Сумрак. Вечный сумрак – внутри как и на улице. Здесь лампы неяркие, там тусклые фонари – отчего, какова глобальная жизненная причина? То ли энергию на этом всём экономят, то ли так удобнее – чтобы ничего не видеть достаточно чётко и ясно, ни физиономий, ни количества выпитых кубов, ни происходящего в тёмных углах и закоулках.
В этом заведении, впрочем, было ещё прилично. Что-то играло не слишком тихо и не слишком громко, сновали за барной стойкой вполне благонадёжного вида работники, иногда выбегая даже в зал и прибираясь там немного, и никто не приставал к поздним посетителям с прицелом удовлетвориться, состричь кредитов или просто устроить драку.
Впрочем, к одному из сидевших за малым столиком поодаль от прохода не вдруг кто и пошёл бы приставать, выглядел он на первый взгляд внушительнейше.
Правда, на второй взгляд это впечатление могло и развеяться – серо-зелёный боевикон, хоть и вооружённый до денспластин, был, явствовало по лицевой пластине, невероятно молод. Едва ли даже он был из только закончивших Академию. Скорее всего, только из воспитательного центра. Сидевший же напротив, опустивший взор в недопитый энергокуб, который рассеянно покачивал в пальцах – походил на ветерана, весь его корпус хранил следы многочисленных ремонтов, хотя и достаточно качественных, но следы всё же оставалитсь. Определённо автомобильной трансформы, что указывало только на наземные военные силы, знаки звания были затёрты, на потемневшей серо-сиреневой краске тёмно-золотой обводкой вокруг багряного. На молодом трансформере знака ещё не было, впрочем, по колючему полыханию алой оптики можно было уже предположить, каким он будет.
– Отец? – звенел по граням куба злой и насмешливый голос, - ну надо же… отец! А где ты был всё это время, а? чего ж ты сейчас появился, когда тебя никто не звал? У меня без тебя в жизни всё в порядке, мне отец не нужен!
Голос трансформера, не поднимающего взгляд от куба, был тих и грустен.
– Я не собираюсь перед тобой оправдываться, Складень. Что со мной было, как я это всё пережил, чего мне это стоило – всё это, понятно, тебе не интересно, не важно. Ты не виноват в том, каким образом ты мне достался, и не обязан понимать, что я не мог такого тебя оставить. Ещё не зная, каким будет цвет твоей оптики*, я ничего хорошего не ждал – ни от кого из тех четверых не стоило ждать хорошего… Я ошибся. И как ни больно – эту ошибку я обречён был совершить. Я не прошу сразу взять и простить. Просто поверить. Просто послушать…
– Ну, послушал я тебя, и что дальше?
– Сынок, прошу тебя – одумайся, прежде чем совершить ошибку. Не ради меня, ради себя задумайся...
– Да неужто? – голос молодого прозвучал ещё резче и злее, - какие мы заботливые, решили уберечь от пути десептиконов! Пожалуй лучше к алозначным, малыш, да? Десептиконы по крайней мере проявили к моей судьбе интерес. А теперь вы, значит, решили, что переманить у врага одного несчастного новобранца – и то хлеб?
– А не кажется тебе, - собеседник наконец поднял голову, голубая оптика светилась измученно и безнадёжно, - что от влияния алозначных я тебя таким образом избавил, я тебе – выбор дал… А они этим воспользовались? Впрочем, я не знаю, думаю ли так я сам… Но я знаю одно – лучше б они мою искру из моей груди вырвали, чем забрали тебя.
– Какая патетика! Для кого мы изображаем тут любовь? Ты же от меня – избавился! Ты же не хотел воспитывать красноглазого ублюдка, ты забыл?
При этих словах старший снова опустил голову, и опускал её ниже с каждым словом, словно камень падающим на голову.
– Лицемеры! Ты от меня избавился – и умыл руки, и что-то все эти годы тебя совесть не грызла. Ты же боялся, что я вырасту таким же – ну вот, можешь успокоиться и жить как жил дальше – я таким и собираюсь быть.
