Я расскажу тебе сказку о далёкой планете
Мы входим в гостиную, опекун рывком отпускает мою руку, – отконвоировал! – отворачивается и делает вид, что внимательно изучает корешки книг на полке. Неловкая пауза. Минута.
Минута – это «танк-тонк» тридцать семь раз.
- О чём вы хотели поговорить?
Он степенно поворачивается ко мне, чуть склоняя голову и сцепляя пальцы за спиной, – когтей не видно:
- Ты разочаровываешь меня. Возможно, мне следует наказать Френзи?.. Он недостаточно серьезно относится к своим педагогическим обязанностям. Или все-таки это ты плохо слушаешь учителя? Неужели он не говорил тебе, что младшим по возрасту, званию и положению не следует задавать вопросы старшим, пока те сами к ним не обратятся?
- Говорил, – возможно, я звучу резко, но в своё оправдание могу заметить, что не до конца отошла от всей этой истории с камерами: я все еще обижена и оскорблена, прямо скажем. – Говорил, конечно же. Но я вижу вас слишком редко, а вопросов накопилось слишком много, и – при всём уважении, сэр! (я сдерживаюсь, как могу) – мне хотелось бы получить некоторые ответы, пока есть такая возможность.
Опекун долго смотрит на меня, и я выдерживаю этот холодный алый взгляд: интерес, внимание исследователя, учёного, но никаких эмоций. Ни ненависти, ни жалости, ни отвращения, ни сочувствия. Что же вы за создание, сэр?
- Как интересно ты формулируешь, дитя… - тем временем произносит он раздумчиво. – У тебя есть вопросы, но они звучат как требования. Тебе хотелось бы получить, – он отчетливо артикулирует каждый звук, – ответы. А чтобы что-то получить – это надо заслужить. Заработать, понимаешь? Таков закон Вселенной. И чем раньше ты постигнешь его – тем больше шансов, что ты избегнешь излишних обид и иных печалей, имеющих разрушительные последствия для людей. Присядь-ка рядом, - говорит мой опекун, похлопывая по подлокотнику дивана рядом с собой. Когда он успел сесть?..
Я не задумываясь сажусь на указанное место и тут же получаю довольно болезненный шлепок по ноге.
- Урок второй. – Звучит мне прямо в ухо. – Не пренебрегай анализом ситуации. Ты знаешь, что приличная леди на подлокотник не сядет. Так что побудило тебя нарушить правила этикета?
- Простите, сэр, – я даже не знаю поначалу, что сказать. – Вы же сами пригласили меня…
- Правильно, – он кивает. – Ты и должна была присесть. Куда следует. На диване полно места, дитя. Это будет третьим и последним на сегодня уроком: не доверяй безоговорочно никому – даже тому, кто призван оберегать тебя. В жизни могут быть ситуации, когда слепая вера губительна. Я бы даже сказал, что она губительна в любом случае. Понимаешь?
- Простите, сэр, - как попугайчик повторяю я, но в голове уже рождается вопрос, и, кажется, я знаю, как получить ответ на него. – Не могли бы вы разъяснить мне одну мысль? – Опекун кивает. – Верно ли я поняла ваше высказывание: «Не доверяй безоговорочно никому – даже тому, кто призван оберегать тебя». Значит ли это, что я не могу доверять даже вам? И что вы призваны оберегать меня?
- А ты, я посмотрю, быстро схватываешь, дитя. – Мой опекун откидывается на спинку кресла, и его губы трогает едва заметная улыбка. Не кривая, не злая, – успеваю заметить я, – а вполне себе человеческая. Человечная.
Спустя какое-то время он продолжает:
- Да. Я призван оберегать и защищать тебя, как и Френзи. Да, ты не можешь доверять нам. Хоть человеческое сознание – одна из самых хрупких вещей во вселенной, но любое сознание – даже моё! – может быть подвержено манипуляциям или даже порабощено.
