Дитя человеческое
Городок Скарборо был милейшим местечком в Северном Йоркшире: всего пятьдесят тысяч жителей, парочка довольно симпатичных частных отелей, холодная красота пейзажей, камни, безбрежные вересковые пустоши неподалеку, пронизывающие морские ветра… Ну, последнее на любителя, конечно же.
Нельзя сказать, что это место было туристической Меккой, но всё-таки северная романтика привлекала многих, в том числе и Нила Уоррингтона, лондонского фотографа, несостоявшегося драматурга, многократно разведенного сорокалетнего мужчину, испытывающего все прелести кризиса то ли творческого, то ли среднего возраста.
Дней десять назад Нил, по совету своего столичного психотерапевта, собрал рюкзак, взял два билета до Йорка, фотокамеру и сына от крайне неудачного второго брака, семилетнего Джонатана, чтобы отправиться в путешествие по северу Англии.
В настоящий момент фотограф был близок к панике: они с Джонатаном сбились с маршрута, проще говоря, банально потерялись на пути из Скарборо в Йорк. Казалось бы, всего сорок восемь миль, но каким образом вместо Малтона они были сейчас в Торнтон Дейле?
Мистер Уоррингтон перезагрузил навигатор, который внезапно отказался работать, трижды сверился с картой и ничего нового не узнал, но факт оставался фактом: они заблудились в трех соснах, точнее, в двух трассах. Когда Нил осознал, что в сотовом садится батарейка, а зарядного устройства поблизости не видать. Он в очередной раз пожалел, что выбрал семейную поездку вместо курса старых добрых антидепрессантов. Где же эта чёртова зарядка?
– Джонатан, зарядку не видел? – без особой надежды спросил Нил.
– Видел, – с готовностью подтвердил сын. – Ты оставил ее в розетке, в кафе в Скарборо, где мы обедали.
– Черт побери! Что ж ты мне не сказал? – Уоррингтон был почти зол. – Мы сейчас с тобой не только без навигатора, но и без связи останемся.
Джонатан молчал на заднем сидении.
«А что тут непонятного? – думал он. – Мне надоело слушать радио, смотреть телевизор, постоянно развлекать себя самому. Зачем было устраивать отпуск, если ты почти не говоришь со мной, а только сидишь в интернете».
Но Джонатан был умным мальчиком, поэтому вслух ничего не сказал.
Нил Уоррингтон тем временем смирился с необходимостью сделать крюк, свернув от Пиккеринга на А-169 до Малтона… А оттуда уже и до Йорка рукой подать.
Какое-то время отец и сын ехали в молчании, да и вообще было тихо. «Что за места?! – возмущался про себя Уоррингтон. – Даже радио толком не ловит».
Сначала Нил подумал, что странные звуки чудятся ему от усталости, переизбытка свежего воздуха или еще чего-то, но когда вдалеке справа он увидел ещё и дым, то искренне удивился: не самое ожидаемое место для проведения военных испытаний или учений.
– Папа, что там так грохочет? – подал голос Джонатан.
– А бог его знает. Может, учения, а может – здание какое сносят.
– Тогда это должно быть очень большое здание, папа? И не одно? – Джонатан был готов говорить на любую тему, лишь бы отец продолжал разговор.
– Мгм. – только и ответил мистер Уоррингтон, быстро потеряв интерес к произошедшему и сожалея лишь о том, что надо экономить батарейку да 4G пропал, а то можно было бы запостить знатные клубы дыма в фейсбуке.
– Па-ап, а может, подвезем девушку? – вдруг спросил Джонатан и потянулся к водительскому сидению, игнорируя тугой ремень безопасности.
Действительно, впереди кто-то голосовал. На первый взгляд, ничего необычного, если бы это не была дорога на Малтон, в котором проживает от силы тысяч десять человек. Тут пешком дойти проще, чем ловить машину: так до завтра простоять можно…
Нил Уоррингтон притормозил и собирался было даже опустить стекло, как внезапно левая передняя дверь резко открылась и незнакомая девушка буквально влетела в салон.
