— Чёрт… — сипло буркнул он. Кажется, что болят даже зрачки. Идею заново заснуть и проснуться в состоянии получше организм, как стало ясно спустя четверть часа усиленного сопения в подушку, отверг, грозя одновременно и явлением энуреза и обезвоживанием сродни сухости пустыни Атакама. То есть, уже жизненно необходимо покинуть кровать, и Сеймур Симмонс, взяв волю в горсть и голову за волосы, вздохнул поглубже и таки совершил геройство: он сполз. Медленно-медленно, бочком, он выкатился из-под одеяла на мягкий ковёр, в процессе едва не запутавшись в балдахине (роскошь, мать её). Далее предстояло встать, и это оказалось куда тяжелее, ибо голова смену плоскости приняла не очень, и ведь он только сел! Симмонс покрепче вцепился в волосы и с минуту просидел в эдакой страдальческой позе, пока сдавливающая затылок боль не поутихла, и осторожненько поднялся на ноги. Вот так, Сеймур, умница. Теперь опять немного подождать — и можно плестись в уборную. Три…две…одна… пошёл! Двинувшись пингвиньей походкой и всё так же держась за волосы, страдалец заново осваивал мыслительную деятельность, силясь вспомнить вчерашнее. Вот он видит прямую как струна спину Шарлотты, исчезающую за дверьми ресторана, вот бармен с участливым выражением лица подсовывает под руку стакан виски… А дальше воспоминания рассыпаются, как осколки витража. То перед глазами возникает чей-то оторванный галстук (почему-то Сеймур знает его на вкус), то опять стакан виски, то Симмонс отбирает у испуганного музыканта контрабас, то с безумным смехом разбрасывает вокруг себя выхваченные из всех ваз розы… И больше ничего. Только в ушах — мученическое скрипение контрабаса. Возвращаясь в спальню в чуть более бодром настроении, Сеймур как раз заметил его у себя в постели, заботливо укрытым простынёй. И эта находка заставила задуматься о сумме счёта, которая даже на основании тех немногих воспоминаний о кутеже внушала жгучее желание спрятать кошелёк… Не то, чтобы у писателя-миллионера могло не хватить средств на оплату, но ох уж эта жадность!
— Я подумаю об этом позже, — угрюмо пробормотал Симмонс, потирая лоб. Гораздо больше его волновал вопрос о местоположении аспирина, и найти его можно только одним способом…
— Голландец! — заорал Сеймур и тут же закашлялся: горло, оказалось, тоже очень болит. «Да что же я вчера творил?!»
К чести Голландца, явился он меньше чем через минуту с заранее заготовленным на подносе лекарством и парой бутылок воды. Симмонс ринулся к дворецкому-телохранителю, едва тот успел открыть дверь, и тут же проглотил спасительные таблетки, после чего жадно присосался к горлышку первой бутылки, выдувая всё содержимое.
— Доброе утро, сэр, — дежурным тоном поприветствовал Голландец. Симмонс его ответом не удостоил, вместо этого он швырнул на пол опустевшую бутылку и тут же схватился за вторую. Какое-то время в комнате было слышно лишь бульканье: Голландец терпеливо ждал, Сеймур утолял жажду, и только когда последняя бутылка оказалась так же брошена на пол, он, держась за горло, наконец смог говорить.
— Я плохо помню вчерашнее… Что там было?
— Ох, сэр, — Голландец аккуратно поставил поднос на прикроватную тумбу и достал из-за пазухи небольшой блокнот, раскрыв его и ткнув ручкой куда-то в верх страницы. — Вчера вечером Вы очень расстроились из-за ссоры с мисс Миринг и немного перебрали со спиртным… нет, сэр, Вы сильно перебрали!
— Разумеется, я сильно перебрал, раз проснулся в обнимку со сраным контрабасом! — с раздражением перебил его Сеймур. — Почему это была не женщина, Голландец? ЧТО я делал?!
— С контрабасом — ничего постыдного, — попытался тот пошутить, но, видя растрёпанного как чучело и быстро звереющего босса, неловко кашлянул и перевернул листок. — Кхм. Первые полчаса Вы просто пили: осушали бокал за бокалом и разговаривали с барменом о женщинах, — он перечеркнул строку и ткнул ручкой в начало новой. — В восемь вечера Вы стали кричать песни о неразделённой любви и… сэр, Вы подрались, — и Голландец зачеркнул ещё одну.
