— Принесла? - нетерпеливо спросил Саундвейв, едва дождавшись, когда Элеонора Уилсон включит свой передатчик и заблокирует дверь в лабораторию. В ответ она молчаливо кивнула, указав на тележку, заставленную аппаратурой и канистрами. В них не было ничего интересного или полезного, но Элеонора Уилсон всегда брала с собой тележку, когда собиралась пронести в лабораторию что-то, о чем никто не должен был знать кроме них двоих.
Сегодня он долго ждал ее, затаившись в своей внутренней темноте и слушая, как кто-то - кажется, то был Старик - стучит по клавишам и бормочет себе под нос какую-то чепуху. Добровольная неподвижность тяготила его значительно больше томительного вынужденного ожидания, но собственное нетерпение не позволило отключиться, чтобы вновь очнуться после её возвращения. Элеонора Уилсон знала, как его разбудить - она всегда касалась его лица и тихо звала по имени, и Саундвейву казалось, что таким образом женщина сможет вернуть его хоть из дезактива.
Прошло уже много времени с тех пор, как она начала разблокировку, и многое уже было сделано. Саундвейв уже мог двигать обеими руками, мог садиться, поворачивать голову - только ноги все еще оставались неподвижными, мертвыми. Элеонора Уилсон говорила, что с ними что-то не так - есть некая проблема, устранение которой может занять много времени, но Саундвейв был готов подождать. Ему не нравилось то, что она тянула с этим, ему даже казалось, что Элеонора делает это нарочно. Однако теперь десептикон был уверен в том, что Элеонора Уилсон сдержит обещание, а, стало быть, волноваться не о чем. Она слишком далеко зашла, чтобы отступать. Да и он все еще не получил энергон, и был еще слишком слабым, чтобы попробовать выбраться отсюда, но Элеонора Уилсон каким-то образом смогла более-менее наладить его накопительные блоки. Она не заменила их и не починила полностью, блоки все еще были неисправны, но, по крайней мере, теперь Саундвейв не рисковал самопроизвольно отключиться, словно древняя развалина, доживающая последние орны. Может, он и развалина, но все же, уже не такая безнадежная...
Элеонора Уилсон подкатила тележку к платформе и, сгрузив часть канистр, вытащила какой-то широкий и плоский предмет, завернутый в ветхую и грязную тряпку.
- Я пока не могу придумать ничего лучше, - словно извиняясь, она пожала плечами. - Я взяла его в туалете на пятом уровне - его надо будет вернуть. Так что будь аккуратнее.
Это было излишне - в последние дни его координация значительно улучшилась, и теперь Саундвейв не боялся случайно повредить землянку. Он мог бы даже дотронуться до нее, не рискуя при этом сбить с ног, но, правда, не знал, как женщина на это отреагирует.
Элеонора Уилсон сдернула тряпку, аккуратно уложив ее на тележку. Под ней оказался прямоугольный кусок стекла. Зеркало. Обычное зеркало. Кибертронцы, конечно, такими штуками не пользуются, но здесь, на Земле, было много зеркал, и поэтому Саундвейв знал, что это такое. Ему вдруг вспомнилось что-то, картинка-вспышка из прошлой жизни - человеческий город, огромный дом из стекла и стали и собственное отражение в стене, сплошь состоящей из поляризованного стекла... Он мотнул головой, отгоняя неуместное воспоминание - что бы там ни было, этого уже нет. Может, и дома того уже нет, и его нет - такого, каким он был тогда.
Зеркало было довольно велико для человека - Элеоноре Уилсон приходилось держать его двумя руками, чтобы не уронить, но Саундвейву оно казалось маленьким - вполне могло уместиться в одной ладони. Он протянул руку, и аккуратно взял зеркало двумя пальцами.
Элеонора Уилсон молча наблюдала за ним.
Немного помешкав, Саундвейв поднес зеркало к лицу. Вспышка отраженного от лампы света ослепила его на миг, а потом... а потом он увидел.
