Из «ТФ-Прайм».

Рэтчет всегда считал себя реалистом: к этому располагали как жизненные обстоятельства, так и богатый послужной список. В его случае энергокуб не был ни наполовину пуст, ни наполовину полон – куб либо существовал в действительности, либо нет.

Либо это был вовсе не куб.

Относительно чуждая материальных лишений, пусть и одинокая юность, проведенная преимущественно в Иаконе и Полихексе довоенных ворн, научила будущего медика следующему: не важно, насколько куб заполнен, важно – чем, и лучше бы высокозаряженным. Мемори-файлы, содержащие воспоминания о том достаточно светлом (по сравнению с остальными) периоде, были Рэтчетом – в бытность его автоботом – тщательно каталогизированы, изучены, обмеряны, завешены и сочтены пересмотру не подлежащими. Пухлая архивная папка была спрятана в самый темный угол ЦП, с пометой «В состоянии измененного сознания не вскрывать», позднее замененной на «НЕ ВСКРЫВАТЬ».

Надо отдать Рэтчету должное, в этом он себе оставался верен – в смысле, что папку не открывал и мемори-файлы не пересматривал и, вероятно, вообще про нее предпочел забыть.

Кстати, о верности. Как ни странно, верности себе, своему мнению и принятым решениям его научил жизненный этап, мемори-файлы о котором (за редким исключением) помещались в пяти толстенных архивах с ярлыком «В топку!». Если бы в ЦП Рэтчета могла завестись ядерная плесень – наивысшая и наиболее опасная для всего живого концентрация её собралась бы именно в той части сознания, которая хранила сенатские воспоминания.

Тот период не только лишил будущего медика последних иллюзий по поводу окружающей действительности и населяющих её существ, но и научил кое-чему весьма полезному в быту. Например, новым манипуляциям с энергокубами, в частности – не только смотреть, что внутри, но и дотошно проверять содержимое ёмкости на пригодность к употреблению, наличие токсичных присадок и прочих «подарочков», которые в прямом смысле отравляли неугодным функционирование.

Вообще, ворны на службе народу акцентуировали такие доли сенаторской ментальной матрицы, как дотошность, придирчивость и занудство.

Стоит ли говорить, что на этом этапе карьеры Рэтчет приобретал не столько друзей, сколько врагов, а убрать его пытались так же часто, как некоторых рьяных оппозиционеров, открыто симпатизировавших Мегатронусу.

Убивали зануду-законотворца многократно и многообразно: от скуки или из спортивного интереса, сейчас уже толком не скажешь, но одно очевидно – череда покушений заметно испортила его характер.

Среди прочего на задворках мемори-узлов того отдела ЦП, который отвечает за формирование и развитие личности, болтался у Рэтчета архив из разряда экзистенциального, изначально поименованный «Как я дошел до жизни такой», но затем сохраненный по-простому, с пометой «Разобрать». Туда отправлялось все, что, как казалось владельцу, на него каким-либо образом повлияло: сильные эмоции, всевозможные изумления, удивления, культурные шоки и прочие очешуения. Чем дальше – тем меньше, зато ядрёней. Рэтчет всегда считал, что количество и качество – две вещи несовместные.

К счастью, покуда система работала исправно, помощь киберпсихолога – Рэтчет был в том когда более, когда менее уверен – не требовалась (а если и требовалась, то где его взять? Последнего сто ворн как прикончили).

В минуты сомнений и тягостных раздумий о судьбах родины, когда ни высокозаряженного хлопнуть (ибо полевому медику нужна ясность сознания, твердость манипулятора и скорость реакции), ни в цикл дефрагментации нырнуть (выпилят в числе первых, а кто потом товарищам оторванные конечности приварит?), Рэтчет спасался содержимым глубоко секретной папки «Дзэн», которая появилась у него уже на Земле. Набор файлов, в основном скачанных из интернета, периодически варьировался, но поющие хомяки оставались неизменны. Вообще, Рэтчет стал замечать, что фоновый запуск этой человеческой программки, именуемой у населяющих планету белковых гипножабой, во время выполнения какой-то сложной починки, а еще лучше – атаки десептиконов, привносит в функционирование тот самый давно забытый элемент, который превращает реальность в бессмысленный и беспощадный сюр.