— Да? — Симмонс изобразил флегматичное удивление, приподняв бровь. — И с какой стати?
— Бармен попросил Вас петь тише. А Вы сшибли беднягу с ног и изжевали его галстук.
— Оу… — так вот, откуда у него во рту привкус мужского парфюма. — Что было потом?
Голландец тихонько вздохнул, прежде чем продолжить. В блокноте для доклада значился обширный перечень выкрутасов его босса аж на несколько страниц, и как бы их все перечислить, не угробив настроение оного в конец, телохранитель придумать не мог. Разве что умолчать о некоторых, но тогда вместо него о них расскажет присланный счёт, а это значит, что выхода нет… Список в подробностях повествовал о жёваном галстуке, репетиции серенады а-ля «Любимая, вернись!», а также о попытке станцевать танго с испуганной до смерти официанткой и деньгах, которые господин Сеймур Симмонс изволил расшвырять по залу в ответ на претензии охраны. В оплату счёта это, к слову, не зачлось. Весь доклад страдающий от похмелья виновник слушал, уткнувшись лицом в ладонь — это в нём очухалось чувство стыда. Немного погодя и способность к анализу поступающей информации подала признаки жизни: Сеймур тщательно вдумался в услышанное, сопоставляя с восстанавливающимися воспоминаниями, и нахмурился, заметив нестыковку.
— А что про розы? — хмуро спросил он.
— Розы? — Голландец взглянул на шефа с усталостью сиделки, отдежурившей ночь подле капризного сумасшедшего, и пролистал блокнот, скорее, для вида. — С розами Вы ничего не делали, сэр.
— Но я помню море роз! — настоял тот. Голландец отрицательно помотал головой и ответил с ангельским терпением:
— Их даже не было в ресторане, сэр. Возможно, они Вам просто приснились.
«Возможно». От собственной головы Сеймур уже мог ожидать чего угодно, а потому согласно промолчал и задал последний интересовавший его вопрос:
— Я творил что-нибудь дома?
На сей раз помолчал Голландец. Он хмыкнул, скрывая неловкость, и осторожным тоном сообщил:
— Вы плакали, сэр, и просили меня вернуть мисс Миринг. А потом проклинали Мегатрона — самыми чёрными словами.
После утреннего доклада Сеймур за весь день так и не покинул спальни. Он запер дверь и в унынии пролежал ничком в постели до самой ночи, игнорируя уговоры Голландца всё отпустить, поесть, погулять и чёрт знает, что ещё — делать не хотелось ничего. В груди сжали душу боль, стыд, обида на Шарлотту и злость на самого себя. Ну почему он не проверил эти идиотские часы, почему?! Зачем надо было так надираться, зачем было позорить себя на весь город?! Симмонс уткнулся лицом в подушку и тихо заскулил: немногим раньше во время бесцельного ползания в социальных сетях он наткнулся на пост об «обезумевшем фантасте, разгромившем ресторан», после чего телефон был разбит об стену, Голландцу через дверь передано задание порвать автора поста в лоскуты для папье-маше, а разосланное им безобразие отовсюду удалить. Судьба этого писаки Сеймура не волновала совершенно. Да и, наверное, уже ничто его не волновало, кроме разбитого вдребезги сердца. Ну вот что ему теперь делать?
— Я тебя, стерва, и забыть бы рад, но не могу, — безнадёжным тоном пробубнел Симмонс в подушку. Голова-то болеть у него перестала, но лучше бы болела и дальше, ибо теперь ничего, кроме образа разъярённой Шарлотты Миринг, ругающей Сеймура по всей истории их знакомства, в ней не существовало. Это было невыносимо. Собственно, а почему бы и не сделать голову абсолютно пустой? Тем более, что рецепт этого состояния был прост и доступен, буквально в двух шагах, в домашнем мини-баре за стеклянной дверцей. Сеймур направился к бару незамедлительно и схватился за бутылку любимого виски. В абсолютном молчании он откупорил бутылку, не утруждая себя поисками бокала…
Следующие три дня голова и была абсолютно пустой. Приятно, восхитительно пустой. Но Симмонс сейчас не осознавал ни одного из названных понятий, ибо был пьян вглухую. Потягивая очередную бутылку виски из горла, он сидел на полу в обнимку с контрабасом и уже который час беспорядочно, до звона дёргал струны и орал все песни, что всплывали из недр памяти сквозь алкогольные гущи:
— Лореля-я-яй! Что же й-а-а-а был за дура-а-ак! Вери-и-ил… Ык! Лореля-я-яй!