– Сэр, пожалуйста, поезжайте скорее. Здесь небезопасно. Мы поговорим с вами по дороге, – выдохнула она.
Уж кем-кем, а дураком Нил не был: затравленный взгляд случайной пассажирки, сбившееся дыхание, запекшаяся кровь на шее и руках – всё это говорило о какой-то тёмненькой истории; фотограф трижды пожалел, что послушался сына, но прибавил газу.
Джонатан тем временем рассматривал новую попутчицу во все глаза. Он же первым нарушил молчание:
– Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Почему ты в крови? Ты упала или подралась? Если подралась, то с кем? Почему? В школе я подрался с Томми, потому что он обзывал меня конопатым. Я чуть не сломал ему нос, так учительница говорила, а он… А он прокусил мне палец, вот смотри, какой шрам!
Мистер Уоррингтон понятия не имел, что делать. С одной стороны, болтовня Джонатана его раздражала, с другой – он мучительно не мог решить, как поступить с девушкой, всё поглядывал на телефон, который упорно показывал отсутствие зоны покрытия.
Незваная попутчица сделала несколько глубоких вдохов, прикрыла глаза – как будто собиралась с мыслями, и проговорила неожиданно спокойно:
– Простите, что сразу не представилась. Меня зовут Эбби. Эбби Смит. Очень любезно, что согласились подвезти меня.
– Вы как бы не оставили нам выбора, мисс, – в ответ заметил Нил. – Я Нил Уоррингтон. Скажите, куда Вы направляетесь? Потому что мы едем в Малтон, – откровенно говоря, у него не было ни малейшего желания продолжать путь со странной девицей до самого Йорка.
– А я Джонатан, – как водится, встрял в разговор мальчик. – Мне семь лет! А тебе?
– Очень приятно, – к чести Эбби стоит сказать, что вежливая улыбка у неё вполне получилась. – Тогда я постараюсь ответить на все вопросы сразу. Мистер Уоррингтон, я направляюсь в Йорк, но Малтон вполне подойдёт. Там ведь автобусная станция, не так ли? И мне семнадцать лет, Джонатан.
– Мы не местные, мисс Смит. Так что насчет автобусной станции это вам лучше знать, – проговорил Уоррингтон-старший.
Джонатан тем временем извернулся и ухитрился просунуть голову между водительским и пассажирским сидениями. Эбби восхищенно и с изумлением изучала лицо мальчика: дружелюбие, интерес, любознательность, много подавленной энергии – «веди себя хорошо!», когда хочется бегать, прыгать и кричать. Свет. Много света. «Интересно, в детях всегда столько света? Или это свойственно всем людям?» – спрашивала себя она, переводя взгляд на мужчину за рулём: напряжение, злость, немного страха, нежелание неприятностей, скука, скука, скука, амбиции, много нереализованных амбиций, немного света, капля таланта, малодушие – вот так коктейль. «А как они меня видят? – задумалась девушка. – Видят ли они меня так же или как-то иначе?..»
В этот миг она горько пожалела об отсутствии Френзи или опекуна рядом.
«О боже. Опекун. Я убежала и оставила его. Убежала. Оставила».
– Что с тобой случилось? Тебе больно? – то ли мальчик говорил очень тихо, то ли слух к Эбби вернулся не до конца. – Мама говорит, что, когда бывает больно, полезно поплакать. Мы никому не скажем, честно-честно.
Эбби повернулась к Джонатану и вдруг почувствовала, что из глаз струятся слёзы, и тут ничего, совершенно ничего не поделать.