Некоторое время он внимательно разглядывал себя, не зная, верить отражению или нет, узнавать в нем себя, или... или отрицать очевидное. Он, должно быть, слишком долго смотрел на человеческие лица, и поэтому сейчас собственные черты казались ему какими-то... непривычными. Но это было еще не все.
Левая скула выглядела так, словно составляющие ее детали подержали в едкой кислоте, а потом поручили поставить их на место неисправному дроиду-мусорщику. От подбородка до визора лицевую пластину покрывала сеть тонких, уродливых сварных швов, грубых, кривых и щербатых. Металл вокруг них местами потемнел и окислился и теперь поблескивал синими и бордовыми разводами. Саундвейв и раньше, дотрагиваясь до лицевой пластины, чувствовал, что там что-то не так, но и представить не мог, что его могли так изуродовать... Ремонт был проведен корректно - он мог бы даже без особых проблем трансформироваться со всеми этими швами... шрамами. Но исправить последствия этого ремонта было, пожалуй, труднее, чем ликвидировать само повреждение.
Только коснувшись шрамов пальцами, он смог поверить в то, что этот кошмар в отражении - он сам. Рука, и зеркало полетело вниз, перевернулось в полете, ехидно сверкнув. И разбилось вдребезги.
Элеонора Уилсон ахнула. Саундвейв вдруг вспомнил о ее присутствии и закрыл поврежденную щеку ладонью, тут же осознав, насколько это глупо - она-то все время ЭТО видела, теперь уже поздно прятаться. Да и какая ему разница? У людей совсем другое понятие о красоте - он, наверное, даже если бы был здоров, казался бы им уродливым, жутким чудовищем. Но все же... Праймас...
Элеонора Уилсон, не обращая внимания на осколки, рассыпавшиеся по всему полу, словно разбрызганная ртуть, подалась к нему. Стекло захрустело под ее ногами. Саундвейв попытался отвернуться - просто на нее было больно смотреть. Она-то целая, куда ей понять...
- Ох, прости, - проговорила она, касаясь руки десептикона, которой он опирался о платформу. Лицо женщины было обеспокоенным, как никогда прежде, - зря я его принесла...
Элеонора Уилсон оглянулась на разбитое зеркало - в его кусках отражались равнодушные огоньки потолочных ламп. Саундвейв отшатнулся, чувствуя обиду и злость. Он-то еще радовался, что остался жив! Но теперь он настолько остро ощущал свою ущербность, что по-настоящему жалел об этом. И дело не только в этих шрамах - просто собственное отражение, наконец, сдернуло пелену самообмана с оптики. Он - уродливый калека, беспомощный и бесполезный даже для себя самого. Уж лучше быть мертвым.
- Саундвейв, - позвала Элеонора Уилсон, вцепившись в броню на его запястье. Он резко обернулся, едва сдержавшись, чтобы не отшвырнуть землянку на другой конец комнаты - лишь бы она отстала. Лишь бы замолчала, прекратила смотреть на него вот так, с беспокойной, отвратительной жалостью. Не нужна ему ее жалость! Вообще ничья не нужна. Жалеют только слабых, а он никогда слабым не был. Его таким сделали - сначала тот, кто пытался его убить, а потом они, люди. И Элеонора Уилсон в том числе. Она - хуже всего. Она ослабила его изнутри, заставив забыть о том, что люди - враги, и что никогда не было иначе! Они специально все это затеяли, специально, специально... Ярость и горькая злость жгли его изнутри, едва не разрывая Искру на части.
- Саундвейв, пожалуйста успокойся, - Элеонора Уилсон залезла на платформу и протянула руку к его лицу. Если бы Саундвейв не был так подавлен, он бы убил ее только за это. Но прикосновение теплой руки к подбородку словно заставило его опомниться - и ярость и злость ушли, оставив после себя только отчаяние и боль, - ты не видел себя раньше. Мне жаль, но это - лучшее, что мы смогли сделать.
