Глава 2. Амнезия
Онлайн.
Теперь понятно, что это за провода. Они тянутся от датчиков, подключенных к его телу. Почти что к каждому крупному элементу нейросети подключен жучок-паразит, который считывает данные, измеряет активность. На голове их особенно много, но только люди не догадались подключить свои приборы непосредственно к его процессору. Понятно теперь, почему они ничего не заметили. Если бы они сделали все, как надо, их компьютер сдох бы от перегрузки.
Вон тот крупный кабель, кажется, тянется к животу. Похоже, через него он получает энергию. Эта энергия – электричество, но не в том виде, что используют сами люди. Им удалось подобрать напряжение и форму тока, которые соответствуют тем, что использует его тело. Искусственный импульс. Умно. То есть, он все еще пуст. Он будет жить, пока эта штука его питает. Система самодиагностики работает шарк знает как, и невозможно понять, целы ли накопители резервной системы – если бы ему удалось перенаправить часть энергии на них, то он бы в конце концов смог бы функционировать некоторое время и без этого кабеля. Недолго, примерно орн, может, и меньше. Но это лучше, чем перспектива всю оставшуюся жизнь провести здесь.
Движения и чувствительности ниже шеи все еще нет. Его тело в порядке, работают и управляющие блоки, но что-то не дает ему двигаться. Вероятно, это сделали люди – Мелкий ведь говорил, что он парализован. Хитрые хлюпики.
И, самое плохое – Элеонора Уилсон больше не появляется. Прошло около пяти циклов – а ее не было ни разу. Она ушла? Навсегда? Эта мысль принесла ему болезненное чувство разочарования и утраты. Он знал, что пока люди не добьются своего (а если они не привнесут в систему чего-то нового, то это будет нескоро; сейчас-то они могут только наблюдать), ему ничего плохого не сделают, не отключат его и не пустят в лом, как говорил Мелкий. Он будет жить, хотя бы какое-то время. Но без нее, без единственного существа, которое знает, что он жив, это не имеет смысла. Он, впрочем, мог бы как-то показать это и другим – Мелкому или Старику, который теперь приходил вместо Элеоноры Уилсон, но это казалось не очень хорошей идеей. Если они так глупы, что не могут отличить живого меха от мертвого, то незачем им помогать.
И им нельзя верить. Элеоноре Уилсон – можно. Он не знал, что заставило его так решить – она, на самом деле, ничем не лучше их. Она тоже согласна с тем, что он не должен жить, и, больше того - она боится его больше, чем Мелкий, Старик, или Опасный. Их страх льстил ему, приносил удовлетворение, но не радость. Ее же страх делал его почти счастливым. Что же ему делать, если она действительно больше никогда не придет?
Циклы тянулись скучно и однообразно. К нему начали возвращаться воспоминания, но это было неожиданно неприятно. Он был бы рад вспомнить, кто он такой и как оказался здесь, кто выстрелил ему в голову и за что люди хотят его уничтожить – но не мог. Блоки памяти пострадали сильнее всего. Вместо осмысленных, логичных воспоминаний к нему приходило нечто, напоминающее жуткие кошмары, порождаемые замыканиями процессора. Звуки и изображения никак не были связаны друг с другом – иногда он вспоминал обрывки диалогов, которые слышал когда-то, но эти слова теперь ничего не значили для него. Иногда появлялись картинки – больше тревожные, непонятные. Кто-то сражался, кто-то погибал, кто-то отдавал ему приказы. Но кто? Кто они? Где они теперь? Почему никто не поможет ему?
У него были и светлые воспоминания. Но лучше бы их не было. Он помнил, что когда-то мог двигаться, ходить, как люди, и даже – удивительное дело – летать. Он помнил, что у него были друзья. Был кто-то близкий, кто доверял ему и кому он мог доверять. Кто-то, кого он потерял – еще раньше, чем потерялся сам. Это причиняло боль. Не физическую, а гораздо, гораздо хуже.