– Успокоиться? Значит, по-твоему, теперь я могу успокоиться? Если б мир и правда был таким плоским и гротескным, как ты думаешь! Ты зол на весь мир, ты молишься на призрак силы, думаешь, что среди крутых ребят ты сможешь стать не собой, а кем-то другим? Я узнал о тебе – в том учебном комбинате… В том учебном комбинате, куда я сам тебя отправил. О твоём поведении, о твоих успехах там были только хорошие отзывы – вплоть до… до того, как ты сбежал оттуда. Да, сбежал! Не надо этого красивого «ушёл»… Ты хорошо учился, ты внушал надежды на многое. И что же случилось? Ты познакомился с этой шпаной, внушившей тебе, что с твоими характеристиками ты достоин большего, стать солдатом великой армии, героем! То есть таким же бандитом, как они! А я хотел, чтоб ты получил образование, чтоб у тебя была профессия – мирная, достойная профессия, не махать кулаками и не палить из бластера. И ты был к этому способен, чёрт побери, и ты этого даже хотел – пока не научился врать себе… Ты выглядишь как боевикон, да, но ты им не являешься! Я не за себя прошу, я прошу, чтоб ты не губил себя. Посмотри правде в глаза – ты действительно всего этого хочешь?
Молодой демонстративно залихвастски опрокинул куб сверхзаряженного, неразбавленного. Старший грустно покачал головой. Он пьёт, не морщась… Он с презрением смотрит на взрослого, греющего празбавленный трясущимися руками – да, но если б он знал, от чего они трясутся, эти руки! – с презрением, которое возможно только в этом возрасте. Ветеран пытался сдержать порывы нежности, и негодования, и обиды, всего этого было слишком много, чтобы испытывать разом, в один момент…
– Почему тебя зовут Складнем? – спросил он вдруг, - у тебя же вроде никаких ножей нет, только огнестрельное всё.
– А шут его знает, - ухмыльнулся тот, - назвали и назвали… А тебя как зовут?
Этот неожиданный интерес едва ли означал какой-то поворот в отношениях, но на искре у старшего потеплело.
– Сигнал. Наверное, моё имя мне дано за способность…
И пронеслись в памяти, пёстрой круговертью, снова те события – тот яркий взлёт, то сокрушительное падение… И снова он отогнал от себя вопрос – мог ли он тогда принять другое решение, поддаться хотя бы слабости любопытства – взглянуть на него...
– У тебя что, не родилось других бет? Почему?
Сигнал закусил губу.
– У меня больше не может…
Говорить такие вещи ребёнку – пусть этот ребёнок и сидит за столом, развалившись в кресле, и небрежно поигрывает ещё одним кубом – не хотелось.
– А твой партнёр что, тоже не может?
– Мой партнёр погиб… давно.
Он не стал распространяться, как погиб – мстя тем четверым, и не надеялся, что сидящий напротив юнец сам догадается об этом. Говорить хотелось вообще не о себе.
– Значит, теперь, раз ты потерял всё, ты решил вспомнить обо мне? Или, не столкнись ты со мной вот так случайно – то и не вспомнил бы? Надеешься, что теперь я скрашу твоё одиночество, бедный автоботский хлам?
Взгляд Сигнала задумчиво очерчивал линии лица боевикона. Мальчишка, совсем мальчишка… Разве можно таким на войну? Да, те четверо, его… альфы-сеятели** (даже не произнесённые вслух, а промелькнувшие в процессоре, эти слова заставили содрогнуться – в сочетании-то с той памятью…) тоже не были взрослыми. Но они-то точно знали, что находятся на нужном им месте, на том именно, которого желают.
Чем определяется выбор, и есть ли он вообще – выбор? Да, этот мальчик – боевикон, машина, созданная для войны… Но у него не характер боевикона, что бы он, хорохорясь, тут ни говорил. Что же должно определять наши поступки – наша внешность и строение или то, каковы мы внутри?
