Автор лого - Belaya_ber
Ширина страницы: 100%| 3/4| Размер шрифта: 9 pt| 10 pt| 12 pt| 14 pt

Только зарегистрированные участники
могут голосовать
Примечания к фанфику:
Ещё один ник автора:
Burnedtoasty.
Оригинальное название:
"Noble Monstrosities" (опубликовано на FF.net 13 апреля 2008 г.).
Ссылка на оригинал:
http://www.fanfiction.net/s/4195950/1/Noble_Monstrosities
Разрешение на перевод запрошено.
***


- Ты ведь понимаешь. Десептиконы тоже явятся.

Окуляры Прайма коротко померцали в сумеречном свете. Да, это не было вопросом.
- Я понимаю.

Автоботский лидер вздохнул и накрыл ладонью свою усталую оптику. Собравшись, выдавил необходимые слова.
- Я не могу оставить своих пустоте — не тогда, когда у нас есть шанс на новый дом. Новое начало.

Айронхайд фыркнул и повернул голову, кивком указывая на иззубренный край, что был горизонтом.
- И поэтому мы призовём остатки их сил стереть нас с лица Земли, как только прибудет последний из наших. ...Хорошенькое начало.

Воин примолк, в мрачном раздумье.
Благодарный паузе, Прайм поднял голову, надеясь встретить взглядом старинного друга, увидеть нечто вроде опосредованного подтверждения, — правильности сделанного. Вместо этого, его встретило странно отстранённое, жёсткое выражение — в оптике, где смутное обвинение в непроизносимых вещах сочеталось однако с покорным пониманием своего места. И это, — второе — пожалуй, было больнее.
- Айронхайд!.. - начал было Прайм, увещевая, чувствуя отчаянную потребность в некоем прощении и принятии совершённого.
С острой, режущей, проницательностью, ветеран перебил его:

- Не дом тебе нужен. А поле, где дать бой.

Прайм хранил молчание, вглядываясь в мрачно-затверделое выражение своего последнего настоящего товарища, ещё времён Кибертрона. Молчал, задетый, но не подавая виду, заставив собственное лицо застыть в неподвижности, в маске безусловного лидера, глубоко уверенного в своих решениях. Оптимус повернул голову, следуя траектории взгляда соратника, туда, за изгиб планеты — туда, к миру в руинах, брошенному и умирающему в космосе.
Прайм смотрел в пространство, пока остаток солнца не скрылся за грядой холмов, угас как умирающая Искра.
Тогда он кивнул, подтверждая то, что уже понял Айронхайд.
Тень за Праймом стала густой и длинной, быстро накрывая место, где стояли остальные его спутники. А они — знали? Поняли ли они? Разгадали его особый вид злоумышления? Ненавидят ли за сделанное и за то, что он только намеревался сделать?
"Прайм честной и чистый". За которым — до конца, невзирая ни на какие новые ужасы, что он навлекает на них.

- Так я и думал.

Неохотно, Оптимус подстроил оптику, и сумрак исказился тревожно, — изменился визуальный спектр восприятия. Прайм различил ассиметричное очертание дерева на фоне космической черноты, выбитое резким рельефом перед тьмой и звёздами, чужое и странное его сознанию. Ещё там был плавный выгиб холма, пушистый от длинных трав, уже увядающих в наступающей летней жаре, опаляемых благожелательным солнцем. Жужжали и гудели насекомые, невидные в листве, простые существа с простыми жизнями, которым нет дела до битв злобы и раскаяния.
Какой мир... какой мир для последнего боя.

- Оптимус…- сказал Айронхайд и снова примолк, неловко переминаясь. Поминая то, что осталось от того, что первее Прайма. Сложив руки перед собой, он снова взглянул на командира, кивнул на тот сектор неба, где пало солнце. – Эта планета переживёт нашу войну?
Его голос нёс хриплую мягкость, вливающуюся в ночные звуки.

Оптимус посмотрел в сторону. Тихо, честно, ответил:
- Не знаю.
Айронхайд кивнул про себя.
- Кто-то из наших остался?
- Я не знаю.
- Есть другой способ покончить с этим?
Он почти ответил правду и на этот раз. Но лидер, но Прайм — не мог допустить подобной слабости, подобной неуверенности. Нет. Он должен быть таким, каким был избран быть, каким был всё это время.
- Нет другого. Конец этому здесь.

