Задача ясна – проникнуть на десептиконскую базу. Куда уж яснее, чего там. Только вот как всегда – одно дело сказать, и совсем другое – сделать. Базу Мегатронова шайка на сей раз поставила на редкость толково – доступ к ней только с одной стороны, ну плюс ещё с неба, и простреливается подчистую, а с тылу не зайдёшь никак – скала. А вы как думали, вы одни умные, природные земные укрытия использовать? Но жаловаться тут мы не будем, мы делать будем. Когда там, в окрестностях базы идёт бой, тяжёлый, ожесточённый бой, что лучше всего может деморализовать противника и переломить ход сражения на нашу сторону? Правильно, удар с тыла. Но как осуществить его, когда прикрытием врагу – скала? Так даже скалу прорубить можно. Другой вопрос, что весь арсенал горняков и шахтёров тут в равной степени не годится. Потому что шум. Потому что вибрация. Адская вибрация, тут инсектикону пяти минут не потребуется, чтобы понять, в чём дело. Единственный выход – одна-единственная машина в своём роде, как раз для буровых работ в тех районах, где вибрация – дело опасное. Зовут – «Земляной червь». Только Земляной – это не совсем верно. Скальный, так, что ли? Ну, работает по такому принципу. Прогрызает, измельчает и выбрасывает. Взрыхлить таким образом что угодно может, стекло, бетон, гранит… Алмаз, положим, не может, да, но скал из цельного алмаза пока на Земле не замечено.
И вот именно поэтому два героя тут, с этим агрегатом, медленно, но верно прогрызаются сквозь толщу породы. Только двое – но больше и не надо. Один – управляет машиной, другой – ведает навигацией. А когда таки доберутся до места – то тоже больше и не надо, чтобы посеять панику и нанести существенный удар изнутри. Потому что двое эти – лучший диверсант всех времён и народов Джаз и автоботский тактик Проул – меткий стрелок к тому же, что важно. Так что недолго им там посмеиваться…
Здесь жарковато. Ну, вентиляция не предусмотрена, просто радоваться остаётся, что не белковые, не помрут без воздуха. Но, помереть-то не помрут, а системы всё ж страдают, поэтому работать надо споро.
– Вот инсектикона бы на это дело нанять… - вздыхает Джаз, сворачивая голографическую карту.
– Ага, держи карман шире. И конструктиконов на подтанцовках. Как курс, не отклоняемся?
– Порядок. Но отклониться придётся – там впереди, если верить приборам, твёрдое магматитовое включение, может, и возьмём, а может – и резаки сломаем. Лучше обогнуть.
– Обогнём.
Обогнули. Вернулись на прежний курс. Еле прокашлялись от какой-то противной каменной пыли – ох, по возвращении с победой первым делом к Ретчету, это просто без вопросов… Путь неблизкий получился, но лучше перестраховаться было и издалека вбуриться, чем рискнуть и получить на свои головы воздушный патруль со всем отсюда вытекающим. Велика гора, но не бесконечна. Жаль, сквозь толщу волны не проходят – какие-то магнитные включения экранируют – и не связаться со своими, не узнать, как там, кто кого… Ну, в них можно просто верить. Мегатрон сотоварищи в этот раз укреплены и вооружены на редкость блестяще, но и наши так просто не отступят. Гонщик с Микроскопом опять какую-то пушку собрали…
Перекур – машина перегрелась, разгрызая какую-то гадость, требуется постоять. А то рванёт – и могила готовая.
– Этак клаустрофобией застрадаешь, пожалуй…
– Э… Вы, сэр?
Глупый вопрос и несвоевременный, но что тут ещё делать или говорить, в туннеле этом, пока машина стоит?
– Да, есть маленько, лейтенант… Не так, чтоб жить мешало, конечно… но не люблю я такие вот щели. Большинству живых существ всё ж хоть какой-то простор нужен. Я хоть и машина, конечно… Но какая-то неправильная машина. Знаешь, мне иногда снится, что я самолёт, что лечу по небу, на котором загораются первые звёзды, и чувствую – что ни вверху, ни вокруг, ни внизу подо мной ничего нет, никакой опоры, и мне ни капельки не страшно…
Джаз кивнул. Он тоже не любил запруженные трассы и преграды, и ему тоже иногда снилось, что по кольцам Сатурна он мчится наперегонки с кометами и метеорами.