Хоть какое-то развлечение.

Говоря откровенно (как он привык), Рэтчет, хоть и медик (мемори-архив «Медфак» тоже хранился в темном углу, но поближе, чем «В топку!»), был за то, что базовое программирование, сиречь те черты, что по умолчанию прописываются в ментальной матрице протоформы, мало что значат в формировании личности по сравнению с условиями и событиями её дальнейшего функционирования. По крайней мере, насчет себя и тех немногих, кого знал достаточно долго и близко, он был уверен. Наверное, потому сам не стал киберпсихологом.

А чем он вообще стал?

Об этом лучше было не думать. Особенно сейчас, когда серьезно раненый Прайм бессознательной грудой бессловесного металла (медицинский стазис – тут без вариантов!) ожидал транспортировки подле него, а на ладони лежал полуживой комок органического происхождения, излучающий при этом ясную, как утро в Кристал-Сити, энергосигнатуру.

Рэтчет обвёл взглядом мелкотравчатое поле брани – всё как всегда: «много убитых и раненых, мы наступаем». К пифии не ходи, декацикл (а то и полтора) без полноценной дефрагментации ему обеспечен.

Мегатрона в пределах видимости не наблюдалось, но медик был весьма далек от мысли, что экс-лорда экс-протектора их экс-планеты поднесут ему бездыханным, дабы раздербанить на столь необходимые запчасти. Жаль…

Мысль о нехватке комплектующих, как надоедливая субрутина, как всплывающее окно, сообщающее об ошибке, привычно колыхалась на краю сознания. Она была с ним в любое время дня и ночи, наяву и в редкие циклы отдыха. Сколько он помнил гражданскую войну и последовавшую за ней бесконечную гонку шлак знает за чем, эта мысль не давала ему покоя.

Смерть – на любом наречии смерть. На Земле ли, на Кибертроне ли, на Альдераане или на всеми богами забытом Татуине она лишь забирает и никогда никого и ничего не возвращает.

Порой Рэтчет думал, что нет профессии хуже и неблагодарнее его. Ведь как оно бывает: ты знаешь, что следовало бы делать, но ничего не можешь. Нужно только соединить вот эти два провода и запечатать, перетянуть – не хватает одного какого-то наноклика, и искра пациента гаснет. Ты не спас, не удержал, не остановил этот полёт в никуда. Как ни тяжела твоя вина, но нужно, сцепив дентапластины, не давать ужасному ощущению бессилия утянуть себя на дно. Нужно быть внешне собранным и бесстрастным, потому что под твоими руками уже новый корпус, и оптика его несчастного владельца смотрит на тебя с болью и надеждой.

Наверное, к тому, как быстро остывает и тускнеет броня умирающего, невозможно привыкнуть. Никогда. За ворны гражданской войны и службы под началом Оптимуса Прайма Рэтчет, кажется, изучил все ледяные полутона пролитого энергона и все тусклые оттенки серого – знаки угасания еще-вот-только-клик-назад живой искры под покровом металла.

Если бы кому-то было интересно мнение Рэтчета по поводу событий последних ворн, он выдавил бы от силы два слова: бессмысленность и бессилие.

Но никому не было дела до его мнения.

Да и что изменилось бы, скажи он?..

Согласно местному фольклору, у каждого врача есть свое кладбище. Что ж, и у Рэтчета оно было, и настолько огромное, что во всех Соединенных штатах – на всей Земле! – недостало бы места, чтобы похоронить память о тех, кого он мог бы спасти, но не спас. Да, у него была и такая папка: «Gone»*.

И вот сейчас Прайм.

До войны сказали бы: ранение средней тяжести. Все как по учебнику: отключить болевые протоколы, удалить поврежденную пластину, остановить утечку энергона и хладагента, пережав кабели выше и ниже раны, пустить циркуляцию жидкостей в обход пораженного места, зачистить рассеченный узел, удалить, заменить, восстановить циркуляцию – и переливание энергона.