- Уйди, - коротко велел Саундвейв. - Прекрати это.
- Прекратить - что? - спросила Элеонора Уилсон с искренним недоумением в голосе.
Саундвейв двумя пальцами сжал ее запястье и отнял от своего лица. Элеонора Уилсон с тихим шипением втянула воздух сквозь сжатые зубы - ей было больно, но больше она не издала ни звука.
- Это, - объяснил Саундвейв, раздраженно отпуская ее руку. Ему вдруг стало до того мерзко, что захотелось хорошенько удариться головой о платформу - пусть уж лучше все вернется к изначальному состоянию. Она хотела ему помочь, а он сделал ей больно. Но чего еще ждать от чудовища?
- Извини, - тихо пробормотала она, потирая запястье. На бледной коже расцветали алые пятна.
- Я убью тебя, если ты сейчас не уйдешь, - тихо пообещал Саундвейв.
Элеонора Уилсон досадливо мотнула головой, и спрыгнула с платформы, продолжая придерживать поврежденную руку.
- Не думала, что инопланетные роботы могут быть самовлюбленными болванами, - пробормотала она, бросив раздраженный взгляд на осколки зеркала и на свое искаженное, разбитое отражение. А потом достала из-под стола с монитором пластиковое ведро и, опустившись на корточки, тороплипо принялась собирать их левой рукой, поджав правую. Поврежденное запястье посинело и распухло, но она так ничего по этому поводу и не сказала.
Саундвейв наблюдал за ней, постепенно приходя в себя. Жалость к себе уступила место неприятному и незнакомому чувству вины. Элеонора Уилсон ни разу не назвала его чудовищем - хотя десептикон слышал, как другие иногда называли его так между собой. Ему стоило быть более сдержанным. Хотя, куда уж более - он был готов раздавить эту женщину от злости, но что-то его удержало. Может, он уже не такой сильный и совершенный, как раньше - но Элеонора Уилсон слабее его, и она-то была такой всегда. Маленькое белковое существо, хрупкое и безобидное. Как легко ее повредить! всего-то стоило посильнее сжать пальцы - и Саундвейв бы сломал ее нежные косточки. Косточки, тьфу, одно название - запястья у нее тонкие, Саундвейв даже почти не чувствовал, как сжимал ее руку. Как только такие, как она, вообще могут жить в этом мире - в мире, который даже его смог сломать?
- Твоя рука болит? - спросил Саундвейв, потому что молчание вдруг стало его тяготить. Не самая лучшая тема для разговора, но он хотел, чтобы она поняла, что он сожалеет о своем поступке.
Элеонора Уилсон вздрогнула - пальцы ее дернулись, и осколок, который она собиралась положить в ведро, вывернулся, как живой. Она тихо зашипела, зачем-то быстро приложив ладонь к губам - Саундвейв успел заметить, как несколько алых капель сорвались с ее руки. Так и держа руку у рта, женщина оглянулась, уставившись на десептикона недоуменно и подозрительно.
- Теперь обе болят, - ворчливо ответила Элеонора Уилсон, поглядев на свою левую руку. Ладонь пересекала жирная красная черта.
- У тебя кровь, - удивленно произнес Саундвейв. Он знал, что у людей внутри вместо приличных физиологических жидкостей течет эта красная органическая дрянь, которую нельзя даже слить - она сворачивается и гниет, а от ее запаха нормального меха вообще может вывернуть наизнанку. Он даже помнил, что видел кровь раньше, и откуда-то знал, что у нее металлический привкус. Ну хоть что-то привычное есть в этих белковых. Но все же, сейчас вид крови его озадачил.
- Да ты гений, - фыркнула Элеонора Уилсон, доставая из кармана халата кусок белой материи и вытирая ладонь. На ткани расползлись бурые пятна. - Конечно, у нас будет течь кровь, если мы порежемся.
