С тех пор, как Джаз вернулся, с ним творилось что-то неладное. В принципе, Рэтчета это не удивляло. Тут кто угодно может, как говорит Эппс, «свихнуться».
Смерть изменила лейтенанта не в лучшую сторону. Наверное, прежде Рэтчет был бы рад тому, что эта неугомонная заноза в бампере наконец успокоилась и прекратила свои спарклингские дурачества, но теперь… теперь ему (да и остальным автоботам) отчаянно не хватало прежнего Джаза. Одного взгляда на мрачного, непривычно-тихого лейтенанта было достаточно, чтобы Искра в груди сжалась от боли. Видеть его таким – все равно что снова возвращаться в тот день, снова видеть искореженный, разорванный корпус и мертвую потухшую оптику.
И самое противное – Рэтчет ничего не мог с этим поделать. Он уже приложил немало усилий, чтобы вернуть друга к жизни. Сейчас все системы Джаза работали почти идеально – этого было невероятно трудно добиться в нынешних условиях, но у Рэтчета получилось. Он заслуженно считался лучшим автоботским медиком, но Искру, измученную непонятным недугом, не мог вылечить даже он.
Дело несколько осложнялось еще и тем, что поговорить с самим Джазом на эту тему было невозможно. Он вообще стал избегать любых разговоров, предпочитая проводить свободное время в одиночестве. Если у него была возможность улизнуть с Диего-Гарсия или не возвращаться туда вместе с группой после очередного задания на материке – он охотно использовал этот шанс. Где он проводил это время, никто не знал. Оптимус пытался прекратить это, но Рэтчет тогда счел нужным возразить лидеру – идея запирать Джаза в таком состоянии на базе не казалась медику удачной.
Если же лейтенанта удавалось выловить и спросить прямо, что с ним происходит, Джаз неизменно уходил от ответа. Это он умел делать виртуозно, как никто другой. Либо менял тему, либо отшучивался. Чувство юмора ему, надо сказать, не изменило. Хотя было странно и больно видеть, как он теперь улыбается. В этой улыбке не было и тени былого задора.
Но пару недель назад все изменилось. Джаз будто бы пришел в норму. Это не могло не радовать, но вот только перемена эта была такой неожиданной, и, более того – нежданной, что Рэтчет забеспокоился не на шутку. Лейтенант, впрочем, и раньше не раз удивлял своих друзей, но в те времена он хотя бы изредка снисходил до того, чтобы хоть что-нибудь им объяснить.
- По-моему, ваш лейтенант свихнулся уже окончательно, - сказал как-то Эппс, наблюдая, как Джаз, мурлыкая что-то себе под нос и пританцовывая в такт, возвращается в ангар. Судя по всему, настроение у лейтенанта было просто великолепным, чего с ним давно не случалось.
Рэтчет, наблюдая за удаляющимся серебристым трансформером, только рассеянно кивнул. Эппс не знал, каким был Джаз прежде, и, наверное, считал, что мрачная отрешенность – это обычное состояние лейтенанта.
- Я бы скорее сказал, что он входит в норму, - проговорил медик, повернувшись к сержанту. – Он всегда такой… был таким, раньше.
Эппс усмехнулся, сложив руки на груди.
- Очень на это надеюсь. Знаешь, многие не в восторге от самого факта вашего пребывания здесь. Представляешь, что с ними будет, если они решат, что у одного из вас с головой не в порядке?
- Джаз в порядке, - несколько удивленно, но уверенно заявил Рэтчет. – Только понять не могу, почему.
«Как и почему он был НЕ в порядке раньше».
- Ну, тогда радуйся, - Эппс по-дружески хлопнул медика но ноге и повернулся, чтобы уйти. – Хотя, знаешь, если б кто из моих ребят вдруг начал так себя вести, я бы решил, что он под кайфом. Но с вами такого не бывает, верно?
Рэтчет неопределенно пожал плечами.
- Вообще-то бывает… Но вряд ли Джаз мог… нет, точно нет. Я бы заметил.
Эппс сухо усмехнулся.
- Значит, он нашел себе девушку, - сказал он, направляясь к ангару вслед за Джазом.
Ретчет только скептически фыркнул и покачал головой.
Это уж точно вряд ли.