Только где этот энергон взять? Где взять имплантаты для замены пораженных участков?

«Потрясающая производительность процессора: тонна ненужных, идиотских мыслей в четыре клика. Такую б энергию, да в мирных целях», – горько усмехнулся про себя Рэтчет, сверившись с внутренним хронометром.

Он еще раз просканировал территорию и отметил, что энергоподписи Бамблби, Арси и Айронхайда приближаются.

Стало потише.

Часть людского мира, которая звалась лондонским Хэкни, была поистине жалким зрелищем.

Заброшенные, на первый взгляд, склады, в которых и под которыми располагался британский офис Организации, были буквально стерты с лица земли. Груды обломков, воронки. По привычке Рэтчет пересчитал землян. На два теплосигнала меньше, чем было в начале операции.

Очень жаль.

По комм-линии он быстро передал информацию остальным автоботам: пусть скажут людям, что надо начинать поиски – может быть, эти безымянные двое живы, просто погребены под обломками. А сколько еще гражданских, случайных прохожих?..

Груз безысходности снова опустился на плечи…а нет, это всего-навсего Бамблби дружески похлопал по плечу (ох уж эти людские жесты!) и безмолвно остановился, глядя на погруженного в стазис Прайма. Участок линии энергоноподачи на шее Оптимуса приобрел неприятный трупно-серый оттенок.

Медику не требовалось даже взгляда в сторону разведчика, чтобы догадаться, о чем тот думает. По комм-линии Рэтчет передал:

:Так и должно быть. Я пустил ток энергона в обход раны. Где транспорт?:

Бамблби очень по-земному пожал плечами и отступил на несколько шагов.

Айронхайд, в отличном настроении (неудивительно!) пророкотал по общему каналу:

:Доктор Смерть, а доктор Смерть, тебе парочку вехиконов для опытов не подкинуть? Свеженькие, только что бегали!:

Рэтчет не счел нужным реагировать на набившее уже оскомину прозвище, только хмыкнул. Ответил все-таки с лёгким удивлением:

:Откуда дровишки? Мегатрон же один был?:

:Неподалеку были, твари. На стреме, видать, у Мегатрона стояли. Когда Би на него кинулся - повылезали. Три штуки офлайн.:

:В каком состоянии корпуса?:

:Один в хлам. Остальные целиковые:

:Бери тех, что поцелее. Всех одним транспортом все равно не увезем.:

:ОК, док, люди об остальном позаботятся. Как там Прайм?:

:Тебе там, что, делать нечего?:

:Ладно, ладно, док, не нервничай. Сейчас повезем нашего Прайма на базу – будешь его чинить сколько искре угодно.:

: Ты мне еще потрепись. Смотри, как бы тебя чинить не пришлось. А то, не приведи Праймус, могу анестезию с эвтаназией перепутать. Случайно.:

:Хорош, Рэтч. Не кипятись – и так дымина кругом. Отбой.:

«Вот, Оптимус, тебе и шейный узел энергоноподачи, если повезет. Праймус, помилуй, если я когда-нибудь к этому привыкну…» – прошептал Рэтчет.

***

Люди считали раны и товарищей, Арси с Бамблби имитировали бурную деятельность, художественно укладывая корпуса вехиконов, которым предстояло послужить источником ценных деталей. Мерно шумел в небе долгожданный транспорт, выли сирены земных спасательных служб, откуда-то валил вонючий дым, вдалеке бойко и с энтузиазмом матерился агент Фоулер – все как всегда.

Не покидая поста возле раненого командира, военврач покачивал в ладони крохотную фигурку и задавался вопросом: «Что это такое и куда это девать?»

Ввиду состояния Оптимуса посоветоваться было не с кем, и старший (потому что единственный) офицер медслужбы автоботов решил взять это на базу.

