«Даже путь в тысячу ли начинается с первого шага, – черт бы драл Френзи с его Конфуцием, Лао-цзы и мнемоническими техниками».

«Почему это? Почему эта хрень путается в голове?»

«Как больно…»

«Почему все качается и вращается?..»

«Зачем делать помещения с наклонным полом?..»

«Извращенцы, как есть извращенцы».

«Больно».

«Иди, иди».

«Пожалуй, дверь дальше, чем казалось».

«Не дойду».

«Просто не дойду».

«Посидеть».

«Минуточку».

«Чем это так пахнет?»

«Смертью».

«Тут все провоняло смертью, и я пропитана ей насквозь».

«Я теперь всегда буду носить её с собой… в себе».

«Так, давай ещё раз. Как Русалочка, чёртова дура».

«Больно, но мы идём».

«Ёжики плакали и кололись, но шли».

«Ёжикам бы попить чего-нибудь – помимо формалина».

«Опереться бы обо что».

«…»

«Есть. Что тут у нас? Секционный стол? Колёсики – о да».

«Перевёрнут».

«Поднять. Поставить. Опереться. Покатить».

«Встать. Сначала встать».

«Чёртово тело, чёртовы руки, чёртовы ноги. Вы мне мешаете».

«Мне надо идти!»

«Вы мешаете мне идти!»

***

Та, кого называли Эбби Смит, в очередной раз обессиленно распласталась на холодном, изошедшем трещинами кафельном полу, едва держась за край патологоанатомического стола, брошенного волею судеб и гнева Мегатрона между ней и дверью отсюда.

Некоторое время хрупкое тело было недвижимо: воронье гнездо спутанных волос; неестественно вывернутые бледные ступни; кисти рук, желтоватая кожа которых была пергаментно-тонкой и такой сухой, что удивительно, как она не «поехала» дешёвым чулком от мышечного напряжения, – со стороны это жалкое существо было скорее мертво, чем живо. Но только со стороны и лишь для того, кто не умел распознавать тишайшие пульсации бессмертной искры, сиречь движения души, как принято говорить здесь.

Бывший Великий Лорд Протектор всея Кибертрона как раз умел. Внизу, чуть левее воронки из оплавленного грунта и какой-то гадости, которую населяющие эту планету муравьишки называют стройматериалами, он различал жизнь. Там было нечто, и оно боролось за существование, цеплялось за него из последних сил. Где-то прямо под ногами было похоронено в человеческой грязи безымянное существо – причина и цель поиска, незрелый плод эксперимента предателя, – и оно принципиально не желало умирать.

Огромная когтистая длань почти коснулась почвы, но вдруг замерла у поверхности, как будто в нерешительности: «Что ты такое?»

С металлическим лязгом серые пальцы-манипуляторы соединились и согнулись, тыльная сторона необъятной ладони чуть подалась вверх, образуя подобие ковша – чудовищной горсти, которой Мегатрон копнул грунт там, где, как ему казалось, чувствовалась рваная энергоподпись.

В этот момент произошло несколько событий. В неприятной близости от экс-лорда прогремели взрывы (аналитические центры Мегатрона сигнализировали, что Оптимус Прайм верен себе – принципиально не бьёт на поражение, крайне правдоподобно изображая полуслепого со сбитым прицелом). Из пригоршни грязи и мусора, резко и с отвращением отброшенной в сторону, прозвучал тихий и отрывочный, но без сомнения вопль. Правда, чужеродный звук перекрыло привычно укоризненное, оскомину за ворны противостояния набившее «Мегатрон!» в исполнении Прайма, который, стоит отметить, уже несся навстречу.

Бывший хранитель Кибертрона внезапно оценил всю глубину людской идиомы «оторопь взяла». Боевая трансформация, которая уж сколько свет стоит исполнялась им бессознательно, в этот раз заняла мучительные два клика, один из которых отошел когнитивным анализаторам на то, чтобы ответить на запрос основной системы, а второй – чтобы осознать, за каким шлаком этот запрос вообще потребовался.

«Откуда ты знаешь?» – вертелось в процессоре и на кончике глоссы; дорогого стоило удержаться и не спросить вслух, поэтому Мегатрон просто выстрелил.

По инерции.

Привычно.

Не целясь.

Это же Оптимус юникронов Прайм! Уж сколько ворн твердили миру!.. Неубиваемый, неуничтожимый! И вот тебе раз – брызги розового и голубого. Не нужно быть медиком, чтобы понять – шейная энергоноартерия и поддерживающие кабели в хлам.

Тут стоило бы радоваться и, пожалуй, добить, но что-то как-то не радостно.

Клик-клик-клик.

Неужели всё сейчас и закончится? Вот так просто?..

Клик.

Клик.

Клик.

Взгляды рубиновой и аквамариновой оптики пересеклись. Земная секунда абсолютной тишины упала, как крупная дождевая капля.