Голландец беспомощно сидел под дверью спальни и уже который час слушал изничтожающее всякую любовь к искусству пение босса. Депрессия мистера Симмонса, вылившаяся в трёхдневный запой, грозила вовсе превратить его в беспробудного алкоголика, чему Голландец никак не мог позволить произойти. Но и ворваться без приказа на чужую территорию вышколенный служака позволить не мог уже себе, даже ради блага начальства. Запрет был сильнее необходимости, и перевесить его могла только подтверждённая угроза для жизни босса, чего, увы, не происходило. Голландец уже грыз ногти, мучаясь от безысходности положения, как вдруг по ту сторону двери послышался звон разбитого стекла и… всё стихло.
— Сэр? — с тревогой позвал Голландец. — Сэр, Вы в порядке? Мистер Симмонс! — тишина. И только Голландец собрался с духом, чтобы выбить дверь, как с той стороны послышалось недовольное ворчание и дверь приоткрылась, явив помятую, заросшую щетиной физиономию Сеймура Симмонса, едва способного сфокусировать взгляд покрасневших глаз. А из не проветривавшейся все три дня комнаты пахнуло так, что сам Голландец, уже схватившийся за сердце от вида босса, едва не упал.
— Гл-л-ландыц… У меня виски… Это… Виски н-н-нада, — кое-как выговорил Симмонс. Голландец только покачал головой.
— Ну уж нет, — твёрдо высказал он и схватил Сеймура за локоть, с силой вытаскивая его на свет из тёмной провонявшей комнаты. Тот ожидаемо завозмущался, но оказать сопротивления в виду известных обстоятельств не мог ровно никакого.
— Пусти! Ув-уволю! — закричал Симмонс, силясь стукнуть Голландца свободной рукой. Но в глазах всё так плыло, переворачивалось и двоилось, что сориентироваться было невозможно. Зато стошнить — пожалуйста, и к этому мужчина был ох как близок.
— Конечно, сэр. Сразу же, как только сможете удержать ручку, — совершенно спокойно ответил тот, волоча упирающегося босса в гостевую ванную. Пьяницу предстояло привести в надлежащий вид и самоконтролируемое состояние. — Это ради Вашего же блага, сэр, потом скажете спасибо.
Да… Спасибо за помывку, чистку зубов и ряд пренеприятных и унизительных вещей, которые и врачу-то не всегда простишь. Зато старания Голландца не пропали даром: спустя пару часов всё ещё покрытый щетиной, угрюмый, но зато чистенький, причёсанный и почти полностью отрезвевший Сеймур сидел на кухне и, кривясь, хлебал чай с щедрым добавлением лимона. Кислый, как и выражение его лица. А Голландец хлопотал у плиты, готовя поздний завтрак, и боялся издать хоть малейший звук: атмосфера на кухне была подобна восседанию на неустойчивой бочке с нитроглицерином в чистом виде. Сеймур тем временем сделал ещё один глоток и, уткнувшись в кружку взглядом, бесцветным тоном спросил:
— Мне звонил кто-нибудь? — на самом деле, наплевать. Если только не Шарлотта, но вероятность этого была настолько мала, что не стоило и надеяться. Симмонсу просто было так тоскливо, что сидеть в тишине казалось невыносимым.
— Нет, сэр, но послезавтра Вам необходимо созвониться с редактором…
— Подождёт, — махнул Сеймур рукой, не дослушав. Голландец только вздохнул и поставил перед горемыкой тарелку с омлетом.