В ее словах звучал явный укор. Саундвейв помотал головой.
- В этом моей вины нет.
- Да уж, - она встала, раздраженно посмотрев на пол. Осколков осталось немного, большая часть цже была собрана. - Плохо, что ты разбил зеркало. Мне надо было повесить его на место.
- Твоя рука, - напомнил Саундвейв, пропустив это обвинение мимо аудиосенсоров. К квинтам это зеркало - от него, как видно, одни неприятности, даже хорошо, что оно разбилось. - Я не нанес тебе серьезных повреждений?
- Ерунда, - отмахнулась Элеонора Уилсон, демонстративно пошевелив пальцами правой руки, и тут же поморщилась от боли, - Будет пара больших синяков. Кость ты мне, кажется, не сломал. А ладонь заживет через пару дней.
- Ты дашь мне посмотреть?
Она вскинула брови, наклонив голову набок. Уголки губ чуть приподнялись в ироничной усмешке.
- Ты что же, обрел дар целительства, пока тут лежал?
Саундвейв раздраженно фыркнул.
- Я не сказал - лечить. Я просил посмотреть. Ты, Элли, видела мои повреждения. Я хочу посмотреть на твои.
Она рассмеялась, замотав головой.
- Это еще зачем? Такого в условиях нашего договора не было.
- Я хочу посмотреть, - настаивал Саундвейв. - И оценить их тяжесть самостоятельно. Чтобы в будущем быть осторожнее с тобой. Я не хочу случайно убить тебя.
- О, это ты здорово придумал, - Элеонора Уилсон пожала плечами, - мне бы тоже этого не хотелось. Тогда, я думаю, это можно. Ну, смотри?
Она подошла ближе и вытянула вперед обе руки. Саундвейв, скрючившись в неудобной позе, подставил два пальца под ее правое запястье.
- Твоя рука посинела, - задумчиво проговорил он, - почему? Это опасно?
- Нет, - чуть поморщившись, ответила Элеонора Уилсон. - Это синяк. Эээ... подкожная гематома. Ты слишком сильно сдавил мне руку и повредил мягкие ткани. Оттуда высочилось немного крови и она свернулась - через кожу кровь кажется такого света. Это пройдет само собой через несколько дней - ничего страшного. Хотя и неприятно. Мне придется теперь носить что-то с длинными рукавами, чтобы никто не заметил.
Саундвейв покачал головой. Как странно они устроены. Жаль, что у него вмятины на броне не могут "пройти сами собой", но вообще звучало это отвратительно. Внутренняя утечка физиологической жидкости - хуже и не придумаешь.
Что ж, белковая лучше знает, опасно это или нет. Хотя выглядит довольно жутко. Саундвейв отпустил ее правую руку и взял левую, требовательно коснувшись когтем сжатых пальцев. Элеонора Уилсон расправила ладонь - тряпка, которую она прижимала к ране, выпала. Вся рука у нее была перемазана в крови - вязкая и липкая жидкость пачкала обшивку, но Саундвейв не обратил на это внимания.
Кровь начинала сворачиваться - она набилась в рану неровными, маслянисто-поблескивающими черными сгустками. Не самое приятное зрелище, но мех заставил себя терпеть. Удерживая ее ладонь, он провел пальцем другой руки над царапиной, но заметил нечто странное - что-то мелкое блеснуло в ране. Особо не задумываясь, Саундвейв подцепил частицу когтем.
- Что ты... У-у-у... - пискнула Элеонора Уилсон, попытавшись отдернуть руку, но Саундвейв крепко ее держал. Видимо, побоявшись заработать еще один синяк, Элеонора Уилсон успокоилась и закусила губу. Зрачки ее расширились, а лицо побледнело - Саундвейву показалось, что она вот-вот отключится.