– Да, я одинок, Складень, но всё же не настолько, как ты можешь подумать. И в общем-то, у меня даже есть больше, чем считаешь, что имеешь сейчас ты. Меня не списывали из вооружённых сил – я ушёл сам. Когда понял, что все полученные травмы вместе начинают уже сказываться на моей боеспособности.. Больные руки, например. Куда это годится? Когда потерял Приклада… Однако я не ушёл в никуда, я не позволил себе опуститься, даже в мыслях не позволял. У меня есть работа – в ремонтной мастерской в соседнем квартале, может, кто-то и назовёт это захудалым убожеством, а я знаю – такие мастерские ещё поважнее, чем госпитали в центре, потому что дают хоть какую-то надежду тем, кому не очень-то много, на что надеяться…
– Ты? С твоими-то руками – в ремонтной мастерской? Не слишком-то умное решение… Почему не выбрал себе чего-нибудь попроще, ненапряжнее? Мусорщиком, например?
Тон юнца был издевательским донельзя, но чувствовалось в нём и искреннее удивление, непонимание.
– Это твои друзья учили тебя, что надо выбирать что проще и ненапряжнее? Да, я знаю, что с моими повреждёнными сочлененьями даже помощник мастера из меня сомнительный, и лучше бы мне выбрать что-то менее… ответственное и сложное. Но я каждый день пересиливаю себя, пересиливаю боль и слабость. Вот твои друзья десептиконы любят говорить, что жизнь без войны немыслима… Вот и я, ушедший с фронта, нахожу себе войну здесь, только я сражаюсь с самим собой. Если хочешь, сравнивай – кому больше радости доставляет его борьба, тебе твоя или мне моя. Я получаю за свою работу достаточно, чтоб иметь всё необходимое, и если я буду работать чуть больше – а мне это совсем не сложно – у меня достаточный излишек, чтобы содержать тебя, дать тебе образование… Мирное образование, Складень. Позволить тебе не носить вовсе никакого знака, не участвовать в этой войне. Быть строителем нового, истинного, справедливого мира. Хочешь, присоединишься к нам, будешь работать в нашей мастерской – чинить, исцелять? Только не говори мне, что боевикон будет странно смотреться в роли медика. У нас есть ребята самых разных модификаций.
Боевикон слушал, не возражая – то ли и не слушал вовсе? Только задумчиво тенькал пальцами по граням пустых кубов.
– Я не прошу немедленного ответа, сын мой, не прошу согласия и принятия. Просто так, ни за что. Прощения для себя я готов ждать и молить столько, сколько нужно. Я прошу тебя – о себе, о себе подумай. Сможешь ли ты, ступив на эту дорогу, сделать по ней за первым и второй шаг? Можешь мне сейчас ничего не говорить, но когда останешься один, задумайся – это иллюзия свободы. Ты что-то имеешь, пока ты сильный, пока делаешь то, что нужно для доказательств этой силы. Как только ты оступишься, как только будешь в чём-то не согласен – твои друзья перестанут таковыми быть, Складень.
Он торопился домой несколько позже обычного, и несколько меньше фонарей было на и так не слишком-то хорошо освещённых улицах. И услышав этот шум, эти голоса в одном из боковых переулков, он понял, что в этот раз не может спокойно пройти мимо – это не обычная бандитская разборка, где нет правых и невиновных, а есть лишь более неправые и менее неправые… Громоздкие тени метались в неясном свете тусклого фонаря.
– Жалостливый, значит, ты у нас? Рука не поднялась на автоботишку? Искра дрогнула? А знаешь ли, жалостливым на войне не место! Жалостливый не просто позорит ряды десептиконов… Он изъян. Брак. Слабое звено. А что делают со слабым звеном, ты как считаешь?
– Но я не понимаю, что за честь такая – убивать безоружного? – услышав этот голос, Сигнал невольно привалился к стенке, чуть-чуть не отказали гироскопы, - да он же мне в бампер дышал, козявка эта! Он вообще, по виду, зелёный новичок, что с него за воин?