Однажды он проснулся и увидел Старика. Тот был один – ни Мелкого, ни Опасного поблизости не видно и не слышно. Опасный в последнее время, с тех пор, как исчезла Элеонора Уилсон, приходил к нему чаще. Все выспрашивал Мелкого или Старика о том, когда будут результаты. Говорил, что результаты нужны срочно, что кто-то хочет, чтобы эти исследования были закрыты как можно скорее. Слышать это было неприятно, но он не испытывал страха – он понял, что Опасного здесь не очень-то слушают. Мелкий и Элеонора Уилсон слушали Старика, Старик слушал ту маленькую женщину – они называли ее Лорейн. А Опасный мог приходить и говорить, мог кричать и требовать – но его не слушал никто.
Старик стоял рядом со столом, перелистывая бумаги в папке. Ничего интересного. Занимался этим он очень долго, вчитываясь в каждую бумажку – можно было коротнуть от тоски, наблюдая за ним. Иногда ему не удавалось перевернуть лист, потому что бумаги слежались, и тогда он слюнявил палец и брал лист за уголок. Это и вовсе было отвратительно. Но смотреть больше было не на что – ему давно надоело разглядывать приборы, о назначении которых он мог только догадываться.
Наконец, Старик закрыл и отложил папку. Он выглядел недовольным и усталым, еще более старым и мерзким, чем обычно. Их взгляды встретились – чисто случайно, потому как Старик не мог понять и поверить, что его объект тоже может его разглядывать.
- И что Элли увидела в тебе, старая консервная банка? – печально, но без ненависти в голосе, спросил Старик.
Он внутренне вздрогнул – раньше никто, кроме Элеоноры Уилсон, с ним не говорил. Но удивление быстро прошло, когда Старик заговорил снова – он обращался не к нему, а говорил скорее сам с собой. То, что лежало перед ним и глядело на него скрытой алым визором оптикой, все еще оставалось для него лишь большим и сложным компьютером. Как там сказал Мелкий? Большой железный кабачок. Знать бы еще, что такое кабачок…
- …одиннадцать месяцев исследований, два десятка публикаций. Ты очень удивил нас в последние недели... Но мы все еще там же, где и были.
Он бы злорадно улыбнулся, если бы мог. О, вы продвинулись гораздо дальше, чем думаете. Понять бы еще – вы ли сделали это со мной, или это собственная автоматика запустила процесс регенерации? Вероятно, и то, и другое, в очень удачном сочетании...
- Элли говорит, что ты живой, - продолжал Старик. – Но я ей не верю. Был бы ты жив, мы бы запросто разобрались бы, что за каша у тебя в голове. Знаешь, нам это чертовски важно. Понять бы, как вы, ребята, думаете…
Старик вздохнул и замолчал, опустив голову. Мех долго ждал, когда же человек заговорит снова, но он молчал и молчал, а потом отвернулся, взял папку и сел за стол, снова принялся ее просматривать.
Слова Старика заставили задуматься. Вот, значит, чего они хотят. Понять, как он думает. Но зачем им это? И, если они думают, что он мертв, то как они собираются это изучать? Какая-то чушь. Они хитрые, но, видно, не очень умные.
Каждый день все еще приносил что-то новое. Но если раньше он получал ответы, то теперь – только новые вопросы.
Онлайн.
Он проснулся от того, что сработал один из триггеров. Кто-то коснулся его лицевой пластины, сенсоры среагировали, и система выдернула его из спящего режима. Поначалу он сам не понял, что удивило его больше - само прикосновение, или вновь обретенная возможность его ощутить.
Было не очень приятно. Некто ковырял чем-то острым в его щеке, рядом с визором, человеческие пальцы дергали провода. На всякий случай он решил проявить осторожность и не стал включать оптику. Чего хотел добиться человек, он не понимал. Он слышал негромкий ритмичный звук, похожий чем-то на шум усиленной работы вент-системы. Ах да. Дыхание. Это называется дыхание. С тех пор, как он очнулся здесь, люди никогда не подходили к нему достаточно близко, чтобы он мог услышать его в обычном режиме, но что-то такое всплыло из блоков памяти. Дыхание. Необходимый жизненный процесс для них. Этот звук почему-то очень успокаивал.
