Волна
Железнодорожный вокзал Йорка на Стейшн Роуд жил привычной жизнью: гости, туристы и путешественники всех мастей, а заодно и местные жители сновали по своим делам; ничей взгляд надолго не задерживался на фигуре, застывшей в нескольких шагах от главного входа.
«Обратите внимание на архитектуру: 1887 год постройки. Правда, после немецких бомбёжек времён Второй Мировой мало что тут сохранилось…»
«…Может, он не в себе. Всякое бывает…»
«Пусть он позвонит, пусть позвонит!..»
«…И вид, смотри, какой-то нездоровый, наркоманка, что ли?.. А ну пошли отсюда!»
«Проходим! Не задерживаемся!»
«Где, блядь, мой телефон?!»
«Понаехало тут всяких!»
«Черт, он на меня посмотрел!»
«Блин, вот дал бог фигуру, а я жирная, жирная!»
«Милый, я попозже перезвоню. Не могу говорить! Целую, котик!»
Эбби обессиленно прислонилась к стене вокзала и начала медленно сползать по ней, сжимая голову руками и отсчитывая спиной каждый кирпичик. Высказанные и невысказанные слова, какофония голосов, звуков города, чужих мыслей и чувств сводили её с ума – это была почти физическая боль. Не было сил встать и сделать ровно тридцать восемь (как подсчитал дотошный Френзи) шагов к кассе.
«О Праймус, как же громко вы все говорите, как громогласно думаете и чувствуете. Как вы выживаете в этом мире? Хаос и шум, броуновское движение, мельтешение – чёрт возьми, как насекомые! Гигантские насекомые! Гигантские! О нет, нет, нет – не думать ни о чем гигантском…Ш-ш-ш-ш, тише, тише, встаём, встаём…» – Эбби не могла понять: последние слова прозвучали у неё в голове, потому что она их подумала, или потому что перед ней было лицо, рот которого открывался и закрывался, – незнакомое девичье лицо говорило с ней.
– Тш-ш-ш, спокойно, вставай, медленно, хорошо…Вот так… – успокаивающе говорила девушка с неправдоподобно оранжевыми волосами, уложенными в опрятное каре.
Эбби только хлопала глазами. Вдруг она ощутила, как тёплые руки ложатся на её ладони и аккуратно отводят их от ушей.
– Смотри на я, смотри, хорошо. Ты болишь? Ты плохо? – манера говорить у рыжей была та ещё, и постепенно до Эбби стало доходить: иностранка.
Эбби собралась с духом и начала медленно подниматься, держась за спасительницу, сосредоточившись только на её голосе и на несказанных словах, которые облачком окружали девичью фигурку.
Несказанные слова не на английском, как и музыка в плеере – красивый женский голос и мелодичное фортепиано. И флейта, кажется.
– Помощь? Требуешь ты помощь? – не унималась рыжая.
– Нет, спасибо, это голова, – медленно, тщательно артикулируя, проговорила Эбби, желая удостовериться, что общение между ними происходит именно вербальное. – Вы можете проводить меня до кассы?
– Хорошо, не проблемы, – далёкая или близкая?
Эбби секунду смотрела прямо в голубые глаза собеседницы, силясь понять, что же та имеет в виду, и неожиданно чужие несказанные слова, звучащие между ними, обрели смысл: кассы ближнего и дальнего следования. «Вау», – подумала Эбби, но вслух сказала:
– Касса экспресса. Тут недалеко.
Рыжая девочка только кивала и улыбалась.
Путь до кассы оказался настоящим испытанием, но из него Эбби вынесла важный урок: если фокусироваться на ком-то или на чём-то одном, то голоса и витающие всюду неорганизованные обрывки мыслей других людей не так отвлекают.
Тепло поблагодарив незнакомку и оставшись один на один с билетом и полутора часами до прибытия поезда, Эбби опустилась на металлическую скамейку в зале ожидания.
Она вдруг остро ощутила, как успокаивало присутствие смешной и доброй иностранки, и отчего-то пожалела, что снова осталась одна. Эбби старалась мысленно следовать за несказанными словами на чужом языке, сколько могла, но вскоре и незамысловатая мелодия, и приятный голос, и даже сам образ пропали – затерялись в толпе и постепенно стали неразличимы.
Песня, хоть Эбби и не понимала текста, засела в голове, и, даже входя в вагон экспресса до конечной «Лондон – Кингс-Кросс», она тихонько напевала этот мотив, радуясь, что он отвлекает от пульсирующей в воздухе взвеси несказанных слов.
