Derek Ager, The Nature of the Stratigraphical Record («Природа стратиграфической летописи»), 1973.
Моим мыслям возвращается нормальная быстрота, и я снова я. Мыслительные процессы не отключаются в стазисе, не полностью отключаются. Если бы мысли отключались, они никогда не запустились бы снова. Почему, я не знаю. Такие вещи понимают медики, башковитые в технике. А я просто солдат. В общем, глубокий стазис, такое дело... но тысячелетия там проходят как секунды. Это не потеря; всё равно, мысли в стазисе не очень осмысленные.
Барьер мёртв, а я разбужен занять его место. Мне бы чувствовать грусть от смерти товарища, но на деле, я рад. Он умер, я проснулся. Глубокий стазис — не так плохо, но белый свет наяву бесконечно лучше, чем тысячелетия во сне. И что, раз отказ микросхемы погубил Барьера? Я не знал его; не воевал с ним вместе. Я видел, как падают дюжины. За Барьером есть ещё сотни таких же. Поэтому я стою на его посту и благодарю сбои микросхем за мою явь.
Шоквейв сократил б0льшую часть укомплектованных живыми должностей. Заменил нас тупыми машинами. Говорит, что они выполняют нашу работу с той же эффективностью, но без тех затрат топлива. Пускай. Некоторые дела следует делать с Искрой. Есть ещё живые, которые служат, но я их не знаю. Мы не говорим. Мы ходим по коридорам и переходам, винтики в машине, и ничего не говорим, ничего не передаём по радио. Шоквейв не поощряет пустые разговоры. Всё равно, пожелай мы заговорить, б0льшая часть атмосферных газов перешли в жидкое состояние или замёрзли. Без обычной плотности проводящей среды все звуки кажутся моим аудио приглушёнными. Я слышу звук своих шагов скорее ногами, чем сквозь разреженный воздух, и все звучит настолько искажённо, что возникает искушение отключить себе слух, впустить безмолвие и прогнать эти странные полушёпоты-полушорохи.
Идут века, я смотрю на вечноизменчивые звёзды. Их узор сдвигается, всегда новый. Порой я соединяю яркие точки через пустоту, и вижу картины. Много разных вещей. Лица моей старой эскадрильи. Они отражения моего собственного. От моего праздного обрисовывания по мысленным контурам лицо-видение искривляется, искажается в судороге жестокой смерти. Я не отвожу взгляда. Это лицо, которое могло быть лицом моего двойника, я видел изуродованным столько раз, так по-разному, — и ушёл всякий след вкрадчивого страха, что оно станет моим. Это у нас в прошивке, видеть образы в хаосе, говорит Шоквейв. Он говорит, что мы пытаемся найти значения даже там, где их нет.
Когда я смотрю в кибертронские дали, то ничего не вижу в холодных вытянутых линиях и эфемерных тенях. Здесь пропало немного топлива. Там растрепалось и разорвалось немного проводки, самую малость слишком ровно для естественного износа. Тут сбой микросхемы, который дал мне моё место. Где логика в том, что нечто неизвестное всё ещё живёт на Кибертроне. Понятно, я знаю, что видел, и знаю, когда заткнуться. Со временем, я перестаю отправлять донесения. Смысла нет.
Звёзды . . . вот мои товарищи здесь. Может они умерли, но они не ушли надолго. Мне нравится думать, что они живут славной жизнью и забыли про этот мёртвый мир. Это было бы очень по-нашему, по-десептиконски. Оставь мёртвым умереть.
Кибертрон меняется. Газовый состав колеблется, здания разваливаются, и неуклонно утекает энергия. Умри мы все, особой разницы не будет. Не думаю. Немые машины ещё проработают какое-то время. Тупые рабы.