- Сэр, правильно ли я понимаю из вашего ответа, что вы не человек? – выдыхаю я, зажмурившись от страха.
- Урок четвертый, дитя, хотя сегодня я и не планировал давать его, – вздыхает мой опекун. – Набравшись храбрости совершить поступок, имей смелость нести за него ответственность. И никогда, никогда – слышишь меня?! – не смей закрывать глаза перед лицом опасности.
- Спасибо, сэр, - говорю я тихо. – Но все-таки вы не ответили на мой вопрос.
- И не могу ответить пока, - продолжает опекун. – Зато я могу рассказать тебе одну историю. Историю о далёком мире. О мире, который, кроме прочего, погубило слепое, безоговорочное доверие. Ты готова?
…Я только слабо киваю.
– Так вот. Далеко-далеко отсюда, в тысячах световых лет и десятках тысяч парсеков, в одной далекой-далекой галактике была планета. Планета Кибертрон. Каждый день над ней всходило два великолепных солнца, а каждую ночь её освещал свет двух благословенных лун. Это была очень красивая планета, дитя, и населял её удивительный народ – кибертронцы, или мехи.
Они были умны, талантливы и преисполнены всяческих добродетелей, к тому же любознательны, прирожденные исследователи и первооткрыватели.
Кибертронцы воздвигали огромные города, создавали произведения искусства, которым по размаху и красоте не было равных в галактике. Это был удивительный мир, дитя. Мир, в котором долгое время не было войн, болезней и бессмысленных смертей. Бесконечный золотой век!..
Но, как водится, многие не ценили дарованного. Со временем народ Кибертрона заскучал. Кто-то отправлялся в дальние уголки Вселенной, кто-то запирался в лабораториях в поисках невиданного, неслыханного и неизведанного, но большинство попросту предавались развлечениям, которые становились все более опасными и изощренными. Так появились состязания, которые в этом мире назывались бы гладиаторскими боями.
Соревнование гладиаторов было, бесспорно, захватывающим зрелищем. Ужасающим, с одной стороны, и прекрасным – с другой: грациозный и опасный танец хитрости, предательства и коварства; все то, чего не было и не могло быть в кибертронском обществе, жило на арене, как на театральной сцене.
Должен сказать, что правящие круги первое время сквозь пальцы смотрели на столь – как бы поточнее выразиться?.. – противоречивое развлечение.
Зато у исследователей из научной столицы Иакона появились новые, весьма интересные задачи: например, создание вооружений. Нужно ведь было сделать поединки максимально зрелищными, но при этом не допустить серьезного ущерба здоровью гладиаторов.
Затем в обществе стали развиваться азартные игры: тотализатор и тому подобное…
А затем… Затем произошло первое убийство на арене.
На том, как принято думать, закончился Золотой век и началась эпоха падения Кибертрона.
Мой наставник замолкает на некоторое время: взгляд его замирает, обращенный в себя, а не вовне. И сколь бы мне ни хотелось задать сейчас вопрос, я не смею: нечто в том нездешнем, меркнуще-алом взгляде останавливает меня – боль?.. Мой опекун страдает?
– Хм…– продолжает он после мучительно долгой паузы. – Как сейчас… Будто сейчас вижу эту картину: поверженный гладиатор падает, его кровь (будет понятнее, если я выражусь так, хотя это жидкость несколько иного свойства) окропляет доспех победителя, и стены, и пол арены.
Опекун прикрывает глаза и продолжает:
– …Сначала никто не понял, что произошло. Убийство на Кибертроне в те времена было сродни страшной сказке – как если бы я предложил тебе поверить в существование Всадника без головы. Знаешь, – он вдруг переводит взгляд на меня, – знаешь, что самое ужасное? Они аплодировали. Все. Зал буквально взорвался овациями; все подумали: какой удивительный спецэффект!..