Продолжалось это не очень долго. Острый предмет исчез, исчезло и тепло чужих пальцев. Он услышал шаги - тот, кто только что касался его, возвращался к столу с монитором. И он узнал эти шаги - их невозможно было не узнать. Только один человек издавал такие звуки при ходьбе - не тяжелый стук, не мягкое касание пола подошвами, а четкое и громкое цокание. Это она! Она вернулась!
Желание увидеть ее было невыносимым - ему до короткого замыкания надоело чувствовать себя предметом интерьера, хотя, если подумать, отсутствовала она не так уж и долго. Но когда лежишь, запертый внутри самого себя, среди тех, кто даже живым существом тебя не считает, время тянется невероятно медленно...
Он нетерпеливо включил оптику. Элеанора Уилсон стояла напротив его лица, скрестив руки на груди, все еще сжимая отвертку в правой ладони. На этот раз она не испугалась и даже не вздрогнула. Как только он активировал оптику, ее губы чуть изогнулись в мрачно-торжествующей улыбке.
Она... изменилась. Не очень сильно, если не считать того, что ее страх пропал, но пропал и тот красивый синий цвет с ее коготков, теперь они были красными. Это даже немного расстроило его. Синий нравился ему гораздо больше. Синий - это цвет его корпуса.
- Я все-таки была права, - довольно произнесла она. – Ты жив.
"Ты жив", эхом откликнулись собственные мысли. Ты понимаешь это... Ты точно в этом уверена.
Он не мог ничего на это ответить, но она ответа и не ждала - уж она-то, определенно, знала, на что он уже способен, а на что - нет. Хотя, может, и не знала, но точно - догадывалась.
- Я отключила принудительную подсветку, - продолжила она, объясняя, - теперь только ты ей управляешь, и я могу определить, когда ты смотришь. Ты, вероятно, можешь и слышать, что я говорю, верно?.. Моргни, если понимаешь меня.
Моргнуть… А, точно – они иногда закрывают свою оптику на короткое время – если бы он не был так взволнован, то даже вспомнил бы, для чего это нужно. Что-то связанное с обслуживанием зрительных анализаторов… Но он так удивился, что даже не сразу сообразил, как он сам может это сделать. О, она говорит с ним! Она хочет, чтобы он ответил! Шлак, никогда еще он так не радовался возможности общения с кем-то.
Моргнуть. Он выключил оптику и, выждав миг, чтобы излучение от сигнальных элементов чуть угасло, включил ее снова. Элеонора Уилсон улыбнулась.
Это была совсем не такая улыбка, которую она адресовала другим людям – но все равно, это приятно. Она улыбалась не тепло и приветливо, но самодовольно. Это напомнило кое о ком – он знал когда-то того, кто тоже часто так улыбался.
- Отлично, - сказала Элеонора Уилсон. - Твой процессор был сильно поврежден после... ранения.
"О, я заметил, спасибо". Шлак, он раньше вроде бы не был так склонен к сарказму. Или был?..
- Ты помнишь, кто ты? Моргни, если помнишь.
А есть, интересно, какой-то сигнал для варианта "не совсем"? Но он, пожалуй, не помнил. Для чего она задает этот вопрос? Может, она хочет ему помочь?
- Ты помнишь, как был... ранен?
Нет. Совсем - нет.
Элеонора Уилсон перестала улыбаться, но она все еще казалась довольной.
- Ладно. Этого следовало ожидать... - пробормотала она себе под нос, - ох, Престон с ума сойдет, когда узнает...
Ох, шлак. Не должен больше никто об этом знать. Как сказать "нет", если она не задает вопроса?..
Он снова мигнул оптикой - во второй раз это почему-то оказалось не так просто. Она удивленно приподняла брови.
- Хочешь что-то сказать?
