Хотя я долгие ворны был десептиконом, нельзя не признать, что времена меняются в том числе и для десептиконов. Период затишья затянулся и постепенно перерос в перемирие. Я думаю, это связано с тем, что во главе Империи встал новый лидер, который оказался лишен хватки и идеалов прежнего.
Десептиконы не умеют жить спокойно, слишком отвыкли, да и мирное время – время хаоса. Десептиконы, следующие строгому ритму военного времени – элементы порядка, автоботы со своим перечнем свобод и прав мирного времени несут хаос. И в мешанине, где знак перестает иметь значение, а идеологию отодвигают на задний план во имя торговли, найти себя заново не так уж просто. Но каждый из нас должен выполнять какую-то функцию.
Мучаясь идеологическим конфликтом, я не видел иного выхода, кроме как вернуться, хотя бы на время, к наемникам. Спасли они меня только потому, что я до Новейшего периода в Империи, был таким же отребьем, иначе разобрали бы на запчасти.
Я арендовал ангар на «Обливионе». Эта медлительная, в боевых шрамах крепость раньше участвовала в сражениях, а теперь, словно огромная черная медуза с тысячью желто-голубых глаз-иллюминаторов, путешествовала сквозь пространство по одному ей известному маршруту. Кто-то говорил, что "Обливион" - древний ИскИн, кто-то считал его простым, хотя и огромным космолетом; так или иначе, ни один из нейтралов точно не знал, кто этой крепостью управляет.
Я обнаружил ее, когда станция замерла ненадолго на орбите одной из тех планет, что навсегда занесены в нижние строчки Индекс-каталога: экологический терроризм и примитивные жизнеформы.
Титан теневого космофлота привык прятаться в самых неблагополучных районах, куда не успевала добраться автоботская пропаганда. Конечно, наемники – ворье и списанные механизмы, но из таких порой вырастают настоящие пиратские династии. А у меня благодаря их складам запчастей появились новые ноги.
Временами я вспоминал безымянного человека и испытывал нечто, чему поначалу не получалось подобрать названия. Я мог бы помочь человеку как-нибудь, но не стал. Я не автобот, вот и вся разница.
Человека мы оставили там, в снегу. Что еще было с ним делать?
В свободное время я люблю разглядывать звезды, как бы банально это ни звучало. Космос отражает мое состояние. В глубине того, чем на самом деле является моя Искра – бесконечной, никем не исследованной пустоты – я чувствую тоску. Я не привык видеть тихую мягкую смерть. И не привык к утешениям обреченных.
***
Шли ворны. В глубине меня ширилась воронка – место, где исчезает свет жизни. Так я начал поиски человека. Если человек создал прореху во мне, то ее можно будет заткнуть другим человеком. Десептиконы здесь не помогут: это существа не того сорта; они не умеют умирать утонченно и спокойно и уж точно не порождают во мне снежную тоску.
Если кому-то нужен человек, он идет туда, где живут люди. Базы Альянса повсеместно располагались на обитаемых планетах. Я обладал иммунитетом, несмотря на то, что прежде являлся солдатом Империи, поскольку теперь у меня был маленький корабль и я работал кем-то вроде межпланетного курьера, в том числе для автоботов. Во времена нейтралитета унизнаки гарью не пахнут.
Я отправился на одну из пограничных баз, в покрытый атмосферными куполами улей, недалеко от космопорта, где забирал груз. Гражданские предпочли исчезнуть в зданиях при моем появлении. Это не удивительно, учитывая мой внешний вид. Зато навстречу выехали машины с солдатами. Хотя у нас мир, люди все равно держат оружие поближе к себе. Я их понимаю. Чего я не понимаю: как эти обреченные существа не бояться того, что мягкая лапа смерти готова заиграть их в любой момент?
– Мне нужен человек, – сказал я, собравшись с мыслями, когда люди уже начали хвататься за приклады.
– Хочешь говорить с начальством?
– Нет, просто человек.
Я бы хотел объяснить этому солдату, что меня тревожит, но не могу. Как я могу спросить, почему и зачем мне так тоскливо, когда я думаю о человеке, который уснул под падающим снегом?
И я ухожу.
Так я понял, что любой человек мне не подойдет.