Первым пришёл в себя победитель: он понял, что противник не встаёт и не подаёт признаков жизни. Надо отдать ему должное, он был неплохим мехом, профессиональным и талантливым бойцом, честным.
Он рухнул на колени над телом поверженного соперника, и арену огласил его вопль.
Тут уже сбежались все: и Великий Лорд Протектор Мегатронус, и его брат, Великий Лорд Первосвященник Оптимус Прайм, и пресса, и сочувствующие, и наконец – брат погибшего. Младший брат, глупый и жалкий, – с горечью добавляет мой опекун.
– Младший брат, – с тоской продолжает он, – который поначалу даже не ощутил, как угасла родственная связь. Младший брат, который был бессилен что-либо изменить.
Опекун встаёт, затем резко садится снова; он сжимает кулаки, и я буквально чувствую, как должны впиваться в плоть когти стального цвета. Вдруг я, сама того не желая, совершенно не к месту произношу:
– Сэр… Мне очень жаль, сэр.
И тут мне кажется, что опекун сейчас меня убьёт. Но нет, он лишь протягивает руку и слегка касается волос у меня на макушке – странный жест. То ли ласка, то ли благословение… Не могу объяснить, но точно знаю: это что-то очень личное и очень важное.
– Если ты позволишь, я продолжу, – тихо произносит он, опуская руку. – Естественно, событие было из ряда вон выходящее. Пресса сходила с ума еще полтора ворна (лет сто тридцать – сто сорок, по-здешнему). Было проведено расследование, назначена дата суда. Собственно, с суда-то всё и началось.
Лорд Великий Протектор впервые сцепился со своим братом, потому что последний, как глава суда, всё не мог принять решения: что же делать с убийцей. А на Протектора давили – все, все, понимаешь. И истеблишмент, и пресса, и семья убитого.
Но, как известно, новости со временем перестают таковыми быть. Тебе ли не знать. Сколько актуальна запись в твиттере? Час, полтора, максимум сутки? И это в здешнем юном мире. А что говорить об обществе, давно и непоправимо достигшем пика развития?
Скоро всем снова стало скучно.
Благодаря тому случаю на арене произошло несколько событий. Во-первых, верховный судья, он же Лорд Прайм, озвучил запрет на гладиаторские состязания. Во-вторых, как следствие той меры, появились подпольные арены – там развлекали смертью: убивали и умирали за немалые деньги. Как здесь, знаешь? «Первое правило бойцовского клуба: не упоминать о бойцовском клубе». В-третьих, в правящих кругах произошёл раскол: Мегатронус требовал принять меры, действовать, остановить всё это, в то время как его брат сидел под сенью Великой Искры в глухой прострации… – Мой опекун, кажется, продолжает говорить, но мою голову пронзает такая боль, что я ничего не вижу, не слышу и вроде бы не осознаю. Я инстинктивно сжимаю виски руками, наклоняю голову к коленям и так сижу некоторое время, ожидая, пока утихнет боль и какой-то внутренний гул – шум крови, может быть. Это давление? Может ли у меня быть инсульт? Кажется ведь, рановато как-то…
– Дитя, – я ощущаю на спине ладонь, – потерпи. Ты привыкнешь. Как я привык, как привыкли многие другие. Выбора нет. К боли со временем привыкают все. С болью можно жить. Иногда она – лучшая мотивация, лучший императив. Это могло бы стать еще одним незапланированным уроком на сегодня, если бы не звучало так банально. Вот почему я всегда говорил тебе остерегаться людей, близости к ним, любви: эти все развлечения – верный путь к боли. Когда-нибудь, если мне достанет времени, я расскажу тебе, что стало с Лордом Первосвященником и что боль сделала с его братом.
– Сэр, – я прихожу в себя потихоньку, – но что же было дальше. Вы скажете?
– Скажу.