Нил Уоррингтон как будто на что-то решился и наконец проговорил:
– Не хочу лезть не в своё дело, мисс, но, судя по вашему состоянию и виду… Может быть, стоит обратиться в полицию? Понимаете, я бы с радостью вам помог… Но мы с сыном можем попасть в неудобную ситуацию…
Эбби посмотрела сначала на мальчика, потом на его отца, её взгляд из растерянного стал жестким:
– Я все понимаю, сэр, и не хочу доставлять вам неудобств. Я могу выйти прямо сейчас и готова заплатить за вашу услугу сколько скажете – у меня есть деньги. Не подумайте, я не сделала ничего противозаконного… – проговорила она, вкладывая в свои слова и тон максимум уверенности, которой, по правде сказать, не чувствовала.
– Па-ап, – опять встрял Джонатан, и у Нила возникло пренеприятное предчувствие. – Папа, прошу тебя. Что тебе стоит? Нам же всё равно тоже в Йорк, в конце-то концов?
Мистер Уоррингтон колебался ровно минуту.
– Хорошо, – сказал он, непонятно к кому обращаясь, – сделаем остановку в Малтоне, оттуда до Йорка час-полтора, не больше. Можете ехать с нами, мисс Смит, и нет, платить не нужно.
– Благодарю, сэр. – сказала Эбби.
– Спасибо, папа! – взвизгнул Джонатан, даже подпрыгнул на сидении: настоящее приключение впервые за все эти дни!
Потом мальчик снова обратился к Эбби:
– Так кто тебя всё-таки побил?
Девушка на пассажирском сидении отвечать не спешила. Будто о чем-то вдруг вспомнив, она начала лихорадочно копаться в небольшой черной сумке, достала оттуда упаковку влажных салфеток и тщательно протерла лицо, шею и руки. Пальцы, казалось, жили своей собственной жизнью и предательски дрожали, и Эбби, в надежде скрыть это от попутчиков, с силой сжала в кулаке перепачканные кровью салфетки, секунду размышляя, куда же их деть; потом, будто внезапно на что-то решившись, резко запихнула бурый комок обратно в сумку, со скрежетом застегнула металлическую молнию и невидящим взглядом уставилась на дорогу.
– Нет, меня не побили, Джонатан, – проговорила Эбби через какое-то время, и её голос, прозвучавший грубо и резко в тишине, заставил Уоррингтона вздрогнуть. Только его сыну всё было нипочём: Джонатана разбирало любопытство:
– Так что? Упала?
– Всё намного проще ,– улыбка на этот раз удалась Эбби хуже. – У меня просто сосуды такие: в ушах, в глазах, в носу… Чуть перепад давления – сразу лопаются. Я привыкла уже, не обращаю внимания, – деланно непринуждённо закончила она.
Мистер Уоррингтон покосился на девушку, сидящую слева, и решил, что не его ума дело оспаривать правдоподобие легенды, хотя ни единому слову он не поверил. Джонатан же был явно разочарован.
– А почему ты такая несчастная, если тебя не побили? Тебя мама наругала? – мальчик упорно пытался найти хоть что-то необычное в их неожиданной спутнице.
– Ну, можно и так сказать…– протянула Эбби, лихорадочно анализируя факты и решая, как их стоит подать, чтобы, во-первых, не звучать совсем уж неправдоподобно, а во-вторых, не подставить хороших, в общем-то, людей.
– Надеюсь, мисс, вы не сбежали от родителей. Повторяю, не хотелось бы иметь дело с полицией… – заметил Нил Уоррингтон.
Эбби взглянула на мужчину, – в этот момент кто-то внутри как будто махнул рукой на всё происходящее: хуже уже стать не могло, – и просто сказала:
– Нет, не сбежала. У меня нет родителей. Я еду в Лондон навестить двоюродную тётку, но ближайшая станция экспресса только в Йорке.
Джонатан аж подпрыгнул на заднем сидении:
– Как, нет родителей? То есть совсем нет?
– Ну да, – продолжила Эбби, – я их никогда не видела. Думаю, они или умерли, или оставили меня очень давно. Извини, дружок, я не очень люблю говорить о них.
– Почему? – не унимался мальчик, и Нил вдруг задался вопросом: отсутствие такта – это его черта, или всё-таки ребенок унаследовал это от матери?..