Сосредоточившись, он снова мигнул, и тут же получил предупреждение - возможна перегрузка оптической системы. Он отключил его, но принял к сведению - да, это не самый лучший способ общения, но все же, он лучше, чем ничего.
Элеонора Уилсон усмехнулась.
- Не хочешь, чтобы я им рассказывала, - догадалась она. Это, судя по тону, не было вопросом, но он все равно, на всякий случай, подтвердил это. - Ты... понимаешь, что с тобой хотят сделать?
Да - пустить на переплавку. Он мигнул снова. Включить оптику оказалось сложнее, чем выключить - система все еще работала нестабильно.
Ее улыбка стала чуть шире. Чуть жестче.
- Умница, - сказала она. - ты прав. Но мне тоже не хотелось бы, чтобы тебя поджарили. По крайней мере, пока.
О, это хорошо. Ты ведь не расскажешь им, верно?
- Но я должна рассказать Престону и Лорейн, - ответила Элеонора Уилсон, словно могла слышать его мысли. Она говорила спокойно - может, только совсем немного волнения просачивалось в ее голос. Но это было хорошее волнение - кажется, она была... горда? О, похоже, их интересы снова совпадают. Она все-таки тоже рада, что он не умер. - Они не станут... отключать тебя.
"Я в этом сомневаюсь".
- Наверное, не станут, - повторила она, не так уверенно, как хотелось бы. - Я смогу их убедить. То, что ты жив - очень хорошо. Ничего личного, конечно же, но для моей работы это очень хорошо.
Хорошо, что хорошо. Он впервые задумался о том, почему она его не отключила. Она могла бы - он понимал, что сейчас оборвать его жизнь может даже такой хлюпик, как Мелкий, тем более, если для этого им надо всего лишь нажать на кнопку. Люди боялись его - не надо было быть гением, чтобы это понять. Они боялись его даже мертвого - поэтому и заблокировали часть его моторных систем. Они могли бы убить его только из страха. Она - не стала. Что-то тут было не так. Чем-то она все-таки от них отличается... У нее другие цели. Это... хорошо. Не так хорошо, как могло бы быть, но все же теперь он понял, что она не станет его убивать. По крайней мере, без веских причин. Она - почти что его друг.
- Ну, ты поможешь мне?
Странно было слышать этот вопрос. Ему самому нужна была помощь. В чем он мог ей помочь - обездвиженный, беспомощный, даже не полностью функциональный? Это он должен был спрашивать ее - ее помощь была ему нужна. Она здесь единственная, кто захочет что-то сделать. И не важно, почему. Она нужна ему. Нужна.
- Ну, моргни, если ты согласен. Готов содействовать?
Сотрудничество. Она предлагает сотрудничество. Он тоже ей нужен. Как неожиданно и приятно...
Он послушно отключил оптику. Но включить снова не смог. Система выдала целый ряд критических ошибок, но он попытался снова - с тем же результатом. Шлак, только не сейчас... пожалуйста... ну, давай же!..
- Эй, что случилось? Очнись! Ты жив там? Эй!
Он снова услышал ее беспокойные шаги, ощутил прикосновение - но она ничем не могла помочь. Ничего страшного с ним не произошло - все восстановится, но как же это не вовремя!
Элеонора Уилсон запустила пальцы в щель под визором - туда же, где ковырялась отверткой - и тут же отдернула их, зашипев от боли. Некоторые узлы перегрелись: для него - не критически, но люди, как он знал, гораздо менее устойчивы к чрезмерному выделению тепла. Она почти наверняка обожгла пальцы.
- Черт, - услышал он ее испуганный шепот, - черт... Очнись же!
Он внутрене вздрогнул, и на миг забыл о собственном раздражении из-за этой досадной неполадки.
Она была перепугана до дрожи в голосе. Но она впервые испугалась не его. Она испугалась за него. Это... это надо было осмыслить. Он ухватился за эту догадку, уже и не слыша ее требовательных и взволнованных криков. Разочарование из-за прерванного разговора отошло на задний план - эта новая мысль захватила его сознание, успокаивая, и, в то же время, удивляя.