И он продолжает:
– Значит, Прайм. – Мой опекун прикрывает глаза. – Прайм, дитя, не имя и не фамилия, о чем ты, бесспорно, со временем и так всп… Узнаешь. Прайм, или Лорд Первосвященник, приходит в мир раз в тысячу ворнов. Вместе с ним приходит и второй – тот, кому суждено стать Лордом Протектором, защитником Кибертрона и его жителей. Это аксиома. Правда, непосредственный доступ к Великой Искре и возможность общаться с ней имеет исключительно Прайм…
Я стараюсь не отвлекаться, потому что мне кажется, что все, о чем рассказывает опекун, бесконечно важно и значимо, но как же, черт побери, кружится голова. Мне приходится откинуться на спинку дивана, крепко зажмурить глаза, но – стоит только смежить веки – вместо темноты я вижу звездное небо, галактики разных форм и размеров, а потом свет. Нежное голубое свечение, идущее как будто от меня и ко мне. В нем так спокойно и тепло. Нет ни волнений, ни тревог, ни боли, ни усталости. Любовь и спокойствие, и какое-то бесконечное смирение окутывают меня, и это ощущение будто бы тоже знакомо мне. Словно я уже видела и слышала всё – буквально всё на свете: и историю опекуна, и еще десятки – нет! – сотни и тысячи прочих историй.
– …И вот что выяснилось, – будто сквозь плотную ткань звучит надо мной голос, – вот в чем была истинная причина прострации Первосвященника: уже какое-то время Искра не даровала жизни. Сколько бы страждущих не приходило в храм, ни один не возвращался оттуда со спарклингом.
«С ребенком», – комментирует кто-то у меня в голове.
– Искра как будто уснула, не вступая в коммуникацию с Праймом. Самое интересное, что Она так и не дала ему ответа насчет убийцы. Время шло, а последний так и томился в темнице, не зная финального приговора, – суд лишь безоговорочно признал того гладиатора виновным в непредумышленном убийстве.
Сейчас я думаю, что неведение и одиночество камеры, в котором он находился несколько десятков ворнов, были достойным наказанием…Хотя в итоге он все-таки был убит.
– Как? – я резко открываю глаза, вмиг теряя контакт с прекрасным свечением.
– Как положено. Не выстрелом из плазменной пушки, конечно, а ударом меча – в поединке. Это смерть, достойная война, а он был хорошим бойцом. Младший брат погибшего гладиатора стал орудием Праймуса…
«Бога», – кто-то услужливо подсказывает мне.
– Но до того дня, дитя, произошло немало событий. Осужденный гладиатор был убит во время Гражданской войны, когда силы Сопротивления, известные сейчас как десептиконы, захватили столичную тюрьму и многие другие значимые здания в Иаконе.
– Гражданская война, – произносит мой опекун, будто пробуя слова на вкус. Вкус, вероятно, горек, ибо он кривится и смотрит на меня:
– Бессмысленная и беспощадная смерть. Семьи, члены которых оказались по разные стороны баррикад. Дети, восставшие против родителей, и родители, уничтожавшие собственных детей. Воистину, это было наказание, ниспосланное Праймусом за то, что кибертронцы стали ленивы и нелюбопытны.
…Бог отвернулся от Кибертрона, Великая Искра молчала. И на этом фоне битва, начатая Лордом Протектором «ради общего блага» обернулась катастрофой – разрушением целого мира, уничтожением благословенной планеты.
Да.
Мегатронуса (тогда он не обрел еще краткой формы имени) заботило исключительно процветание общества. Если Оптимус Прайм мог заниматься вопросами теологическими, метафизическими, этическими и эстетическими, то его брат был – как бы поточнее?.. – поближе к народу, что ли… Именно Лорд Протектор принимал участие во всех собраниях Сената, потому и неудивительно, что он первым заметил, что не всё так гладко в подлунном мире.
