Вздрогнув, Джаз включил оптику, стряхивая с себя безмолвное оцепенение, в котором провел почти всю сегодняшнюю ночь. Заняться ему было нечем, предложение Прайма «подумать процессором, пока есть время» особого энтузиазма не вызывало, а система связи все еще была отключена, как и аудиосистема. Джаз оказался заперт не только снаружи, но и внутри собственного тела.
Кто-то звал его по имени, на личной частоте – Джаз только спустя несколько кликов узнал Айронхайда. Специалист по вооружениям казался… озадаченным.
Джаз на всякий случай проверил собственные системы, и удивленно присвистнул – его перестали глушить, хотя некоторые передатчики, заблокированные Рэтчетом, все еще не работали. Он поднялся, сонно мотая головой.
- Джаз на связи. Слушаю тебя, Айронхайд.
- Немедленно явись в штаб, - проговорил тот.
- Если ты не помнишь, я вообще-то не могу отсюда выйти.
- Леннокс уже связался с охраной – они выпустят тебя. Жду через три минуты.
Он отключился. Джаз удивленно покачал головой – все это как-то сразу ему не понравилось. Искру охватило туманное чувство тревоги. Происходило что-то очень плохое. Или, вернее… уже произошло.
Обычно, когда не была объявлена боевая тревога и когда N.E.S.T. не проводила никаких операций, в штабе можно было застать лишь нескольких связистов, пару боевых офицеров и дежурного аналитика, редко – кого-то из автоботов. В другое время просторный ангар был буквально забит белковыми, но сейчас здесь собралась довольно странная компания. Джаз увидел Рэтчета (медик был словно очень сильно удивлен), Айронхайда, и, конечно же, Прайма, причем последний казался еще более мрачным, чем во время их последнего разговора. Из людей присутствовали только Леннокс и офицер связи, имени которого Джаз не знал. Выражением лиц земляне почти не отличались от Оптимуса.
- Что здесь происходит?
Прайм, услышав голос лейтенанта, резко обернулся – обычно спокойная голубая оптика полыхнула холодным пламенем.
- Я говорил тебе, - негромко произнес он. – Ничем хорошим это не закончится.
Джаз вопросительно повернулся к Айронхайду, но тот только развел манипуляторами – мол, это ваше дело, я тут вообще непричем. Рэтчет покачал головой и отвернулся, хотя Джазу и показалось, что в его оптике мелькнуло что-то вроде жалости.
- Оптимус? – Джаз снова повернулся к лидеру, но тот лишь отмахнулся от него, кивнув связисту:
- Сержант Фосси, покажите запись.
Связист кивнул, и забарабанил пальцами по клавишам на пульте – каждый щелчок отзывался глухим эхом где-то в груди, словно в том месте, где раньше была Искра, вдруг образовалась пустота.
Проекционный экран, занимавший бОльшую часть дальней стены, мигнул, и на нем, постепенно светлея и обретая четкость, появилось мутное изображение – какое-то плохо освещенное и не очень чистое помещение, вроде человеческого склада или авиационного ангара, которым много лет никто не пользовался. Просторный зал был завален каким-то хламом – разбитыми ящиками, перевернутыми цистернами и какими-то обломками...
А в центре экрана, едва различимая из-за плохого освещения и помех, стояла, прикрученная массивной ржавой цепью к покосившейся стальной колоне, Леона. Голова скрипачки безвольно свесилась на грудь, растрепанные волосы закрыли лицо. Впрочем, было видно, что она еще дышит...
Джаз замер, словно пораженный молнией, не веря собственной оптике. Этого не могло произойти. Не могло, не могло, не могло... И одновременно, где-то в глубине Искры он понимал, что это не сон, не какая-то злая и жестокая шутка. Это на самом деле.
- Если ты хочешь получить свою игрушку обратно, - знакомый голос громовым раскатом грянул из динамиков, - ты придешь сегодня на место нашей первой встречи, автоботик. Я буду ждать тебя в начале темной половины суточного цикла. Если ты не явишься – я сам с ней поиграю. И я буду не так осторожен. И не вздумай позвать друзей – это будет закрытая вечеринка.
Запись оборвалась всполохом помех, и экран потух. В ангаре воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь негромким жужжанием проектора.