Он плохо помнил, как жил до своего "ранения", но такое, определенно, было с ним впервые.
Онлайн...
Ему приходилось теперь быть еще более осторожным. Элеонора Уилсон милостиво "забыла" снова его заблокировать и отменить внесенные ею изменения в систему. Теперь, приходя онлайн, он не включал оптику сразу (перегрузка не имела каких-то критических неприятных последствий), а поначалу прислушивался. На слух было очень трудно определить, кто сейчас сидит за столом - тот, кто смотрел за ним, обычно молчал, а по чуть слышному звуку дыхания и шороху одежды людей он различать не умел. Может быть, он несколько раз заставал Элеонору Уилсон, но, не будучи уверенным в том, что это она, не рисковал. Ему теперь как никогда хотелось жить. Еще ему хотелось дать ей знать, что он все еще жив, но все-таки собственно жить хотелось сильнее.
Как ни странно, пробуждения в темноте пошли ему на пользу. Не расходуя энергию на визуальные системы, он восстанавливался быстрее. Он тогда не сообразил, что время и силы, которые он тратил на разглядывание людей, можно было использовать с гораздо большей пользой - например, для того, чтобы навести порядок в своих блоках памяти.
Это не особо помогло ему с самоопределением. Вероятно, в более спокойной и дружественной обстановке он справился бы с этим лучше, но проблема была не столько в этом, сколько в самих блоках памяти. С ними что-то не то. Физически они были исправны, и система самодиагностики не выявила критических ошибок в алгоритмах. Они функционировали идеально. Вот в этом-то и была проблема. Невозможно вызвать из памяти то, чего там нет.
Кто-то основательно почистил его блоки. Его память просто стерли.
"Этого и следовало ожидать", вспомнил он слова Элеаноры Уилсон. Она что-то знала об этом... Забавно, но она теперь, похоже, знала о нем больше, чем он сам.
Он все еще мог извлечь какие-то воспоминания - все такие же отрывочные и непонятные. Порой он мог определить, когда происходило то или иное событие, которое он вспоминал - и оказалось, что некоторые из них имели место очень давно. Тысячи или десятки тысяч лет назад, если перевести в человеческую систему измерения времени. И эти воспоминания не были случайными - если бы он записывал все, что видел и слышал на протяжении таких долгих промежутков, никаких блоков памяти ему бы не хватило. Эту память он зачем-то сохранил, она почему-то была важна для него раньше. Иногда он понимал, почему, иногда - нет.
Например, он помнил звезды. Бескрайнее пространство, открытый космос - и миллионы далеких звезд. Бесчисленное множество созвездий. Забытые миры, безжизненные и обитаемые, обманчиво-неподвижные туманности. Они были прекрасны - поэтому он о них помнил. Удивительно, что когда-то все это у него было - неограниченный простор, абсолютная свобода... не сравнить с тем, что он имеет сейчас. Он ощущал жгучую тоску, вспоминая об этом - он понимал, что вряд ли когда-нибудь увидит эти звезды снова. Вряд ли когда-нибудь он вообще выйдет отсюда.
С тех пор, как Элеонора Уилсон говорила с ним, прошло пять или шесть циклов. Он теперь дольше мог оставаться онлайн, и внимательно вслушивался в то, что происходило вокруг - у него был шанс, что он застанет момент, когда люди сменяют друг друга, и по звуку шагов или голоса он мог бы узнать ее. Но происходило это с какой-то нелогичной периодичностью - через неравные промежутки времении, да и очередность он пока вычислить не мог. Однажды ему показалось, что она была рядом - он услышал цоканье каблучков, но звук этот был приглушен, как будто источник был далеко. Неужели она дейсвительно поверила, что он умер? А если нет, то где она? почему больше не пытается дать о себе знать?