Декациклы и декациклы тратились на обсуждение совершенно бессмысленных вопросов. Ну ладно, не совсем уже бессмысленных, но явно не государственной важности. И тут можно понять Мегатронуса: сенаторы бесконечно спорят, где воздвигнуть новую стелу во славу Праймуса – в центре Каона или на севере Иакона, а в то же время из отдаленных провинций приходит странная и пугающая информация: где-то преступники пытаются возобновить традиции рабовладельческого строя, где-то произошло убийство, где-то разграблена научная лаборатория. Лорд Протектор начал задаваться вопросом: доколе?
А сенат дружно отвечал, что, мол, «а в остальном всё хорошо, всё хорошо». Не стоит слишком волноваться, знаете ли, и вообще: ни одно общество не идеально, везде бывают проблемы. Переживем, перемелется всё это.
Лорд Протектор не мог разорваться и быть в разных частях планеты одновременно, хотя определенные способности позволяли ему перемещаться достаточно быстро. Чем больше он видел, что творится за стенами прекрасного Иакона, тем сильнее болела его искра («Душа», - снова кто-то суфилирует). Правоохранительные и военные силы пребывали в том же блаженном, совершенно кальдероновском состоянии сна, что и правящая элита.
Пора было кончать с этим кошмаром, и Мегатронус отправился к брату, в храм Великой Искры, где нашёл Прайма совершенно потерянным.
Сколько времени они провели, преклонив колена перед Искрой, доподлинно неизвестно, но факт в том, что молитвы их, вероятнее всего, не были услышаны. Лорду Протектору и Лорду Первосвященнику ничего не оставалось, как попытаться воздействовать на сложившуюся ситуацию самостоятельно. Естественно, руководствуясь принципом «рыба гниёт с головы», они отправились в Сенат. Стоит ли говорить, дитя, что оба были достаточно грубо посланы куда предакон технолис не гонял?..
(«Предаконы – древние разумные создания, обитавшие на Кибертроне в доисторическую эпоху; технолиса – хитрое и юркое создание, предмет охоты и герой фольклора на Кибертроне в эпоху Золотого века и Гражданской войны», – звучит у меня в голове, но в этот раз невидимый комментатор снабжает информацию чем-то вроде иллюстраций, мелькающих перед глазами… Удивительно знакомых иллюстраций).
– Правда, были свои преимущества в высокоорганизованном технологическом обществе, – продолжает опекун, – например, все трансляции заседаний Сената шли в режиме реального времени и абсолютно без купюр. Казалось бы, кому нужно смотреть эту нудятину? Но были те, кто смотрел. И братьев услышали.
Вскоре со всех концов Кибертрона к храму стали стекаться страждущие и сочувствующие. Таким образом Мегатронус и Оптимус, сами того не ведая, оказались во главе оппозиции. А первый по-настоящему серьезный конфликт между ними возник в связи с тем, что один был заинтересован во власти больше, чем в ответственности, а второй откровенно ни того, ни другого на тот момент не желал, – тихо заканчивает мой опекун и снова поворачивается ко мне. – Ничего не припоминаешь?
– Сэр… Я должна вспомнить что-то из истории? – догадываюсь я.
– Необязательно, хотя история земных цивилизаций, что неудивительно в общем-то, зачастую напоминала историю Кибертрона. Так ты не припоминаешь совсем ничего?
– Извините, это, вероятно, никак не связано с вашей историей… Вы не подумайте, что я шучу, но я видела какой-то странный свет, пока слушала вас.
– Свет? – мой опекун чуть заметно вскидывает голову. – Свет… Расскажи подробней.
– Может быть, я просто устала: день был длинный и все такое… Но как только прошла головная боль, и я закрыла глаза, я увидела странный свет. Нежное голубое свечение, – продолжаю я чуть ли не мечтательно, вдруг осознавая, что отчего-то скучаю по чувству защищенности и полноты, которое давало оно.
…Когда я несмело поднимаю глаза на опекуна, я вижу, что он улыбается.
