской неотложки, которому начинающий курьер доставлял корреспонденцию и запчасти. Обругав себя нехорошим словом за очередную волну ностальгии по бездарно утраченной юности, Нокаут состроил кислую мину, закачал в общую сеть отчет о проделанной работе и побрел на мостик – докладывать.

На оставленное на прозекторском столе условно человеческое тело с аккуратно вскрытой грудной клеткой он даже не обернулся.

Где-то между мирами Праймус сказал девочке: «Уже скоро все решится. Если что, ты знай: я за тебя болею». В ответ Эбби Смит хмыкнула и отвернулась к Колодцу. Она не хотела смотреть, как три десептикона будут решать ее судьбу.

***

На мостике царило непривычное оживление. Несколько вехиконов усердно лупили по клавиатуре на приборной панели, еще двое с видом лихим и придурковатым елозили манипуляторами по тачскрину, мерил гулкими шагами узкое пространство Мегатрон, высчитывал что-то на датападе Шоквейв. Завидев в дверном проеме Нокаута, экс Лорд Протектор остановился и как-то уж очень фамильярно поманил медика к себе:

– Нокаут, – начал Мегатрон, обнажив в жуткой ухмылке клыки и выглядя до неприличия довольным, – мы с Шоквейвом изучили отчет. Я впечатлен твоей работой.

Нокаут почувствовал, как пол «Немезис» в буквальном смысле уходит из-под ног. За ворны служения делу десептиконов он ничего подобного в свой адрес не слышал. Сейчас должно случиться что-то очень страшное…Первая мысль была, что просочилось-таки что-то. Может, Саундвейв все же когда-то подслушал его мысли и успел-таки сдать Лорду… «Он знает!» – думал Нокаут обреченно. – «Они узнали, как я стал десептиконом. Мне конец».

Нокаут выжидал, но ничего не происходило – ни выстрела, ни удара.

– Так значит там внутри настоящая искра… – продолжил Мегатрон. – Ты не ошибся?

– Нет, мой лорд, показания сканеров многократно перепроверены, – аккуратно начал Нокаут, борясь с паранойей. – Я вскрыл грудной отсек существа, – медик приблизился к одному из экранов и вывел на него иллюстрацию из отчета, – обратите внимание на то, что в центре. Это некая емкость, судя по виду и составу чистейший околоядерный кибертроний, или «плоть Праймуса», как его еще иносказательно называют… Да, образец такого качества, какого за добрую тысячу ворн до войны не сыскать было. Этот материал бесценен, мой лорд.

– Назначение емкости? – Мегатрон уже знал ответ, но хотел, чтобы медик подтвердил это.

– Камера искры, мой лорд, – проговорил Нокаут, который никак не мог отделаться от неприятного предчувствия.

– И где же эта искра? – тон Мегатрона едва ощутимо изменился.

– Разрешите…– Нокаут вывел на экран очередную картинку. – Это приспособление, хотя оно, позвольте оговориться, абсолютно кибертронское по происхождению и… если мне дозволено сделать предположение, относится к Золотому веку…вот…это приспособление…этот артефакт выполнен в очень необычной технике, ныне утратившей актуальность…мне просто доводилось видеть…на древних голограммах… – понимая, что сам загнал себя в угол, Нокаут вдруг совершенно сник.

– И что же тебе доводилось видеть? – поинтересовался Лорд, делая акцент на последних словах. Медик затравленно посмотрел на Шоквейва, но тот был все так же погружен в калькуляции, и помощи от него ждать не приходилось. Встретившись пурпурным взглядом с полыхающей алым оптикой Мегатрона, Нокаут сдавленно хрипнул голосовым модулятором: произнести запретное на «Немезис» слово Прайм он не смел.

– Ты решил испытать мое терпение? – рявкнул Мегатрон. – Так ему пришел конец! Отвечай, негодный кусок металлолома!

– Нет, мой лорд, что вы, я не хотел…– выдавил Нокаут. – Артефакт, помещенный внутрь органического существа, по всем параметрам напоминает медальоны – регалии…Праймов, – последнее слово он сдавленно прошептал и судорожно перезагрузил вокодер и сопутствующие системы.

Удар в правую пластину фейсплейта неожиданным не был, но от этого менее болезненным не стал. Нокаут несколько раз моргнул, перенастраивая оптику, и лишь тем себя успокаивал, что могло быть намного хуже.

«Интересно, – пронеслась в процессоре шальная мысль, – одноглазого он тоже так прикладывает? С чего бы это я?.. От стресса, наверное».

Бывший Лорд Протектор всея Кибертрона тем временем отдал приказ:

– Искру этой твари – уничтожить! От органического мусора – избавиться! Артефакт – доставить сюда. Шоквейв, я хочу услышать твое мнение: какое преимущество дает нам эта регалия Праймов? – последние слова Мегатрон с ненавистью выплюнул, буравя взглядом фигуру Нокаута, не смевшего поднять на Великого взгляд.

Шоквейв был арктически спокоен, и Нокаут позволил себе изумиться: неужто тот совсем не испытывает страха перед Лордом?..

Оптический анализатор ученого в своей обычной манере мигнул несколько раз – Шоквейв словно собирался с мыслями:

– Мой лорд, – начал он, – ваше решение вполне логично, и, согласно моим калькуляциям, его воплощение в жизнь увеличит наши шансы на победу на 15, 2456%. В то же время есть возможность улучшить этот показатель до 76 процентов.

– Слушаю тебя внимательно, – о существовании Нокаута Мегатрон, казалось, забыл.