Девушка с виду ничуть не была обеспокоена вопросом. Она просто улыбнулась и продолжила, сев вполоборота, чтобы видеть и водителя, и его сына.
– Это трудно сказать, знаешь ли…Хотя… Вот есть у тебя вещи, которые ты не понимаешь?
– Почему мама с папой развелись! – почти выкрикнул мальчик, но вдруг резко прикрыл ладошкой рот.
Эбби грустно смотрела на него, и ей казалось, что сейчас она познаёт идиому «читать кого-то как открытую книгу»: такая грусть, такая недетская тоска струилась и глаз Джонатана.
– И я думаю, – полувопросительно проговорила она, – ты не любишь говорить об этом? Не самая веселая тема, чтобы поболтать в дороге… Да и вдвойне печально говорить о чём-то, что не только непонятно лично тебе, но ещё и расстраивает… Может, у тебя по-другому, но со мной так: я не знаю, отчего у меня нет родителей, и не уверена, будет ли у меня когда-то ответ на этот вопрос.
– Да, – Джонатан был удивлён, что кто-то так просто и странно по-взрослому разговаривает с ним и внезапно понимает его; он даже позабыл о присутствии отца, чьего внимания упорно пытался добиться. – Давай не будем про твоих родителей. С кем ты живёшь? В каком классе учишься? Какие у тебя оценки в школе?
– Я жила… живу с дальним родственником, который заботится обо мне. – Эбби проглотила слово «опекун», не смогла произнести его вслух: до сих пор перед глазами стояла непомерная фигура Лорда Великого Протектора, против которого выступил некто с таким знакомым взглядом. – Учусь я нормально, но в последнее время мне нельзя было ходить в школу из-за проблем с сосудами.
– А… – протянул Джонатан, и Эбби решила брать инициативу в свои руки.
– А как учишься ты? У тебя есть любимый урок?
– Я не очень люблю ходить в школу, – застенчиво сказал мальчик, – но очень люблю уроки о природе. Учительница водит нас в парк, а в прошлом месяце мы даже ездили в заповедник. Смотрим всякие растения, животных. Я всё хорошо понимаю.
– А нелюбимый урок есть? – Эбби улыбалась: это краем глаза заметил Уоррингтон. Его поразило, что в её улыбке не было и толики снисхождения, – их странной попутчице действительно было интересно, что скажет его малолетний сын. Тут Нил ощутил нечто непривычное: возможно, гордость? «Раньше, – думал он, – я и не обращал внимания, какие у Джонни стали суждения. Совсем большой».
Эмоции и чувства фотографа звучали довольно странно для Эбби. Она всё еще не могла понять, как обращаться с этими несказанными словами, с информацией, которую мужчина и мальчик транслируют ей. Больше всего смущало, что она никогда ни о чём подобном не слышала и не читала. Когда Френзи рассказывал о правилах общения, о психологии, он об этом тоже не упоминал. На ум приходили изученные когда-то лингвистические работы об эксплицитных и имплицитных смыслах, о явных и скрытых значениях. «Не то, всё не то! На кой чёрт вообще исследовать, – задавалась вопросом Эбби, – если всё, что собеседник не произносит вслух, и так налицо?.. Что-то тут не сходится! Почему мне все время кажется, что это какой-то диалог глухих? Как будто я ощущаю их несказанные слова, а они мои – нет…».
Джонатан тем временем продолжал рассказывать, что самый нелюбимый урок у него – математика, а английский, например, очень даже ничего; что он любит читать, особенно про короля Артура; что мультики ему смотреть неинтересно, зато «Дискавери» – это здорово, если про природу (опять же!) или про космос; что у него не много друзей в классе; что, когда он подрался, было не столько больно, сколько обидно; что мама говорит не отвечать обидчику, а уходить; что, если он так делает, другие ребята обзывают его ещё больше; что он привык проводить время один, потому что мама работает сверхурочно на скорой и часто берет ночные дежурства; что он редко видит папу; что чаще всего он скучает…
Нил Уоррингтон был в шоке: за последний час он узнал о сыне больше, чем за минувшие семь лет – и вдруг ему стало страшно. Так страшно, что он резко затормозил – прямо за неброской табличкой «Добро пожаловать в Йорк». Девушка на пассажирском сидении и Джонатан, казалось, не обратили внимания на это: Эбби улыбалась, кивала головой и едва слышно угукала, а его сын говорил, говорил, говорил, будто не мог наговориться.