Прислонившись щекой к окну и прикрыв глаза в надежде на два часа сна, Эбби всё еще слышала:
«Люди смотрят из окна,
Люди думают: пьяна
Или, может быть, больна,
И не знают, что волна, что
Эта волна меня сбила с ног,
Разнесла о камни, разорвала на части
И, изранив ракушками, швырнула в песок
Есть ли что-нибудь, что в моей власти?..»
Уже не первый джоор Лорд Великий Протектор Мегатронус мерил шагами пустой и безликий кабинет, окна которого выходили на центральную площадь Иакона и здание Сената всея Кибертрона; уже не первый раз он задавался вопросом: «Есть ли что-нибудь, что в моей власти?», и получалось, – как ни крути, – что в его власти было многое. Тогда, соответственно, появлялся следующий вопрос: как распорядиться этой властью?
Лорд-протектор в очередной раз остановился у огромного арочного проёма: взгляд его провожал флаеры и глиссеры, пересекавшие площадь, но мысли, занимавшие процессор хранителя Кибертрона были далеки от его столицы.
Комм-линия непривычно молчала, но это было явное затишье перед бурей.
В ожидании новостей Мегатронус, мучимый вынужденным бездействием, то и дело обращался мыслями к брату, и последний их разговор прокручивался в памяти его центрального процессора.
Иногда Мегатронус мечтал о способности забывать, но Праймус не даровал ему такой роскоши.
Нельзя сказать, чтобы он не любил брата, хотя и относился к нему достаточно покровительственно.
Вообще, все, что касалось семейных уз, или связей, было священно для любого кибертронца.
Давно какая-то настойчивая субрутина запустила процесс анализа, и его изначальные результаты, обработанные и сохраненные в ЦП Мегатронуса, ворн от ворна подтверждались: Оптимус был мягок и слаб.
В искре лорда-протектора не было даже грана сожаления по этому поводу – только скупая решимость: он слишком давно обработал эти данные. Именно ввиду слабости брата Мегатронус лично написал свой первый боевой протокол, хотя это было строжайше запрещено.
… Протокол, который будет активирован в случае, если Великому Лорду Первосвященнику будет грозить опасность.
Лорд Мегатронус изначально был одарённым воином, но не стратегом – пока нет. Проверяя и перепроверяя логическую цепочку своего первого боевого протокола, он не учёл одного – вероятности, что Оптимус – по наивности или ввиду каких-то иных причин – может сам представлять для себя угрозу.
От размышлений, посвященных превратностям судьбы и событиям на отдалённых рубежах, в частности – очередному шахтёрскому бунту, Мегатронуса отвлекла деликатная, почти застенчивая пульсация уз: Оптимус никогда не ломился сквозь файерволы, надо отдать ему должное. На вопрос, который Лорд Великий Протектор скорее ощутил, чем услышал, он ответил:
:Нет информации. Жертв тоже.:
:??:
:Да, уверен.:
:…:
:Скоро буду.:
Последнюю мысль Мегатронус передавал, уже стоя в дверях приёмной – перед площадкой, где он мог свободно трансформироваться. Не удостоив прощанием секретаря, ярко-фиолетовую фемм, которая настороженно выглянула из-за огромного монитора, Лорд Великий Протектор активировал портал к Храму и вылетел, ведомый звучащими со стороны брата противоречивыми эмоциями.
Причина смятения Лорда Первосвященника была тривиальна и заключалась в документе, голографическую проекцию которого Мегатронус в гневе рассёк когтистой дланью: Сенат, чтоб его Юникрон прожевал и отрыгнул, выражал официальное недовольство попустительством и бездействием Храма и Протектората (читай: духовных, правоохранительных и вооруженных сил) в отношении повстанческих групп, свирепствующих, дескать, на дальних рубежах и подрывающих, мол, порядок и покой всея Кибертрона, а также стремительно ухудшающейся общественной ситуацией и т.д. и т.п.
Обработав полученную информацию, Мегатронус издал низкий рокочущий звук, похожий на рёв разъяренного предакона, если бы последние еще существовали в каком-либо виде, кроме голограмм.
– Надо что-то делать. – раздался голос Прайма, и Мегатронус не сразу понял, звучит ли он по их родственной связи, по комм-линии или всё-таки распознаётся аудиосенсорами.
– Ты прав. Давно пора разнести к Юникрону эту груду шлака, гордо именуемую Сенатом.
– Я не то имею в виду, и ты это прекрасно знаешь. Нам следует выработать общую стратегию: когда расследование беспорядков будет окончено, необходимо провести открытый процесс над зачинщиками – всё согласно Кодексу. Допустить прессу, Праймус с ними – пусть освещают. Не понимаю, почему ты упорствуешь? Что ты от меня скрываешь? Что тебе мешает завершить расследование? Да как вообще так получилось, что твоё имя полощут на каждом углу в связи с этими, как их бишь, десептиконами?