Джаз поднял голову, чтобы взглянуть в оптику лидера, но тот отвернулся, опустив голову.
- Я говорил тебе, - повторил он.
Джаз смотрел на него снизу вверх, сжимая кулаки. Оптимус злился – это было заметно, но почему-то старательно избегал его взгляда, предпочитая разглядывать опустевший и потухший экран. Тишина, тяжелая, неуютная, давила на аудиосенсоры, тяжелым бременем ложилась на плечи, грозясь смять серебристый корпус, изнутри распираемый гневом и отчаянием.
Он же знал. Он должен был догадаться. Он не имел права ее оставлять…
- Я должен быть там, - твердо сказал Джаз. Вокалайзер выдал странную хрипловатую тональность.
- Нет, - тихо ответил Оптимус. – Это недопустимо, Джаз. Ты же прекрасно понимаешь – личный интерес может поставить под удар всю операцию.
- Чепуха! – воскликнул Джаз, шагая вперед. Рэтчет невольно вздрогнул, подумав о том, что если Прайм будет продолжать в том же духе, через некоторое время придется их разнимать. А потом и ремонтировать. Лейтенант вряд ли мог навредить Оптимусу, да и тот не стал бы его калечить, но всякое может случится… - Чепуха!.. Ты же сам все слышал! Он убьет ее.
- Успокойся, - ровным тоном проговорил Оптимус. – Ты знаешь – я не могу этого допустить, и не допущу. Это мой долг.
- Это мой долг, - прорычал Джаз, дрожа от негодования. – Я должен был ее защитить…
Оптимус наконец повернулся к нему, щуря ярко-голубую оптику. И Джаз вдруг понял, почему лидер автоботов вел себя так странно.
Оптимус Прайм свято верил в то, что на этой планете его едва ли не единственным предназначением является забота о людях, об этих слабых, и, что уж там - дурных созданиях, практически беззащитных перед лицом их общего врага. Однажды он уже отдал жизнь, защищая одного из них, и готов был сделать это еще раз. Каждый раз, когда в схватке с десептиконами они несли потери среди людей, он злился. Но не на врага – на себя.
И сейчас тоже.
Отчасти он действительно был виноват в том, что произошло с Леоной, но все же, он был прав – бОльшая часть вины за это лежала на Джазе. Она пострадала из-за его глупости, но Оптимус, видимо, полагал, что и он ответственен за это. За то, что не смог уследить за своим подчиненным, за то, что они упустили этого ненормального кона, за то, что не смог предвидеть того, что произошло.
Но только никогда бы он в этом не признался.
- Ты и так уже напортачил, лейтенант, - устало проговорил Прайм.
- Значит, я и должен с этим разобраться.
- Нет. Мы вытащим ее – это я могу обещать. Уж с одним мерзавцем мы как-нибудь управимся. Без твоей помощи.
Джаз хотел сказать ему что-то еще, что-то обидное и едкое, что могло бы разбить эту его спокойную уверенность в собственной правоте, которая никогда не покидала Прайма, даже когда он был в гневе. Джаз был бы счастлив, если бы лидер накричал на него, оскорбил, поколотил, разжаловал – да что угодно, лишь бы не было этой мягкой, снисходительной непреклонности, против которой бессильны любые аргументы.
Но не успел.
- Оптимус. – Рэтчет шагнул вперед, как бы случайно вставая между нами и повернулся к Прайму.
Некоторое время оба стояли неподвижно, видимо, разговаривая на скрытой частоте – Джаз понял это по расфокусированной оптике командира и несколько отстраненному выражению его лицевой пластины. Их разговор длился несколько долгих, невыносимо бесконечных минут, в течение которых выражение лица лидера автоботов несколько раз кардинально менялось – от раздражения и гнева до удивления и недоверия.
- Ты уверен в этом? – наконец, спросил Прайм вслух. Его взгляд несколько смягчился.
- Да, - кивнул медик. – И, если тебе интересно мое мнение, я настаиваю на том, чтобы принять этот вариант.
Оптимус кивнул, чуть притушив оптику.
- Хорошо, Рэтчет. Но мы еще поговорим об этом.
- Конечно, - медик кивнул и отвернулся, мельком глянув на лейтенанта. Джазу показалось, что в оптике Рэтчета сверкнула какая-то хитрая искорка.