Повторно просканировав объект, Рэтчет ощутил, как логические узлы его ЦП отчётливо поперхнулись входящей информацией. Полевой сканер, которым обладал каждый уважающий себя медбот, рассказал Рэтчету, что перед ним человеческая девочка, формально семнадцати-восемнадцати земных лет, но только формально. Реально же телу, которое лежало, не подавая признаков жизни, порядка полутора-двух лет, о чем свидетельствует состояние хрящей и зубов, и тело это было выращено в лабораторных условиях – грамотно, но, судя по всему, в большой спешке. Дальше, наверное, стоило проверить на глюки сам сканер, потому что результат его работы недвусмысленно сообщал, что в этом органическом, с позволения сказать, теле не было ни капли жизнетворной для людей субстанции – крови. Полевой анализ того, что вышло из поврежденной оболочки, говорил, что основные составляющие витальных жидкостей в этом существе такие же, как в среднестатистическом трансформере, но в иных пропорциях. Какая-то странная модификация энергона. «Жиденький», если можно так выразиться.

Ну, и энергоподпись до кучи. Где она – там искра, такова аксиома.

«Нет, нет, нет, только не сейчас!» – воскликнул про себя Рэтчет, чувствуя, как коротит логические узлы, не способные преодолеть стойкий когнитивный диссонанс.

***

«Не мой день», – шмыгнула из одного угла сознания в другой мысль в процессоре Рэтчета, пока он пытался решить эквилибристическую задачку: как удержать вверенного ему для транспортировки тяжелого и громоздкого командира и одновременно не уронить крохотное белковое тельце.

Спецборт, будь он неладен, прибывал с опозданием; Фоулер до последнего пытался избежать необходимости сажать его в черте Лондона, но никак – Прайм не то что трансформироваться, моргнуть не в состоянии был. Мегатрон, предакон его дери, врезал, как выяснилось постфактум, Бамблби по фейсплейту и ушёл спокойненько граунд-бриджем. Откуда бридж, кто открыл, как и за каким интересом – это уж пусть Оптимус думает, когда в себя придёт. Что Мегатрон тут забыл, не ясно. Ну, может, Оптимус понял; опять же, придет в себя – расскажет. Если захочет.

«…Если я его до борта дотащу».

Отчаявшись, Рэтчет призвал Айронхайда, но даже с его помощью аккуратно нести и Прайма, и девочку не получалось.

:Бамблби!: – рявкнул медик по комму и без лишних слов раскрыл ладонь, явив изумленно-лазурной оптике подоспевшего разведчика неподвижного человечка.

:Это надо взять и отнести на борт. Аккуратно!: – даже по комм-линии тон Рэтчета звучал безапелляционно.

Правда, уже на последнем слоге слова «аккуратно» он пожалел о выбранной кандидатуре.

«Я не должен был»/«Слишком мало времени прошло»/«Забылся»/«Непростительно забылся». «Как я мог?..» – череда мыслей мгновенно пронеслась в процессоре военврача.

Несколько кликов Бамблби смотрел на содержимое раскрытой ладони Рэтчета, потом резко развернулся, трансформируясь, и метнулся прочь – на борт. Тащившая в ту же сторону корпус вехикона Арси бросила свою скорбную ношу и рванула следом за товарищем. Внезапно людской гомон и остаточное гудение турбин борта перекрыл полный тоски и боли, совершенно животный высокочастотный вой – единственный звук, на который был способен поврежденный голосовой модулятор разведчика.

«Дурак ты», – только и сказал Айронхайд.

Рэтчет ничего не ответил, мысленно проклиная себя. Он хорошо помнил и сам звук, и обстоятельства, при которых услышал его в прошлый раз …Именно Бамблби нашел останки человеческого детеныша, которого поклялся оберегать и разрешения остаться с которым так трогательно просил у Оптимуса.

Как бы ни хотелось Рэтчету сбагрить кому-нибудь находку, сколь бы порочным решением ни виделась ему транспортировка неизвестной квазиорганики в себе – выбора не было.

Открыв расположенный в непосредственной близости от камеры искры и предназначенный для стерильных инструментов, имплантатов и спарклинговых протоформ отсек, медик поместил туда человеческое тельце.

Айронхайд задумчиво покосился в его сторону, но больше ничего не сказал.