– И ещё, некогда давно, ещё до того, как ты к нам пришёл, мне случалось видеть завалы… Шахты, туннели, на Кибертроне и колониях. И погибших в них, это действительно ужасная смерть… Меня так серьёзно не заваливало, но однажды я три дня просидел в ожидании помощи… Мне было хорошо – я знал, что помощь обязательно придёт, и мне не угрожали опасности вроде взрывоопасного газа или подземных вод. А те несчастные…
Джаз поёжился.
– Вы видели столько страшного, сэр… Я поражаюсь вашей силе, самообладанию. Вы, наверное, презираете меня, считаете легкомысленным? Ведь всё, из чего я состою на первый взгляд – это моя бесконечная всем надоевшая музыка, похвальба и наведение лоска да шашни и шалости с ламбами… Это действительно так, я очень несерьёзен, я люблю проказы, и пожить в своё удовольствие я тоже люблю. Крутые апгрейды, музыкальные новинки, полировка и ночные прогулки – у меня это всегда если не на языке, так на уме. Я не всегда слушаю, что мне говорят, и часто преступно беспечен. А ещё у меня даже нет постоянного партнёра, точнее, постоянных у меня двое, а о непостоянных лучше вовсе смолчать… Ну хорошо, часть слухов обо мне ложь, конечно, но ведь далеко не всё!
Проул, весь в саже и копоти, смотрелся как-то на удивление «человечно» и мирно.
– Напротив, Джаз. Я считаю, что таким вот, как ты, быть очень хорошо. И во многом я тебе завидую.
– Ч-что? Вы серьёзно, сэр?
– Более чем. Разве ты не замечаешь, Джаз, что ты – такая поддержка и радость для своих друзей, такое маленькое стальное солнышко? Ты приветлив, улыбчив, ты не любишь долго унывать и в любой ситуации стараешься увидеть что-то позитивное, ты любишь дорогие новинки, но легко делишься с другими тем, что имеешь. Я не больно-то меломан, добрые 80% твоей музыки мне не понять никогда и не распробовать, но ты мне дал сколько-то приятных композиций, под которые хорошо работается, думается, или хорошо засыпается. Скорее, ты просто даёшь больше, чем кто-либо может взять. Потому-то к тебе и тянутся те же ламбы, что тебя хватает на двоих, и дело тут не только в интерфейсе, хотя и в нём тоже – ты любишь их такими, ты дольше всех не устаёшь от их неуёмного нрава. Что касается ошибок – их все совершают, Джаз. Все были нетерпеливыми и горячими юнцами, не слушающими старших и рвущимися на подвиги – и я, и Бластер, и Ретчет – насколько вообще это реально для медика, и, наверное, сам Прайм, хотя я этого не застал, и вряд ли кто-то застал… Сколько б мы ни остерегали и ни одёргивали вас – личный опыт всё равно ничем не заменишь, единственно только нам бы хотелось напомнить, что груде обломков опыт уже ни к чему. Но молодость немыслима без огня и задора, и мы прекрасно это понимаем, и прекрасно понимаем, что без ваших выходок-вылазок, возможно, не то что многих побед бы не было – и нас бы не было в живых, кто знает… Но мы не можем не воспитывать и не беречь вас, это тоже непреложно. Думаю, если подумаешь, ты поймёшь. Если б нам было всё равно – не было бы и половины из этих выговоров и запретов… Вы же как дети. Вы все – и Бамблби со Скалолазом, и Крах, и Ветрорез, и ламбы, и Блюстрейк, и Мираж, хоть и умеет притворяться серьёзным. А о детях надо заботиться – думаю, ты понимаешь.
– Сэр… - потрясённо протянул диверсант.
– Ну а ты, наверное, считаешь меня занудой и бесчувственной старой ржавой бочкой? Тем более после этаких высокопарных рассуждений, я представляю...
Диверсант сплёл и расплёл пальцы.
– Вы же сами и ответили на этот вопрос, Проул, сэр. С родителями можно спорить и даже ссориться, но ненавидеть – это уже чересчур. И… бесчувственным вас я точно не считаю. Вы очень хорошо научились владеть своими чувствами, и… мне кажется, какая-то грустная тайна скрывается в вашей жизни, что-то, что вы сумели преодолеть… а может, не сумели.
– Да, тут ты прав, лейтенант. Я из тех, кто больше всего закаляется в борьбе с самим собой. Наверняка, конечно, мне это мёду в характер не добавило… Младшие шипят иногда, что достал я корчить из себя холодную безупречность, наверняка не безупречен же, и знаешь, что самое печальное – они правы. Думаю, ты достаточно взрослый, чтобы об этом знать.