Прежде чем Оптимус Прайм, увлекаемый гравитацией и энергонопотерей, тихо осел на землю; прежде чем на Мегатрона, борющегося с каскадом ошибок – порождением почти-наконец-закольцованного первого боевого протокола, обрушился шквал зарядов из орудий автоботов и людей; прежде чем к Прайму, матерясь на всех кибертронских диалектах, метнулся медик; прежде чем где-то с грохотом обвалилась стена; прежде чем что-либо еще произошло, кто-то отчаянно прокричал хриплым, срывающимся голосом:

– И-и-и-диоты! Он бра-а-ат твой!

И тишина взорвалась.

***

Тишина взорвалась громом оваций. Ладони титанов с грохотом и лязгом встречались, у особенно ретивых высекали искры, которые пурпуром загорались в густом воздухе Каона. Тяжелые кулаки молотили по нагрудным панцирям – бум-бум-бум – и синхронно вскидывались вверх. В ожидании сталкивались боками, локтями, корпусами: ещё миг – и вспыхнет пламя, ещё миг – и он явится!

«Бум-бум-бум! Да здравствует Мегатронус! Бум-бум-бум! Слава освободителю!» – разносилось над центральной площадью Каона, над его многочисленными шахтами, амфитеатрами, ремонтными блоками и жилыми кварталами.

«Слава! Слава! Слава! Бум-бум-бум!» – громыхало несметное воинство, непобедимая армия, разноцветная, разномастная, разноликая, разноязыкая и разноголосая, но объединенная общим желанием и единой жаждой – мести и справедливости.

Голоса продолжали греметь, искры – сверкать, кулаки – ритмично взлетать вверх.

Слушай, Кибертрон, слушай музыку революций!

В небо, извечно затянутое жирным смогом плавилен, взмыл сикер и, легко поведя белым с алым кантом крылом, замер.

Все замерли.

Вмиг всё смолкло – он вышел на подмостки.

Спаситель. Мессия. Освободитель.

«Бум-бум-бум!» – вскидываются кулаки в салюте, но он останавливает их мановением когтистой длани. Он собран и спокоен; он – воплощение уверенности и силы. Наскоро сваренный помост под его стопой кажется сверкающим пьедесталом одного из Великих.

– Братья! – начинает он, и все жадно внимают воплощенному гласу свободы и справедливости, – Братья! Птицы смерти в зените стоят! Кто идёт выручать Кибертрон?

– Мы! – ревёт толпа с такой силой, что сикера, парящего над ней и контрастирующего с грязной заплатой неба, кажется, должно унести звуковой волной.

Оратор делает несколько шагов и останавливается у самого края платформы, под ним – море закованных в шлемы голов, и в каждом процессоре (он это видит и знает!) только одна мысль.

– Братья! – в третий раз восклицает он. – Я пришел сообщить вам, что вы свободны! Вы свободны в выборе пути! Вам и только вам решать, как будет жить Кибертрон! Настало ваше время! Да здравствует свобода!

– Бум-бум-бум! Ура! Слава освободителю!

– Да здравствует равенство!

– Бум-бум-бум! Ура! Слава Мегатронусу!

– Да здравствует братство! Мы все равны, братья мои! Сегодня я утверждаю ваше право мстить за ворны притеснений и несправедливости! Я освобождаю вас от химеры, именуемой сомнением! Я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью! Не щадите врага, ибо он вас не пощадил!

– Ме-га-тро-нус! Ме-га-тро-нус! Ме-га-тро-нус! – вопиет толпа. Покачивается в вышине бесстрастный сикер-наблюдатель, но оратор вновь воздевает длань – и всё стихает.

– Братья мои! Мы с вами равны! Я не желаю иметь ничего общего с родом предателей! Вы мне свидетели! Вы мои братья, а не Прайм, трусливо укрывшийся в башне брошенного храма! Назовёте ли вы меня братом?

– Да! Да! – толпа еще толком не понимает, что происходит, но заходится в восторге от пламенных слов освободителя.

– Праймус свидетель, – голос Мегатронуса звучит подобно гонгу, – я отрекаюсь от Оптимуса Прайма и от всего рода предателей Праймов. Я разрываю узы родства и приговариваю Оптимуса Прайма к смерти за предательство! Братья, свидетельствуйте мне!

С этими словами оратор обнажает отмеченные иероглифами древнего языка Праймов нащечники, подцепляет их когтями и одним рывком отделяет от лицевой. Куски драгоценного металла, осененные священными знаками, летят с помоста и падают в грязь, под ноги ошеломленной толпе.

– Братья! – восклицает он, не обращая внимания на панические завихрения болевых протоколов и струящийся по лицевой энергон. – Мегатронус, Лорд Протектор Кибертрона и брат Оптимуса Прайма, умер!

МЕНЯ ЗОВУТ МЕГАТРОН!

Толпа колеблется ровно клик. Сикер в вышине задумчиво качает крылом и неспешно ретируется.