Перехватив поудобнее раненного командира, автоботы медленно двинулись к ожидавшему их спецборту.

***

Та, кого некогда звали Эбби Смит, начала согреваться. Божественное тепло ласкало, омывало, обнимало, убаюкивало её. В свежереанимированном мозгу прозвучала единственная, тягучая и медленная мысль: «Спа-а-а-ать».

Ей снилась дрейфующая в Ничто серебристая сфера.

«Где-то здесь должен быть Саундвейв…» – сказала себе девочка, расплатившаяся именем за переход.

«Он на меня дуется все еще, что ли?» – подумала она.

«Саундвейв?» – позвала безымянная.

Никто не ответил.

Тогда девушка почувствовала нечто леденящее – не абсолютный страх пока, но лишь предчувствие его…нет, не его. Предчувствие смерти.

«Саундвейв?»

«Саундвейв?»

«Саундвейв?..»

Она звала и звала, но отвечало ей голое беззвучие безвременья.

Вновь глянув на сферу, та, кого некогда звали Эбби Смит, в ужасе разинула рот. Сверкающий бок гигантского кита, дрейфующего в Ничто, оплывал: серебристые струйки текли из дыр в сияющей поверхности, и дыры эти были как раны.

…Они утекали и безмолвно исчезали в Ничто.

Девочка метнулась вперед в надежде остановить этот жуткий процесс умирания, но ноги её будто приросли к пустоте – она не могла пошевелиться.

«Все напрасно!» – омыла её сознание мысль.

Бессмысленность и бессилие.

«Нет, – сказала она. – Я не дам вам победить. Меня вы не получите».

С остервенением рванулась она к пульсирующей сфере – ничего. Но нет, так просто она не сдастся: рывок на месте, еще, ещё – и вот оно, движение!

Руки тщетно силятся стянуть края разрывов на сфере – раны не затягиваются, и серебристый туман – бессмертные искры – ускользает сквозь пальцы, оставляя по себе лишь горечь, смешанную с ужасом и бессилием.

Все бесполезно.

Она беспомощна и бессильна.

«Нет! Нет! Нет!» – повторяла та, кого когда-то звали Эбби Смит.

Вдруг совершенно незнакомый голос вернул её в реальность резким: «Тише ты! Сколько шума от такой крошки!»

Девушка открыла глаза и встретилась взглядом с серебристо-голубой оптикой. Знакомой оптикой.

Да. Она упала. Лорд Протектор стрелял в брата. Точнее, не лорд и не в брата.

Дым, огонь, обожглась. Потом шла. Шла. Шла, пока доставало сил. А потом – встретилась с этим же взглядом.

Точно.

А потом ничего.

И колодец.

Главная и самая шокирующая мысль – как резюме пережитого на том и этом свете – сформировалась в мозгу. Та, кто раньше звалась Эбби Смит, держась за голову, раскачивалась взад-вперед, и тупо повторяла:

– Саундвейва нет. Там никого нет. Никого. Нет. Искры утекают в Ничто. Колодец ранен. Никого нет. Никого нет.

Рэтчет ощутил нечто крайне неприятное: на прозвучавшие из уст квазиорганического чего-то слова «Саундвейв», «искры», «колодец», все системы реагировали, как на опасный вирус, а топливный бак – даром, что из кибертрония! – пытался свернуться буквой «s» латинского алфавита. Велико было искушение бежать от этого существа, как от голодного скраплета, но медик сдержался: у него Прайм еще из стазиса не вышел, два наскоро распиленных вехиконских корпуса посреди медблока, Бамблби в печали и с подбитой оптикой, Айронхайд со вмятинами (цикл назад же только выправлял!) и Арси… в неправедном гневе (её обычное состояние). Ну, и бежать особенно некуда: база затеряна в американском никогде.

«А может, подсознание балуется? Аудиодатчики подокислились?» – заботливо подсказал внутренний голос. «А может», – сам себе ответил военврач и очень-очень спокойно, нарочито медленно спросил у девочки, которая продолжала раскачиваться, сидя на медицинской платформе:

– Извини, я не расслышал, как тебя зовут. И что ты там говорила, ты не могла бы повторить?