Самое приятное открытие произошло на четвертый цикл. К нему вернулась возможность говорить. Вокодер все еще был неисправен - судя по данным самодиагностики, кто-то пытался его починить, но не очень удачно - прямое попадание из плазменной винтовки в контролирующий узел принесло бы больше пользы, чем этот ремонт. Но говорить, или, по крайней мере, издавать какие-то звуки, он мог. Неплохо было бы проверить, но такой возможности, у него, конечно, не было.
Так, цикл за циклом, он проводил в темноте и безмолвии. Для удобства он давно переключился на человеческую систему отсчета, а теперь уже даже привык к ней, за то время, когда был слишком слаб, чтобы удержать себя онлайн надолго. Люди делили суточный цикл на двадцать четыре равных отрезка времени; еще он знал, что на их планете суточный цикл делится на две части – светлую, когда можно видеть местную звезду, и темную. Но здесь всегда было светло – электрические лампы не гасли ни на миг.
А еще небо на этой планете голубое. Он не помнил почти ничего о голубом небе – в его воспоминаниях оно всегда было загорожено чем-то или задымлено, укрыто серыми облаками. Увидеть бы его. Хотя бы еще раз…
Голубое небо раскинулось над бескрайней и бесплодной рыжей пустыней. Поляризованное стекло преображало ландшафт, окрашивая небо в глубокий индиго, а пустыню – в насыщенный красно-коричневый цвет. Пустыня здесь не была совсем уж безжизненной – из окна наземного вестибюля было видно просторную заасфальтированную площадку, крышу одного из складов, радиовышку с прижимающимся к ее подножью крохотным корпусом наземной диспетчерской службы. Но скучные белые здания нисколько не оживляли пейзаж, напротив, делали его еще более унылым.
Услышав за спиной шелест раздвигающихся лифтовых дверей, Элли оглянулась. Кажется, она наконец дождалась того, кто был ей нужен – из тесной кабинки в холл шагнул высокий пожилой брюнет в строгом костюме, с большим дорожным чемоданом в руках. Доктор Чарльз Лойал.
Доктор Лойал заметил ее, и Элли сделала вид, что удивлена. Да, она ждала его, но если бы она не хотела скрывать, что он ей нужен, то просто набрала бы номер его лаборатории еще вчера вечером. А так - это будет выглядеть, как будто они просто случайно столкнулись в холле, побеседовали немного и разошлись. Элли знала, что Лойал сегодня должен улетать в Вашингтон, чтобы сделать очередной доклад по своему проекту. Он пробудет там несколько дней – несколько очень насыщенных дней, и по возвращении даже не вспомнит об этом разговоре.
- Здравствуйте, доктор Лойал, - приветливо улыбнулась она, всем своим видом изображая удивление и радость от неожиданной встречи. – Решили взять отпуск?
- Смешная шутка, Элли, - улыбнулся он в ответ, протягивая ей руку. Элли пожала его ладонь. – Как у вас, технарей дела? Что-нибудь новенькое?
- Это секретная информация, - улыбнулась Элли. – А ваши гениальные мыши еще не научились умножать дроби?
- Макаки, Элли. Мы разделались с мышами еще в прошлом году.
Она не стала дальше спрашивать про макак – они оба не имели права обсуждать свои проекты, даже друг с другом, а эти фразы про мышей и прочее были просто дежурными шутками. Элли повезло, что она была давно с ним знакома – практически еще со времен колледжа. Тогда он еще не работал в «Зет-51» и зарабатывал на жизнь, в основном читая лекции.
- У вас есть минутка? - спросила она, все еще продолжая улыбаться. – Сто лет вас не видела.
- Скучаешь? – улыбнулся Лойал, - пожалуй, есть, но на кофе тебя пригласить не могу, извини.
Она кивнула. Лойал никогда не отличался пунктуальностью - его куратор в Вашингтоне, должно быть, скрипел зубами от злости из-за этой черты его характера.
- Слышала, Мириам переехала в Балтимор? – спросила она как бы между прочим. Мириам Лойал она видела всего пару раз, но та была отличным предлогом, чтобы задать интересующий ее вопрос.
- Да, она теперь в «Хопкинсе».