Есть Симмонс не стал. Не поел он ни через два часа, ни поздно вечером, невзирая на угрозы обеспокоенного Голландца накормить его силой. «На сей раз я удержу в руках ручку, так что отвали, пока не уволил!» — рявкнул на него Сеймур. Голландцу пришлось отступить, а Сеймур, уже физически не вынося нахождения в четырёх стенах, быстро собрался и вышел прочь на улицу. Не важно, куда идти. Просто куда-нибудь. Симмонс выбрал направление наобум и побрёл, глядя себе под ноги, полный невесёлых мыслей о событиях трёхдневной давности. Через сколько времени он остановился? Через час, два? Или всего лишь двадцать минут? Сеймур не надел гадских часов. Он бы и дальше уныло слонялся по тёмным улицам, но неприятное ощущение на себе чьего-то пристального взгляда заставило его наконец обратить внимание на окружающий мир и ненадолго замереть на месте. Симмонс насторожённо заозирался по сторонам, чувствуя, как под кожу пробирается холодок. Ему вдруг вспомнился фильм по Дискавери, где показывали, как змеи охотятся на мышей, и вот он живо представил себя как раз-таки этой беспомощной мышкой. И змея притаилась где-то рядом… Страх собрался в груди ледяным комом, но Сеймур давил его, стараясь пройти как можно более непринуждённо и внимательно всматриваясь в темноту: фонари в этих закоулках освещали очень слабо. Надо поворачивать домой. Не заметив ничего, кроме чёрных силуэтов припаркованных на ночь машин, Симмонс круто развернулся и пошёл по направлению к дому, шагая твёрдо и стараясь всей походкой продемонстрировать уверенность. «Я прошёл войны огромных разумных машин и не позволю себя запугать какой-то шпане! Только подойдите!» — мысленно подбадривал себя он, даже готовясь ввязаться в рукопашную. Но насколько же было бы спокойней, будь его верный Голландец рядом… Внезапный звук разогревающегося двигателя за спиной едва ли не заставил подпрыгнуть от испуга. Сеймур тут же обернулся, но всё, что он успел осознать — это слепящий свет фар и злобный рёв мотора.
Везение, что в этот раз он решил перезагружаться в своём отсеке, вместо ставшего предпочтительным отдыха под звёздным небом. Ибо что подумали бы вышедшие с базы разведчики, обязательно заставшие бы своего повелителя в таком непотребном виде… Впрочем, не важно, что — они были бы пристрелены в тот же миг, но сам факт! Факт того, что он, великий предводитель десептиконов, перешёл по утру в онлайн со следами смазки на паховых сегментах, да ещё и при этом фоня, как распоследний интер… Позор! Мерзость! Низость! Мегатрон стоял в мойке под струями дезактивирующего раствора, яростно сверкая оптикой, и проклинал всё на свете. Вопреки прогнозам Саундвейва этот шарков человек, Сеймур Симмонс, всё никак не оставлял в покое его процессор. Лорд не мог перестать думать о нём ни на клик, перед оптикой всё время всплывали изображения этого белкового паразита, а во время последнего цикла дефрагментации Мегатрон пережил худшие симуляции за весь свой актив: ему привиделся интерфейс с человеком. Правдоподобный до омерзения: гадливое ощущение мелких человеческих конечностей в определённых местах не оставляло Мегатрона до сих пор, но самое ужасное было в другом: отвращение повелитель испытывал лишь теперь, придя в себя, а во время же перезагрузки…
— Гр-р-р-рарх! — он стукнул огромным кулаком о стену. По правде сказать, Мегатрон уже был готов сам себе скрутить голову и оставить вместо неё красную лампочку, как Шоквейв, ибо нет процессора — нет в нём и Сеймура Симмонса. Но убиться из-за человека ещё раз было бы позором похуже.