Ответом Оптимусу Прайму послужило короткое «Смотри сам» по комм-линии.
:Передача мемори-файла №18898765:
:Доступ к файлу №18898765:
…Мне и раньше доводилось наблюдать полное солнечное затмение (доступ к мемори-файлам №123467, №178999 – «Просмотр упомянутых данных невозможен: ссылки на документы, воспроизводимые в мемори-файле №18898765, не получены»).
Но здесь…Здесь затмение выглядит зловеще. Серый перетекает в чёрный и обратно, демонстрируя все оттенки грязи, пыли и шлака.
Звук работающей гидравлики.
Поверхность планеты потревожена – изранена, изрезана, вспорота тоннелями и дырами шахт.
Темно.
Прибор ночного видения: активировано.
Навигационная система: активировано.
Навигационная система: изменить настройки.
Настройки: задать направление на любое тепловое излучение.
Навигационная система: загрузка, загрузка… Настройки изменены. Поиск. Маршрут до ближайшего теплового сигнала построен.
Выполнить.
Трансформация.
Сигнал слабый, и исходит он от живого существа – меха средних размеров. Вероятно, работник шахты. Его тело распростёрто на земле, конечности неестественно вывернуты: при столь недостаточном освещении крайне сложно понять причину его положения. Приближаюсь.
Сканирующее устройство: настройки. Изменить настройки. Настройки сканирования. Запустить полное сканирование объекта.
Загрузка. Сканирование, сканирование... Анализ. Сканирование завершено.
Детализация.
Объект повреждён. Состояние критическое. Требуется немедленное медицинское вмешательство.
Множественные механические повреждения корпуса.
Множественные механические повреждения системы соединений.
Множественные механические повреждения линий подачи энергона.
Высокая энергонопотеря. Уровень топлива – критический. Вероятность перманентной деактивации – 85% в прогрессе.
Рекомендация: немедленное оказание медицинской помощи.
Сам знаю!
:Лорд-протектор базе Дальнего рубежа. Срочно требуется медицинская помощь. Примите координаты. Критические повреждения гражданского. Подтвердите. Конец связи.:
:База Лорду-протектору. Подтверждаем. Отправляем медиков по вашим координатам. РВП: 600 нанокликов. Конец связи.:
– Вы функционируете? Слышите меня? Помощь уже идёт.
Оптика несчастного мигает: он силится сфокусироваться на мне, и ему это всё-таки удаётся.
– Не надо…Слишком поздно… – сквозь статические помехи пробивается слабый, но, несомненно, молодой голос. – Поздно… Уже всё. Это хорошо. Я рад, рад!.. Вы Страж, да? Вы пришли за мной?.. – монолог прерывается помехами. – Вы… проводите меня… в Приют всех… искр?
– С вами говорит лорд-протектор Мегатронус. Медики в пути. Вам помогут. Не отключайтесь. Сосредоточьте все системы на моём голосе. Не входите в стазис. Ваше имя и назначение?
– Медики… не помогут… У меня… нет… имени. Я…собственность…корпорации… шахта… №54…36.
Системное сообщение.
Приближается летательный аппарат. Тип: карго. Маркировка: скорая медицинская помощь.
– Помощь пришла. – Кажется, это звук моего голоса, порожденный моим вокальным процессором, но я не уверен.
– Спасибо… Лорд…Протек…
Системное сообщение.
Система сканирования. Отключение всех функций объекта. Полная деактивация. Объект офлайн.
Сам вижу!
Собственность. Он сказал, что он собственность. Что у него нет имени.
Гнев. Гнев и злость.
Системное сообщение.
Активировано базовое программирование «Протектор». Продолжить?
Юникрон вас раздери, да!!
Найти и уничтожить причину несправедливости. Уничтожить. Причину. Несправедливости. Уничтожить!
Системное сообщение.
Внимание!! Перегрев внутренних жидкостей! Перегрев логической сети! Перегрев эмоциональной сети! Внимание!! Активирую системы дополнительной вентиляции. Активирую защитные протоколы. 5, 4, 3, 2, 1 – активировано. Нормализация системы.
:Конец мемори-файла №18898765:
– Праймус свидетель, я хотел тебя от этого оградить, – произнёс Мегатронус.