– Но...
– Когда я прибыл в отряд, когда я только встал под почитаемое мною навеки, до смерти, знамя – я встретил трансформера, один взгляд которого навек лишил мою искру покоя. Я встретил совершенство – самого лучшего, самого красивого, самого смелого и самого-самого много чего ещё, мне казалось, я не отрываясь могу смотреть на его профиль, на его походку и стать, произносить про себя его имя, ласкать в мыслях его ладони… Конечно, я не открылся в своих чувствах – я сознавал их безнадёжность и это было бы наглостью с моей стороны. Непростительной наглостью. Я держал себя в руках – крепко-крепко держал, как и сейчас держу, ты уже понял, я умею, но я сходил с ума от его близости и недостижимости, страсть клокотала во мне, как лава в ядре, как плазма солнца… Я приходил в заведения нейтрального сектора и сходился там с первыми встречными похожей конструкции, калибра – только похожей, Джаз, для меня было бы оскорбительным и невыносимым, если б конструкции были одинаковыми. Я крепился сколько мог, запирал свою страсть на все мыслимые замки и засовы – а потом шёл туда, и после куба сверхзаряженного, после двух-трёх фраз или обмена недвусмысленными взглядами поднимался наверх и… Я всегда был в маскировке, для меня немыслимо было опорочить честь отряда, но я знал, что мне необходимо сбросить напряжение – иначе я буду плохим работником, плохим солдатом, а это недопустимо. Я выбирал только нейтралов – всегда смотрел, чтобы партнёр был не в маскировке, не поскупился на дорогущий сканер, ни под одного десептикона я не ложился и не лягу. О моих похождениях знал только Ретчет – по возвращении мне приходилось заглядывать к нему, эти приключения бывали травматичными, я ведь отдавался совершенно незнакомым, выбирая за параметры, иногда нескольким сразу или подряд… Я и ненавидел себя, и презирал, и понимал, что иначе не могу. И может, это ханжество на самом деле – что такой, я ещё смею чему-то учить и что-то спрашивать… Но мне бы хотелось, чтобы вы избежали моих ошибок.
– Сэр… - потрясённо выдохнул, кажется, всхлипнув, Джаз, - я… не знаю, что сказать… Зачем вы мне это открыли? Разве я достоин вашей откровенности? Я могу её как-то оправдать? Может, вы осудите меня сейчас, когда я скажу, что мне не кажется всё это каким-то чудовищным и отвратительным, может, это всё мой легкомысленный образ мыслей, но… я и представить не мог…
Интересно, кто это был? Вариантов, если задуматься, не столь и много…
Проул прижал ладонь к кабине, там, где под бронёй, в глубине, билась искра, притворил оптику.
– Мне бы хотелось быть совершенным, Джаз. Хотелось бы быть сильным, всемогущим, мудрым… Не для того, чтоб хвастаться этим, а чтобы как можно больше дать… нашему общему делу… Чтобы приблизить победу… Но я слаб. Я вот такой. Я лишь притворяюсь сильным.
– Проул, сэр, притворяться сильным достаточно долго – это тоже надо силу иметь… Но… Сэр, на Земле ведь нет нейтральных секторов… Как же вы?
– А никак, лейтенант. Руками. Эффект слабее, зато совесть спокойнее. У меня, как видишь, за всю жизнь не было ни одного постоянного партнёра.
Рука лейтенанта подползла к руке тактика, тёмные пальцы осторожно переплелись с белыми. Наглость? Наглость. Нарушение субординации? Ещё какое нарушение. Но не всегда же думать о правилах, об условностях, о субординации.
– Сэр, если будет совсем невмоготу… то есть… имейте в виду, я… могу помочь. Был бы рад помочь, то есть, сэр. Понимаете, пусть меня обзывают секс-ботом – мне совсем не обидно, потому что я это делаю не за оплату, а по велению искры, и кто этого не понимает, тот глуп… Так вот, я… почёл бы за честь. И за радость. Сейчас вот только наваляем этим десептиконским ублюдкам, чтоб мало не казалось…
А может – попробовать намекнуть… не сказать, а именно намекнуть, как мог бы любой нисколечко не сведующий – тому, самому-самому, из-за кого столько выстрадано…
Будет видно, а сейчас – машина пришла в боевую, так сказать, готовность, ну и о них говорить нечего. Самое время для энергичного рывка – коли верить карте, не так много и осталось… Но прежде, чем завести мотор, Проул нежно приобнял диверсанта за плечи и приник к полуоткрытым губам.