– Медальон даст бесспорное тактическое преимущество, его логично переплавить, так как нет технической возможности использовать по назначению, – неспешно пояснил Шоквейв, нимало не заботясь о том, что, вдаваясь в детали, явно испытывает терпение Лорда. Нокаут успел подумать, что смелости, пожалуй, требовало и такое высказывание. Пусть и неявное, но очередное напоминание о Праймах за брийм…

Логично, – продолжал инженер. – Но логично только на первый взгляд.

Мы должны учесть, что враги сами подбросили нам камеру искры со вполне жизнеспособным содержимым, которое можно форматировать. Доктор поправит меня, если я ошибусь в медицинских терминах, но вывод из проведенного им анализа, на мой взгляд, однозначен: искра пока жива и имеет все шансы прожить еще какое-то время, пока не будет собрана протоформа, в которую мы ее поместим. Таким образом мы получим, во-первых, еще одного бойца в наши ряды, во-вторых, мощнейшее средство пропаганды, которое раз и навсегда демотивирует автоботов. И в-третьих…

– Да, – перебил Мегатрон. – А потом мы предъявим миру нового десептикона. Десептикона, сотворенного без помощи Великой Искры. Мы покажем, что в Ней нет нужды! Число наших сторонников возрастет, и те силы, что все еще рассеяны по галактике, примкнут ко мне… и уничтожат Прайма. «В который раз помянули, – изумился Нокаут, – маму Юникронову в бампер…» От не самых приличных мыслей медика отвлек монотон Шоквейва:

– Мой Лорд, думаю, есть еще кое-что, что доктор Нокаут не успел (последнее прозвучало едва ли не угрожающе) включить в отчет.

Мегатрон вскинулся и резко повернулся к упомянутому доктору, который впервые за все свое функционирование, наверное, пожалел о том, что корпус его слишком плохо сливается с серыми стенами и полом «Немезис»:

– И что же ты имеешь сказать?

Нокаут судорожно пытался решить, какой ответ предполагал услышать Шоквейв, но логические паттерны инженера ему были недоступны. Считая себя уже смертником, он рискнул использовать последний козырь, если его можно было считать таковым. «Мой лорд, – сказал он, – возможно, имеется в виду одна особенность искры существа, которую я заметил: она производит странное впечатление. Если, в известном смысле, искра всякого кибертронца – цельный сгусток энергии, то в данном случае я наблюдал тот же сгусток, но "сшитый" из кусков разного качества и плотности. Это аномалия. Я не включил эту информацию в отчет, потому что не знал, что это может быть важно».

Воцарилась тишина, в которой Нокаут успел себя поймать на мысли: «никогда же не повредит прикинуться идиотом?.. Или повредит?»

Лорд Мегатрон молча кивнул Шоквейву. Тот немедленно отозвался:

– Посылки Нокаута логичны. Я, по вашему заданию, ознакомил его с информацией по проекту «Эбби Смит», он о природе Хранителя и связанных с этой фигурой легендах там нет данных. Добавляю это в качестве связующего термина и завершаю силлогизм: Хранитель – владелец медальона одного из Тринадцати и носитель «искры, сшитой из лоскутов других» (так сказано в «Завете», по легенде). Существо Старскрима обладает обоими заданными качествами, следовательно – Хранитель. Логично, что даже после форматирования наш новый воин будет обладать сверхъестественными качествами, которые помогут нам победить. Это достойный актив.

Мегатрон все еще не проронил ни звука. Спустя долгий десяток кликов он проговорил: «Очистить мостик. Я должен подумать».

Нокаут поспешил ретироваться, за ним последовал Шоквейв. Уже в дверях врача настигла фраза Великого:

– Твоя глупость и неспособность сложить два и два, Нокаут, чуть не лишила нас огромного тактического преимущества. Я этого не забуду. Еще одна ошибка – и ты будешь уничтожен.

– Да, мой лорд, простите, мой лорд, – отвечал медик, благодаря судьбу: это была очередная угроза, а не выстрел из бластера.

Судьба Старскрима секретом ни для кого не была.

***

Оставшись наедине с собственными мыслями и недвижимым телом Хранителя в медотсеке, Нокаут дал волю эмоциям. Да, ему было страшно. Очень страшно. Он был в шаге от провала, и зияющая пропасть уже ощерилась на него пастями всех юникроновых демонов. Инстинкт самосохранения его снова спас. Конечно, откуда Лорду и Шоквейву знать, что ему была прекрасно известна легенда о Хранителе – мифической сущности, которая приходит в мир, чтобы исправить несправедливости и прочие мерзости, допущенные против воли Праймуса. Вот только…поверить в Хранителя – это то же самое, что поверить в самого Праймуса. В Праймуса, который, казалось, отвернулся от них навсегда. Нет…Это уже слишком. Мощности логических цепей (хоть он и не чета Шоквейву) Нокауту вполне хватало, чтобы понять…Первое: предъявить Хранителя миру равно во всеуслышание заявить, что Старскриму удалось достучаться до небес в прямом смысле слова и доказать существование Высшей сущности. Второе: Хранитель, явленный в рядах десептиконов, это…победа. Безоговорочная победа над автоботами.

Должно быть радостно же, так?

Но с чего так страшно?

У трансформеров не бывает предчувствий: вероятность того или иного события можно рассчитать. «Что же не так? Что со мной не так? – бился над нерешаемой проблемой ЦП Нокаута».

«Это искра, или душа – отвечал где-то в Ничто Праймус».

Но кто же его слышит?..