Элли удивленно вскинула брови, как будто эта новость изумила ее до глубины души. На самом деле она давно об этом знала.
- Разве она не хотела работать с Кливи?
- С Кливи? - удивился Лойал. – С чего ты взяла?
Элли пожала плечами, изобразив на лице озадаченность.
- Не знаю, мне казалось, я слышала что-то о том, что она хотела присоединиться к его проекту. Но, может, я все напутала. Он ведь занимается исследованием вегетативного состояния, так?
- Насколько я знаю, Кливи в последнее время заболел синдромом «запертого человека», - сказал Лойал, нахмурившись. – Не буквально, конечно. Но Мириам вряд ли это интересно… Ей больше нравятся мозги, которые работают как надо.
- Жаль, - кивнула Элли. – Я думала, мозг «запертого человека» не теряет функциональности. Проблема с обратной связью.
- В основном. Но Мириам не любит браться за безнадежные дела. Ее-то больше интересует именно обратная связь. Кливи как раз вроде бы этим и занимается.
- Ищет обратную связь?
- Ищет возможности для общения. Знаешь, общаться с такими пациентами нелегко. Они не могут сказать, что у них болит и как они себя чувствуют. Это очень… тяжелая работа, и неблагодарная к тому же. Нет, Мириам ни за что бы не пошла к Кливи... Я, хоть и давно ее не видел, все же уверен, что она не сошла с ума, чтобы за это браться.
- Неблагодарнаа работа... - задумчиво повторила Элли, - но они ведь всегда охотно идут на контакт? Я хочу сказать – обычно такие пациенты не отказываются от помощи или общения, верно? Даже если им что-то не нравится?
Лойал задумался, рассеянно уставившись в потолок.
- Как сказать… это зависит от человека, но обычно – да, они любят, когда кто-то с ними возится. Знаешь, когда врач получает такого пациента, он легко может ошибиться, решить, что его мозг мертв… Представляешь, что чувствует в таких случаях пациент? Он парализован, скован, ничего не может сделать или сказать – но он прекрасно видит и слышит все, что происходит вокруг. Это самое ужасное. Может, для этих людей было бы и лучше, если бы их врачи оказывались правы.
Элли медленно кивнула. Она понимала это, по крайней мере, легко могла себе представить, как чувствовала бы себя в такой ситуации, живой пример которой могла наблюдать уже почти целый год.
- Но я хотела сказать… ведь врач тоже никак почти не может на них повлиять? Это, наверное, довольно сложно – разговаривать с живой куклой.
- Да. Но Кливи, кстати, в этом разбирается. У меня у самого был один такой пациент, в самом начале практики. Тут важно всеми силами показать, что ты веришь в то, что он еще не мертв. Это их ободряет.
- Ободряет?..
- Конечно. Кливи всех своих знает по именам, знает, как зовут их супругов, детей или родителей. Он даже книги им читает. Мне кажется, они от него без ума. Не каждый вытерпит такое.
Элли согласно хмыкнула. Значит, называть по имени… Непросто, особенно если учесть, что ее "пациент" не то что не может назвать свое имя, но даже и не помнит его. И, конечно же, вряд ли у него есть супруга, родители, или, тем более, дети, у которых можно это спросить. Но, по крайней мере, она теперь была уверена, что начала правильно – поверила в то, что он жив. Она и сейчас в это верила, несмотря на то, что объект не приходил в сознание уже довольно долго. Характер у него, должно быть, мерзкий, судя по способу, которым ему отправили на тот свет. Ну, или почти отправили.
Она хотела спросить что-то еще, но звук открывающегося лифта заставил ее замолкнуть на полуслове. И не зря, ибо в холл вышел именно тот, кого она сейчас менее всего хотела бы встретить.
Полковник Хант заметил ее сразу, даже, наверное, раньше, чем вышел из лифта. У Элли даже родилось нехорошее подозрение, что он здесь как раз из-за нее. С него станется чледить за всеми членами его подшефной группы, когда они не в лаборатории... В лабораторию его пускали не слишком охотно.