– Да здравствует Мегатрон! Да здравствует Мегатрон! Да здравствует Мегатрон!

Бум-бум-бум! Бум-бум-бум! Бум-бум-бум!

***

Тишина взорвалась болью.

Затем пришел черед недоумения.

Что это? Что со мной? Что не так?

Автодиагностика ничего не выявляет: ни багов, ни вирусов, ни ошибок – только пустота. Бесконечная, как космос; всепоглощающая, как черная дыра; смертоносная, как пасти плавилен, но холодная, как само Ничто, – пустота там, где еще недавно серебристой нитью во тьме скользила линия родственных уз.

Артериальная, неразрывная связь. Самая прочная на свете материя – нетленная, неистребимая. Редкий, ценный, божественный дар.

Нечто само собой разумеющееся – привычное присутствие брата; такое родное и в то же время такое далекое сознание, пусть защищенное файерволом, но извечно подле. Живое, светящееся.

Живое…

Знать, что ты не один. Не один на этом пути. Не один во вселенной. Есть кто-то, на чье плечо ты можешь опереться; кто-то, кому и ты подставишь плечо; кто-то, без кого ты не ты; кто-то, с кем слова пусты и излишни. Абсолютное понимание и остров стабильности в этом изменчивом и хаотичном мире.

По безнадежному пути, так на тебя мы все похожи.

А ныне один на один с собой.

Один на один.

Один.

Ключевое слово.

Он ушел. Оставил тебя, сочтя недостойным.

Можно ли назвать это предательством?.. Как это можно вообще назвать? Придумано ли достаточно злое наречие, чтобы описать его поступок?

И как ужасно, ужасно, ужасно – не слышать его, не чувствовать боле.

Не знать наверняка, что он есть.

Пусто.

Неужели всё так и закончится? Вот так просто?..

***

Тишина взорвалась рёвом орудий.

Та, кого называли Эбби Смит, пришла в себя. Аромат смерти – формальдегидный коктейль – сменился запахом озона, щедро, как черным перцем, приправленного гарью. Руки были замараны тёплым и влажным – ничего нового; глаза застила розоватая пелена; в ушах шумело – тоже знакомое ощущение. Одна мысль оставалась в мозгу: надо убраться отсюда, сползти куда-то в безопасное место.

Сдирая ладони, колени и ступни о битые кирпичи, какую-то оплавленную массу и странных форм запыленные куски железа, девушка поползла с горы обломков, на которую её ссыпала пясть Мегатрона.

Когда опалило волосы, она не испугалась – вжалась где помягче и поелозила головой: к грязи нам не привыкать, а сгореть заживо не улыбается. Скатившись наконец к относительно ровной и плоской, как подсказывало неверное зрение, поверхности, перевела дух. И что теперь?

Земля содрогнулась, и рядом рухнула солнечно-жёлтая гора… Преимущественно жёлтая. Бухнула оземь и мгновенно пропала.

«Это нога. Чуть не раздавили», – бесстрастно отметил кто-то в голове. С опозданием та, кого называли Эбби Смит, повернулась вслед движению и различила почти забытое – мелодию несказанных слов.

Чистая, ничем не замутнённая ненависть звучала в них. Только НЕНАВИСТЬ и ничего боле.

До смерти захотелось рассмотреть того, кто может так ненавидеть, но невозможно. Невозможно и небезопасно.

С трудом держась на ногах, спотыкаясь и пошатываясь, крошечная фигурка побрела прочь от линии, как ей казалось, фронта. Наверное, вечность прошла, но, к счастью, на неё ничего не упало и не наступило. Шум битвы и волны несказанных слов звучали как сквозь беруши, не достигая сознания. Остановилась та, что раньше звалась Эбби Смит, только когда на пути оказалась естественная преграда.

Не разбираясь, что за стена выросла тут внезапно, она привалилась к гладкой поверхности и прикрыла глаза: не было сил. Ни крупинки, ни песчинки не осталось. Девушка постаралась вдохнуть поглубже, но попытка обратилась резью в бронхах, и все закончилось сухим, надсадным, прерывистым кашлем.

Поглощенная изучением реакций свежереанимированного тела, она не сразу ощутила, как её аккуратно подцепили за остатки некогда голубой олимпийки и подняли в воздух.

Та, кого некогда называли Эбби Смит, полулежала на чьей-то массивной ладони и во все глаза смотрела в пристально её изучающую серебристо-голубую оптику.

Она расслабилась, отметив, что уничтожать её на месте, по-видимому, не собираются. Сквозь окружавшую голову взвесь пробилось облачко несказанных слов – сплошь нецензурные.

Та, кого раньше звали Эбби Смит, хмыкнула и потеряла сознание, оставив нашедшего её Рэтчета, старшего офицера медицинской службы автоботов, переживать череду крайне неприятных для меха ощущений, которая у органических видов по всей галактике объясняется по-народному доступно и просто – «глаза из орбит повылезали».