Трое земных суток прошло с того самого вечера. И трое земных суток Мегатрону не было покоя. Он отвлекался, погружался в стратегию и аналитику, срывался на Старскриме — не помогало. Ничто не гнало из мыслей этот образ бестолкового белкового, из-за которого почему-то сжималась искра с такими новыми, пугающе непонятными пульсациями, которых Мегатрон не ощущал никогда. Он поднимал этот вопрос перед Саундвейвом, но тот лишь пребывал в недоумении, впервые не сдержав себя при лорде и разведя манипуляторами. Ни один его прибор не выявлял никакой аномалии в состоянии Мегатрона, а от глубокой диагностики повелитель отказался: его процессор терзала одна ужасающая догадка, которую он отказывался озвучить даже себе, но от малейшей мысли о ней в его искре разгорались жгучая ненависть и желание убить. Раскромсать. Лично, собственными манипуляторами! Немедленно! Покинув апартаменты уже в пристойном виде, Мегатрон со злым намерением сразу направился на выход из базы. По пути в Вашингтон он без труда вычислил жилище Сеймура-будь-он-проклят-Симмонса, двинул прямо по адресу и к ночи уже был на месте. Под маскировкой, глуша собственные сигнатуры, он припарковался неподалёку от дома цели и стал выжидать. Он представлял, как хватает панически орущего Симмонса когтями и раздирает его в клочья, мстя за свои мучения, и это было приятно. Хотелось приступить к исполнению задуманного как можно скорее, хотелось увидеть… ах, как не терпелось увидеть… Стоп! Мегатрон одёрнул себя на последней мысли. Перед внутренним экраном мгновение назад снова появился проклятый человек, и лорд десептиконов поймал себя на одной чистой мысли: поскорее его увидеть. И всё. И он едва не взвыл от отвращения и ужаса, захотелось протаранить собой дома и умчаться в чёрный горизонт. Прочь с планеты. «Что со мной происходит?!» — внутренне Мегатрон рвал и метал. Прокричи бы он это вслух, и в небе разыгрались гром и молнии, а вокруг наверняка бы образовался кратер, как после взрыва. Впрочем, если заденет одного более всего ненавидимого человека, то Мегатрон был готов попробовать.
Ответ на собственный вопрос выглядел очевидным, но лорд внутренне уподобился учёному, который обнаружил страшную истину, губительную для целого мира, и теперь в панике метался от вычислений к наблюдениям, силясь найти новые вводные и изменить очевидный и фатальный результат, лепеча как мантру лишь три слова: «Не может быть!». Этого просто не может быть… Это невозможно, немыслимо! Погружённый в мыслительный хаос, Мегатрон не сразу заметил, что к нему нетвёрдой походкой приближается какой-то человек. А когда в фокус попало лицо белкового, процессор владыки десептиконов стал чист и пуст, словно все мысли смыло одной мощной волной: это был Сеймур Симмонс. Обросший волосяным покрытием на фэйсплейте, сгорбленный и помятый, он медленно прошёл мимо затаившегося Мегатрона. Мегатрон же приковал к хлипкой человеческой фигурке взгляд, не в силах оторваться, и отслеживал каждое движение. Удобный момент, чтобы убить. Именно сейчас. Но десептикон бездействовал. Вдруг человечек остановился и стал насторожённо осматриваться по сторонам. В последнюю минуту он посмотрел прямо на Мегатрона, слепо щурясь в темноту, и наверняка не узнал. А Мегатрон внезапно вновь ощутил эту непонятную, робкую пульсацию в искре… И в столь же внезапной ярости он задавил это ощущение, обращая его в рёв собственного двигателя и в энергию, быстро закрутившую колёса по направлению к Симмонсу.
— Умри!!!
Тем временем где-то наверху…
Тринадцать высоких и тонких фигур собрались кучкой на одном облачке: все дружно смотрели вниз на Землю, на разворачивающееся представление. Кто-то от волнения уцепился за соседа, кто-то мял в когтях попавшуюся тучку, недовольно сверкавшую молниями, но никто не смел проронить ни слова. Не потому, что страшно, просто не хотелось пропускать самое интересное. Амур же сидел чуть в стороне, довольно попыхивая неизменной сигарой, и натягивал на свой лук новенькую тетиву. За столь необычный и смелый эксперимент он вдруг получил премию свыше, и это только авансом! От удовольствия и приятных грёз хотелось мурлыкать. Но ведь всегда же кто-то помешает, а!
— Только не это! Амур, Амур! — наперебой закричали Праймы. Особенно длинный даже дотянулся до него и стал трясти, как игрушку. — Амур, останови его! Всё пропало! Останови!
— Да пусти ты! — гаркнул тот в ответ и для верности сигарой прижёг наглецу коготь. Длинный Прайм ойкнул от боли и разжал хватку. Амур плюхнулся на облако и поднялся на ноги, с недовольным бурчанием потирая помятые крылья. Ещё и сигара куда-то выпала, ну что такое!