«Господи, – думал несостоявшийся драматург, многократно разведенный сорокалетний фотограф Нил Уоррингтон, – да девочка покруче профессионального психотерапевта! Она либо хорошо тренированная мошенница, либо экстрасенс».
На этой мысли его поймал укоряющий взгляд Эбби.
– Сэр, если бы я хотела сделать что-то плохое, то уже давно сделала бы. Давайте поедем, время дорого. А с Джонатаном и правда интересно говорить.
Нил закашлялся и выдавил:
– Как ты?..
– Узнала? – рассмеялась Эбби. – Очевидно, вы слишком громко думали, сэр. Помимо инсинуаций на мой счёт, ход ваших мыслей мне нравится. Джонатан удивительный. Вам очень повезло, что у вас такой сын. Говорите с ним почаще, а? А ты, дружок, – Эбби снова смотрела на мальчика, – не грусти. Я уверена, что всё будет хорошо. Теперь – будет. Рада была познакомиться и большое спасибо, – девушка легонько взъерошила волосы ребёнка. – Высадите меня здесь?
С этими словами Эбби отстегнула ремень, аккуратно открыла дверь и вышла из машины. Она обернулась, чтобы помахать, и Нил Уоррингтон опустил стекло.
– Рада была встретить тебя, человеческое дитя! – с нежностью произнесла она, обращаясь к Джонатану, отвернулась и как-то очень целеустремлённо поспешила вниз по улице, прочь от машины.
Нил Уоррингтон еще несколько минут не мог опомниться. Потом он всё-таки нашарил рычаг переключения передач и сказал неуверенно:
– Джонни, мы ведь с тобой не очень спешим домой, а?
– Нисколько, пап, – отсалютовал мальчик.
– Тогда как насчёт плотного обедо-ужина, м? Раз уж остановки в Малтоне у нас не получилось?
– Я страшно проголодался, пап! – поддержал инициативу мальчик.
– Ужасно интересно попробовать здешний бургер, – продолжал Нил. – Знаешь, когда я был в твоём возрасте, мы с отцом как-то поспорили, что я смогу неделю продержаться на одних рубленых котлетах, – так я их любил. И что ты думаешь?..
…Примерно такой диалог мог бы услышать всякий, кто задался бы целью подслушивать, о чем говорили в стареньком арендованном «Форде» мужчина и мальчик, временные попутчики странной девушки. Но те немногие, для кого путешествие Эбби представляло бы интерес, находились либо перманентно офлайн, либо не очень хорошо представляли пока, что именно нужно искать на просторах северной Англии, среди камней, ветров и вересковых пустошей.
Если же кто-то спросит, что стало с Нилом Уоррингтоном и Джонатаном, то с ними всё хорошо. Как и обещала Эбби, хотя сама она, возможно, не отдавала себе отчёта в том, что говорила.
Нил так и не устроил личную жизнь, но сумел пережить кризис среднего возраста и наладил отношения с сыном, с которым они до последних дней фотографа были очень близки. В старости мистер Уоррингтон уже плохо помнил детали одного осеннего дня, когда по дороге в Йорк они с Джонни заблудились и подвезли окровавленную девушку. Правда, кое-что врезалось ему в память: голубые искорки, которые сыпались с пальцев Эбби, когда она ерошила волосы его сына; странное, архаичное обращение «человеческое дитя», когда она прощалась с ними; и ярко-голубой неземной свет, который заструился тогда из её глаз.