Поморщившись, Элли виновато улыбнулась Лойалу. Тот, коротко оглянувшись, понимающе кивнул. Он тоже был знаком с Хантом.
- Мисс Уилсон, - подойдя ближе, полковник коротко кивнул вместо приветствия, даже не взглянув на ее собеседника, что, конечно же, было очень невежливо с его стороны. Но такие типы редко бывают знакомы с правилами хорошего тона. – Вы не на своем рабочем месте.
- Не моя смена, - просто ответила Элли. – Я заступаю только через два часа. Решила пока подышать свежим воздухом, представьте себе.
Хант презрительно скривился.
- Вы знаете, что согласно правилам, вы не имеете права обсуждать свою деятельность с посторонними лицами, - он коротко взглянул на доктора Лойала, - даже если они тоже являются сотрудниками «Зет-51».
- Мы просто болтали, полковник, - мирно сказал Лойал. – Мисс Уилсон – моя бывшая ученица и давняя знакомая.
- Мне казалось, что вас уже ждет вертолет? – ледяным тоном, ни на миллиметр не повернув головы в сторону Лойала, проговорил Хант. Медик, вздохнув, покачал головой.
- Извини, Элли, видимо, в другой раз. Было очень интересно с тобой поговорить. Если хочешь, как-нибудь можем продолжить.
Он легонько пожал ей руку, ухватившись только за кончики пальцев, и ушел, оставив ее наедине с Хантом.
- О чем вы говорили? – спросил полковник, едва внешняя дверь закрылась за доктором Лойалом.
- Просто болтали. Какая разница? Я спросила, как поживает его жена, он сказал, что она перевелась в клинику Хопкинса. И все.
«И это, между прочим, правда, нечего так на меня смотреть».
Хант подозрительно сощурился, чуть наклонившись вперед, и Элли рефлекторно отшатнулась. Она не боялась Ханта, хотя он, похоже, изо всех сил пытался навести панический ужас на всю группу Престона. С Джоном, например, у него это получилось.
- Я хочу вам напомнить, что ваш проект – один из самых засекреченных в истории «Зет-51», сказал Хант, - Даже президент, черт возьми, не знает, чем именно вы тут занимаетесь. И поэтому я был бы вам очень, очень благодарен, если бы вы не трепались со старыми знакомыми, пока работаете здесь.
- Я знаю инструкции, полковник, - холодно ответила Элли. – Вы, вроде, куда-то спешили?
Хант усмехнулся – сухо и безжизненно, как будто ветер песком зашуршал.
- Не опоздайте на смену… Элли.
И он ушел, слегка задев ее плечом, и не похоже, что случайно. Элли закатила глаза, подумав о том, что если кому здесь и нужен отпуск, так это полковнику Ханту. Она и раньше работала с военными, но еще никогда не встречала таких упертых идиотов. Она направилась к лифту – здесь ей больше нечего было делать, разве что только действительно погулять на свежем воздухе. Если, конечно, можно назвать «свежим» воздух, температура которого даже в тени днем не падает ниже ста градусов*.
Но у самой кабинки что-то заставило ее обернуться. Полковник Хант все еще стоял в холле, у внешней двери, и тоже смотрел на нее – очень пристально и злобно. Элли стало не по себе – даже еще сильнее, чем когда она обнаружила, что якобы мертвый инопланетный робот в ее лаборатории вовсе даже и не мертвый.
- Господи, храни меня от дураков, психопатов и военных наблюдателей, - тихонько пробормотала она и нажала на кнопку вызова, на всякий случай не сводя с полковника глаз, словно он мог вот-вот бросится на нее и начать душить. Что, впрочем, не исключено...
Хант отвернулся, и в этот момент открылись двери лифта. Элли вскочила внутрь, стремясь поскорее укрыться в глубине кабинки. У нее сейчас хватало проблем и без этого параноика.
Только зарегистрированные участники
могут голосовать
Примечания автора к главе:
Прозвище второго инженера "Щенок" из соображений логики изменено на "Мелкий".