Шоквейв урезает некоторые должности, посылает часть личного состава обратно в стазис. Говорит, нужна энергия. Я прилагаю усилия служить лучше — не отправиться снова в глубокий стазис, в бесчувствие, в анабиоз. Я в изнеможении от мрачных опасений — а может, просто от недостачи энергии — несколько миллионов лет, этого на деле недостаточно, чтобы уметь угадывать будущие действия моего вышестоящего.
Да и потом, понимать других — не моё. Я стреляю в других. Прохожу мимо других без единого слова. Вот и вся связь.
Я не всегда был таким. У меня были друзья, были вингмейты, и пускай они мне не очень нравились, я знал, что они прикроют в бою. Они для меня что-то значили. Теперь их нет рядом: мертвы или спят, ушли вместе с шумом битв. Единственные враги теперь живут только в моём воображении.
Идёт время. Однажды начинают будить учёных-инженеров-техников. Шоквейв что-то затеял. Не пойму, что. Это всё выше моего понимания, много выше, куда-то в экзосферу. Если эти технари разбирают тарабарщину Шоквейва, им больше силы. А те, что не разбирают, снова попадают в глубокий стазис. Ужасно много попадает обратно. Может, только сам Шоквейв и понимает, о чём говорит. А может и он не понимает.
Энергии становится страшно мало. Это был лишь вопрос времени. Тысячи лет мы не находили никаких новых источников энергии, и даже урезанный до арматуры личный состав расходует топливо, которое у нас осталось. Я попаду обратно в глубокий стазис. Проснусь ли? Я не хочу умирать за идею, не в капсуле сна. И что хорошего я принесу идее, если буду лежать и спать? Я хочу ходить по нашему мёртвому миру; летать в разреженном воздухе. О шлак, вот и крышка...
Однако, вскоре я снова просыпаюсь, к моему приятному удивлению. Кибертрон гудит оживлением и деятельностью. Наши пропавшие товарищи вошли с нами в контакт. Шоквейв и техники, а потом большею частью один Шоквейв (только Шоквейв реально понимал, что происходило и обладал несгибаемым упорством продолжать следовать планам в течение многих тысяч лет), установили связь между Кибертроном и миром, который открыли наши потерянные и обретённые товарищи, — космический мост до комка грязи, называемого Землёй.
Наши враги ещё живы. А теперь, они снова на Кибертроне. Наш Главнокомандующий, Мегатрон, отдаёт нам приказ разделаться с ними.
Модификация для распыления кристалликов, которые вызывают кислотный дождь, проста: всего лишь замена одного компонента, сказал техник. Что там ни заменили, это было быстро. Я сделал себе такую миллионы лет назад, когда полёты в кислотном дожде были популярным развлечением. Довольно обычная процедура, и я рад, что прошёл её. Ведь поэтому я попал на это задание.
Вызывать кислотный дождь вместе со мной отправили ещё двоих, которых я не знаю. Это далеко не боевой вылет, но как это здорово, крутые, резкие развороты. Я могу закладывать виражи шире и плавнее, но когда Одноглазый не смотрит, почему бы и не разойтись немного? Я устал чувстовать себя как тщательно подогнанная шестерёнка, встроенная для единственной цели.
Встречный воздух с напором охватывает моё тело, вызывая к жизни давно молчавшие сенсоры. Прилив ощущений, данных ударяет в меня. Я не забыл этого. Кто мог забыть? Но это радость, которую надо испытывать снова.
Кристаллы падают, восстанавливая саму стихию против автоботов. Я вижу, как привязанные к поверхности кучи хлама валятся наземь и по-настоящему счастлив быть десептиконом впервые с тех пор, как вкусил глубокий стазис. Космический мост обеспокоил меня, вызвал сомнение, а вдруг там, на Земле, они размякли, раз решили спасать мёртвый мир. Автоботы и кем бы ни были их обречённые союзники, которых они взяли с собой, приходят в отчаяние, и правильно делают.
Нет, что-то не так, но что? Один из автоботов отогнал дождь. Второй целится — ракеты! «Земля-воздух»? Дурак, какие же ещё? О Кибертрон, сейчас я умру...