Оптимус Прайм молчал долго: он оставался абсолютно недвижим, и от одной из статуй, заполнявших Зал славы Храма Великой Искры, его отличало разве что мерное гудение систем охлаждения. Увиденное произвело на Лорда Первосвященника такое впечатление, что он даже не нашел в себе сил активировать защитные барьеры – и брат сейчас делил этот ошеломляющий ужас с ним, не блокируя связь.
Мегатронус был захвачен врасплох внезапным «…Тогда я обязан пойти в Сенат». Вероятно, он настолько утонул в эмоциях, которые транслировал Оптимус, что пропустил часть его речи. В этом, собственно, и заключалась основная причина, почему Лорд Великий Протектор деактивировал файервол только в крайних случаях: он не мог позволить себе быть уязвимым.
– Тогда я обязан выступить перед Сенатом! Рабство – это неслыханно! Условия, в которых функционируют работники шахт – это невиданно! В Сенате должны нас услышать! – продолжал Оптимус Прайм, и в его тоне звучал гнев. Наверное, это и вывело Мегатронуса из ступора.
– В Сенат?! Они там тебя заждались, дорогой брат. Раз уж такое дело, я с радостью поделюсь с тобой информацией, которую моим службам удалось собрать в ходе этого, как ты выразился раньше, расследования. По имеющимся у меня данным, девяносто процентов индустрии Кибертрона сосредоточено в манипуляторах наших любезных сенаторов и аффилированных лиц – у кого-то больше, у кого-то меньше, но факт остаётся фактом. На Дальнем рубеже в полной мере возобновлен рабовладельческий строй. Боюсь, что те суммы, которые там крутятся, твой процессор даже не в состоянии переварить. Ты хоть представляешь, что они с тобой сделают, стоит тебе заикнуться? Мы всё прохлопали, Оптимус! Золотой век плавно перетекает в конец света. Со времён Юникрона такого не творилось. А ты стоишь передо мной и говоришь, что тебе надо в Сенат.
– Я не понимаю тебя, брат. Что ты предлагаешь?
– Выступить в защиту прав нашего народа, который оказался в бедственном положении. И виной тому не только коррумпированные чиновники, но и мы сами – наша слепота. Наше безволие… – прибавил с горечью Мегатронус. – Я вижу это так. Принудительный роспуск Сената. Хорошо, может быть, суд, я чувствую, ты сейчас об этом скажешь. Затем – экспроприация и национализация собственности корпораций. Затем – формирование нового – порядочного! – правительства…
– Во главе которого, конечно же, встанешь ты, – перебил Оптимус.
– Не я один. Я уверен, что ты меня поддержишь, как поддержат многие. За нами – массы. Я знаю, о чем говорю. За нами рабочие, армия… Мы сможем всё исправить!
– Но не таким путём! Свержение Сената – это измена! Это преступление! Не тому нас учили. Неужели ты забыл о Кодексе, данном нам Праймусом?!
– Где был твой Праймус, когда у меня на глазах от ран умирал молодой безымянный раб? Где он, когда тысячи страдают, терпят боль и лишения и гибнут? Ответь мне, священник! Где он?? – голос Мегатронуса звучал зловеще, гудел под сводами парадного зала, и казалось, само эхо усиливало его обвиняющий тон.
Оптимус Прайм с мольбой смотрел на брата.
– Должен быть иной выход, помимо насилия. Я не смогу обнажить меч против Сената. Я просто это знаю. Базовое программирование Прайма, которое я получил при создании, мне не позволит. Это уничтожит меня. Прости, брат, но я не могу последовать за тобой. То, что я вижу, разрывает мою искру, но я… просто не могу. Я чувствую, что должен если не явиться в Сенат, то обнародовать материалы, которые ты раздобыл, и передать дело в суд.
– Оптимус, это самоубийство… – голос Мегатронуса был тих, едва различим.
– Пусть так. Но это единственный путь, который я вижу, – сказал Прайм.
Системное сообщение.
Перед взглядом ошеломлённого Лорда Протектора возникло всплывающее окно.
Активировать боевой протокол №0000001?
Совершенно автоматически оптика Мегатронуса мигнула алым: «Да».
«Дорогуша, конечная, приехали!» – Эбби вздрогнула, рывком выпрямляясь в кресле экспресса и протирая кулаками глаза. Она ожидала увидеть перед собой кого угодно – Оптимуса Прайма, Мегатронуса, самого Праймуса (знать бы, как он выглядит!), но только не упитанного дядечку в форме.
Вместе с пробуждением Эбби атаковали мысли станционного смотрителя: ему очень хотелось домой, к дочке.
Не желая задерживать симпатичного человека, девушка встала и, держась за стены и кресла, на ватных ногах поплелась к выходу из вагона – навстречу ночи и предсказуемому лондонскому дождю.