Голос его отвердел и зазвенел сталью, контрапунктом к звучанию прежних ответов. А затем стал почти просительным, умоляющим своего воина понять и согласиться с ним:
- Ещё один мир, Айронхайд. Один мир, и этому настанет конец.
- Мхм... - неопределённо отозвался Айронхайд, и оттолкнулся от того, на что опирался. Фыркнул: - Ну ладно. Ты Прайм.
Айрон взревел двигателем, будто предостерегающе, но хриплым своим голосом произнёс с ударением:
- Наша вера с тобой.
Айрон повернулся к командиру лицом, и, в ответ на немой вопрос во взоре вождя, добавил с уязвленной горечью:
– Искры автоботов с тобой.
- Со мной? – спросил Оптимус, тише в ошеломлении от обвинения, от неодобрения, явного в тоне воина. В кривой усмешке искривил губы, в насмешке над смыслом за ритуальной фразой. – Правда со мной? И твоя Искра тоже?

В плечо ударило — Айрон врезался в него корпусом, когда проходил мимо, не захотев изменить свой курс так же, как Прайм не захотел отступить и дать дорогу. Оптимус покачнулся, задетый, отказываясь обернуться вслед и взглянуть, понять выражение лица своего давнего товарища. Айронхайд помедлил, колеблясь в принятии решения. А затем, с язвительностью, которая резанула другого автобота до самой глубины:
- Как скажет командир.

Слова военной «кости». Десептиконские слова.
Айронхайд быстро зашагал прочь, не оборачиваясь, трансформируясь на ходу.
И пропал.
Оптимус вздрогнул, низко склонив голову. Конечно, именно Айронхайд увидел бы; он остро проницателен и хитёр, в самой Искре прошит для борьбы, с инстинктивным чутьём ко всем тонкостям ведения боя — оружием или словом. «Следовало думать, что моя двойственность, двуличность не останется незамеченной». Кружащее чувство потери и горечи охватило его, заговорило о давно ушедшем, и о новых потерях. Так много жертв. Так много горя. Стоило ли всё это стольких? Всё это... и это всё, для чего им приходится продолжать жить – для всё новых сражений, воевать дальше? Где конец всему этому?

Ещё один мир.
Место, которое можно назвать домом, да... Ещё одна планета. Ещё одна планета, обречённая на разрушение в войне, разрушающей всё что затронет.
Они думают, что он благороден — эти люди, которым он протянул руку помощи? Сверх яркого альтруизма и явного самопожертвования — они видят в нём воплощение благородства, существо добра, которое послано защищать и вести их?
А в конечном счёте... чем он лучше Мегатрона?
Прайм тихо вскрикнул, в ужасе от собственной предательской мысли. Нет в нём ничего от павшего Брата! Мегатрон был неправ — он разрушил их дом, разбил их народ в осколки, где отражались лишь тени их прежних личностей. Они с братом не могли быть похожи!
Ооо, но не он ли столь горько ожесточён теперь, как был Мегатрон? Разве борьба не длилась слишком долго, разъедая даже лучших? И может ли он честно сказать, что не стал таким, как старый враг — движимый себялюбием и стремлением столь сильным, что оно поглощает тебя всего без остатка?
Отчаянные окуляры окинули каёмку мира, в поисках некоего высшего смысла, некоего пути обороть то, что говорило в Искре... —
но взгляд встретил только безмолвное обвинение от невинного мира, обречённого на заклание ради их — ради его — гордыни.
Гордыня. Она хорошо знакома ему. Не он ли погубил родной мир, просто ради того, чтобы не дать ВсеИскре попасть в руки брата? Не он ли — даже сражаясь за их спасение — не он ли уже размышлял, сколь изобретательны и находчивы эти органические существа, сколь полезны они могут быть для его цели: устранения угрозы десептиконов? Он часто мыслил так, наблюдая за органиками, подталкивая их к выгодным автоботам действиям — и одновременно говорил себе, что делает это бескорыстно, из самоотверженности, порождённой праведным намерением. А эта мысль, мысль выманить последних подобных себе обещаниями дома — и затем бросить в бой, ещё один бой, терять второй дом, второй шанс…
Жестокость, похоже, таилась даже в самом благородном намерении. Возможно, именно это и произошло с его собратом — утрата себя, через принятие максимы «цель оправдывает средства». Вот так утратил честь Мегатрон.
О, но он сам! Он худший из худших, лжец с фальшивыми обещаниями мира и счастья; он, красноречиво говорящий о свободе и справедливости и всё же неуважающий свои идеалы, когда дело касалось собственных целей. Тот, кому верят и кого чтят, о ком думают как о доброй, честной Искре. Некогда он верил в это сам, думал, что всё совершаемое им творится ради большего блага, что оно благородно и право.
… Когда он успел стать подобным чудовищем?
Оптимус смотрел в темноту, и видел безысходность.