На какое-то мгновение Рэтчету показалось, что существо в буквальном смысле слова взяло себя в свои маленькие ручки. Затем он понял, что неправильно интерпретировал жест квазибелковой: девочка вдруг выпрямилась, замерла и очень внимательно взглянула ему в оптику.

…А потом её затрясло и из её странных светящихся глаз полились слёзы.

Автоматически Рэтчет запустил скан и автоматически же прислонился к Телетраану, ища хоть какой-то опоры в этом безумном мире, где органические девочки плачут хладагентом, демонстрируя при этом рваный, припадочный искровый ритм.

– Я не знаю, не знаю… – внезапно чётко проговорила она, но вдруг как будто сорвалась и начала бормотать. – Саундвейв сказал: выйти во вне… Я вышла. И что? Что мне делать?.. Скажите, что? Я не знаю… Никого нет. Опекуна нет. Френзи нет. Саундвейва нет. Что мне делать? А там…колодец…я видела… всё молчит… не шепчет…они текут…сквозь пальцы… и так страшно… не остановить…не пережать…а потом вы – кричите…и думаете, думаете громко… я не могу! Что мне делать?.. – девочка издала странный звук, напоминающий то ли кашель, то ли икоту. Её трясло.

Рэтчет медленно и аккуратно оторвал себя от Телетраана и побрел в глубь медотсека: где-то на полке должен был оставаться высокозаряженный. Пол предательски норовил уйти из-под ног; в тишине ремблока было слышно гудение вентиляционных систем Прайма, а вот всхлипы были почти не слышны.

В полубессознательном состоянии Рэтчет нашарил на полке ёмкость – о, ещё что-то осталось! – залпом осушил её, потом двумя манипуляторами взял со столика небольшой (по трансформерским меркам) пузырь с прозрачной жидкостью и вернулся к платформе, на которой оставил это.

Когда он приблизился, это ритмично вздрагивало и всхлипывало, но – слава Праймусу! – молчало. Рэтчет поставил бутыль на платформу и сказал:

– Выпей.

Голос его почти слушался: приятно.

Квазиорганическая послушно взяла ёмкость, откупорила её и сделала глоток. Её странные глаза вспыхнули сапфирово-синим, и она закашлялась:

– Это что, водка? – слабо спросила девочка, глядя на Рэтчета как на умалишённого.

– Чистый спирт, – отрапортовал он.

– Хорошо, – сказала она тихонько и сделала еще пару глотков. Её странные глаза разгорались все ярче.

– А можно спросить, где я? И кто вы?

Медик уж было собирался ответить, но его отвлекла внутренняя система мониторинга: на соседней платформе из медицинского стазиса выходил командир.

Даже полувменяемый, Оптимус Прайм оставался верен себе: попытался встать, предварительно поморгав оптикой, чтобы стряхнуть с внутреннего экрана каскад ошибок. Когда из этого ничего не вышло, Оптимус понял, что проще спросить. Попытка повернуть голову отозвалась резкой болью во всей правой стороне корпуса и мемори-файлом о прилетевшем от Мегатрона заряде, но все-таки он проговорил:

– Рэтчет?..

– Прошу тебя, не двигайся, – проворчал откуда-то сбоку медик. – Я не затем тебя битых три джоора собирал, чтобы ты опять у меня здесь развалился.

– Все целы?

– Более-менее, хотя я предпочёл бы обратное.

Когда удалось все-таки сфокусировать взгляд, Прайм понял, что лежит в медблоке, Рэтчет стоит чуть поодаль и внимательно изучает какие-то (его, видимо) показатели, соседняя платформа пуста…Стоп, нет не совсем пуста – там сидит человек. Странно, почему Рэтчет оставил его здесь, а не отнёс в «людскую» зону, где всё соответствующего размера?

Оптимус уже хотел было задать вопрос, как человек на соседней платформе поднял голову. Их взгляды встретились.

Оптимус Прайм смотрел на девочку.

Девочка смотрела на Прайма.

___________________

*Gone (анг.) – ушедший/-ие