– Да ты вообще-то тоже того… новичок… - вмешался третий голос, низкий, гнусавый, - а старичком и не станешь, вижу. Надо же, маленький он тебе, слабый… Всё это не имеет значения. Ты должен был его пристрелить, потому что он враг. Автобот. Только это и имеет значение. В крайнем случае – захватить в плен, не сведенья, так развлечение мы бы с него поимели… Но ты и на это, конечно, неспособен. Вот и скажи, зачем ты нам такой? Чтобы с пленниками в доброго следователя играть? Так для этого у нас кто поумнее найдётся. А с этими твоими рыцарскими понятиями – чем ты лучше автобота?
Защёлкали предохранители – этот звук трудно было с чем-то спутать, решительно выхватив свой маломощный бластер, Сигнал шагнул за угол.
– Не трудись, батареи у тебя разряжены, я позаботился. Если только в рукопашную с нами схватишься?
Говоривший ещё не видел Сигнала – он стоял к нему как раз спиной, не замечали пока и остальные, сосредоточив прицелы оптики и пушек на одном – молодом серо-зелёном боевиконе. Загнанный в угол и разоруженный, он всё же попытался сопротивляться, совершил резкий выпад – почти удачный, но был отброшен к стене мощным ударом. Да, маловато надежды – один против троих…
И в этот момент он повернулся. И алый взгляд встретился с голубым. И остальные как по команде повернулись тоже.
– Ух ты, - даже не стоило проводить анализ, чтобы понять, что третий из карателей – изрядно нетрезв, и похоже, это именно он самый главный в отряде, - смотрите-ка, автобот на огонёк… Да медик. Только медики нам тут уже не помогут… Слушай, автоботик – а ты, я гляжу, ветеран, только списанный? – тут такое дело… Не хочешь стариной тряхнуть? Давно, небось, не вышибал начинку из десептохалама, да? На вот, - он протянул Сигналу огромную, толще руки, пушку, которая в его руке заметно ходила ходуном, - пристрели этого… И тебе удовольствие, и нам. И не бойся, тебя потом не тронем… Не в настроении я сегодня. Видишь, бойца хороню… Ну, давай, бери!
Ладонь Сигнала обняла удобную, только чуть великоватую рукоять. Да, и таким оружием ему тоже случалось пользоваться – заряд здесь мощный, вот эту вот стену пробить можно…
Поднял – не такая уж и тяжёлая, на всякий случай подхватил руку другой рукой… Складень смотрел ему глаза в глаза – как мало сейчас в мире было, кроме этих глаз… Что в них сейчас? Мольба? Неверие в саму возможность ранней и нелепой смерти? Раскаянье? Признанье правоты? Да разве дано автоботу читать в глазах десептикона?
– Да что ж это у тебя руки-то так дрожат, медик? Неужто жалко? А вспомни войну-то… Может, тебе помочь на цель навести? Точно сам?
Сам конечно… Неожиданно перебросив пушку в другую, чуть более здоровую, чуть менее утомлённую руку – давно встречали полную амбидекстру? – резкий разворот и – серия выстрелов… Ни одной осечки. Ни одного мимо. Все точно в цель – три подкошенных корпуса с немелодичным грохотом обрушились наземь. В затухающей оптике даже удивление не успело мелькнуть. Оставшийся на ногах боевикон вжимался в стену – словно ещё было, куда отступать. Сигнал повернулся снова к нему, посмотрел в глаза, улыбнулся.
– Выбор, сынок – это самое главное в жизни… Иногда и сама жизнь есть лишь благодаря выбору… И выбор есть всегда. Всегда.
И стиснув пушку покрепче обеими руками, прижал дуло к горлу.
*здесь я допускаю мысль, что цвет оптики ТФ, по крайней мере... э... полукровок определяется не сразу
** лично мне захотелось внести различия. Уточняющие термины, так сказать. Тот, кто носит - альфа-носитель, тот, благодаря кому, так сказать, носят - альфа-сеятель
Только зарегистрированные участники
могут голосовать