— Что вылупился? Я всё могу, — рыкнул ангелочек на потирающего обожжённый коготь «великого предка» и без энтузиазма подлетел к кучке прочих великих, чтобы посмотреть, в чём же дело. — Так-так. Говорил же, что ничего не выйдет! — победно заявил он парой секунд позже, глядя, как Мегатрон будто в замедленной съёмке летит на замершего словно столб Сеймура Симмонса. Ещё немного, и от того останется блин с кровавым фаршем.
— Выйдет! Он всегда был упрямцем, дай время! Ты обещал помочь! — загомонили Праймы наперебой. Длинный даже опять потянул к Амуру свои закопчённые когтищи, и тот предусмотрительно перелетел на соседнее облако. Обещал, тут не поспоришь… Под грузом собственного слова ангел любви недовольно покряхтел, но призвал отброшенный ранее лук и взялся за него, будто за руль.
— Спокойно, интуристы, — по-хозяйски объявил он. — Внимание на экран.
Что произошло в следующий миг — Мегатрон не осознал. Просто внезапно его прошило неведомым импульсом, и десептикон резко вильнул в сторону, прочь от человека, и проехал с добрый десяток метров, пока не остановился под пронзительный визг собственных шин. Сеймур Симмонс остался позади: он неподвижно лежал на асфальте, раскинув руки. Сканирование показало, что человек остался жив — его всего лишь зацепило по касательной — и его нужно немедленно добить. Но Мегатрон не мог двинуться с места. Он смотрел на показатели сканеров, вновь ощущая в искре те самые ужасающие пульсации, но, будто заколдованный, не мог им противопоставить свою ярость, как ни старался. Её словно окутало мощным коконом и сжало до размеров крохотной крупицы, лишив силы. Лорд чувствовал это. И чувствовал, как твёрдая воля покидает его, как неведомое Нечто в самой искре заставляет его сдать назад, обратно к человеку. Мегатрон замер перед ним в постыдной для себя нерешительности, ещё пытаясь перебороть это Нечто. Но оно уже правило его корпусом, отключая и мысли.
Мегатрон стал трансформироваться. Медленно, чтобы производить меньше шума, он изменялся, переставляя множества сегментов, чтобы в итоге принять свою андроформу, но ростом всего-то два с лишним метра. Массшифт — тайный талант, который Мегатрон скрывал даже от самых приближённых, исключая личного медика. Но даже в таком виде повелитель десептиконов оставался смертельно опасен. Безсознательный Сеймур Симмонс лежал прямо у его ног, Мегатрон мог его хоть раздавить, хоть пристрелить, но вместо этого он просто стоял и бездумно смотрел на человека. А затем он наклонился, взял белкового на руки, как невесту, и неспешно понёс его по направлению к жилищу. По дороге Мегатрон не смотрел по сторонам, только на Сеймура Симмонса — совершенно стеклянным взглядом. Всё, что он чувствовал, это тепло и едва ощутимый вес человеческого тела, да робкий, почти нежный гул под своей грудной бронёй. А в процессоре — тишина, только лязг шагов, казалось, отдавался слабым эхом. Так в молчании Мегатрон и донёс человека до порога. Постояв немного, он опустил ношу перед дверью и вдавил замеченный дверной звонок, в итоге раскрошив. После чего быстро трансформировался обратно в грузовик нормальных размеров и понёсся прочь из Вашингтона. Лишь за чертой города к Мегатрону вернулся рассудок, а вместе с ним — целый каскад эмоций: шок от произошедшего, ярость за провал, стыд, но больше всего — ужас от осознания одной истины… Мегатрон срулил с трассы и долго мчался вперёд по пустырям, будто пытаясь от неё сбежать. Остановился он только на рассвете у глубокого обрыва, с трудом подавив желание с него же и сброситься к шаркам. Поспешно трансформировавшись, Мегатрон рухнул на колени и в немой панике схватился за шлем, уставившись в потрескавшуюся землю. Тут впору сойти с ума: ведь он влюбился. Он, великий лорд войны, повелитель десептиконов, влюбился в какого-то человека! Бесповоротно! «О, Великий Юникрон!!!»
Осталось это как-то принять…