Кончик когтя, к счастью, был достаточно тонким и острым, и у Саундвейва получилось извлечь постороннюю частицу из раны - то был маленький и узкий, длиной едва с ноготь Элеоноры Уилсон, осколок стекла, отколовшийся в виде крохотной иголочки. Элеонора Уилсон пошатнулась, и Саундвейв торопливо убрал пальцы. Она машинально взмахнула рукой в поисках опоры, и мех охотно ее поддержал. Броня еще больше измазалась в человеческой крови, но Саундвейв почему-то чувствовал себя очень довольным. Было в этом что-то приятное - вдруг осознать, что можешь не только разрушать и вредить. Хотя Элеонора Уилсон, кажется, была не в восторге.
- Какого черта? - недовольно воскликнула она, смахивая с ладони злополучный осколок. - Я сама могла это сделать.
- Тебе было больно?
- Ты мне туда грязи занес, - она уставилась на свою ладонь, словно ожидая увидеть там черные разводы от отработанного масла или еще что-нибудь в этом духе. - Черт, теперь она нагноится.
- Что значит - нагноится? - спросил Саунлвейв, неожиданно заинтересовавшись человеческой физиологией.
- Значит - распухнет, покраснеет и будет болеть, если я немедленно ее не промою, - проворчала в ответ Элеонора Уилсон.
- Тогда тебе не следует с этим медлить, - серьезно посоветовал он. - Если ты будешь нефункциональна, ты не сможешь разобраться с блокировкой.
- Шел бы ты со своей функциональностью, - чуть слышно бросила она.
Но Элеонора Уилсон довольно быстро успокоилась. Саундвейв молча смотрел, как она достает из белого, с красным крестом, ящичка не стене какие-то непонятные предметы и промывает рану. Сначала белковая щедро плеснула на ладонь прозрачной жидкостью из большого флакона - кровь запузырилась, превращаясь в белую пену; потом, промочив маленький клочок ткани из этого же пузырька, окончательно очистила ладонь и смазала края раны красно-коричневой жидкостью. А потом аккуратно замотала руку длинной полоской тонкой белоснежной ткани. Правую руку тоже обработала и туго перевязала. Саундвейв наблюдал за этим с искренним интересом, ему прежде не доводилось видеть, как ремонтируются белковые. Он знал, что у них регенерация идет быстрее, но как-то не задумывался, что они еще и могут предпринимать какие-то действия, чтобы ее ускорить.
Но, все же, он был искренне рад, что не родился человеком.
Элли закрыла за собой дверь, и, не включая свет и даже не снимая заляпанного кровью халата, повалилась на застеленную койку. Местные кровати всегда казались ей неким изощренным орудием пыток - жесткие, узкие, а белье накрахмалено так, что кажется, будто в прачечной порошковый крахмал перепутали с цементом. Но сейчас постель показалась ей заманчиво-мягкой. Почти как дома.
Да, день выдался тяжелый. Элли улыбнулась, вспоминая, как ей пришлось объяснять Престону, почему у нее забинтованы обе руки и весь халат в кровавых пятнах. Она наплела ему какой-то чепухи о разбитой тарелке в кафетерии - и он вроде бы успокоился, но маленькая параноидальная иголочка, засевшая во внутренностях, все же, кольнула ее, намекнув, что для пущей безопасности неплохо бы действительно разбить тарелку - вдруг кто будет проверять...
Она помотала головой, отбрасывая эти нелепые мысли. Вот Хант, тот проверил бы, но, к счастью, сегодня она его не встретила.
Кстати, о Ханте...
Элли сунула руку в карман, нащупав там уже порядком замусоленный бумажный конверт. Он так там и лежал с того дня, как полковник его вручил, тогда она слишком устала, потом было не до этого, а потом... А потом она поняла, что не хочет на это смотреть. Она вспоминала лицо полковника, когда они встретились в коридоре, и ей становилось противно. Не надо было просматривать диск, чтобы понять, что там записана какая-то гадость. Но сегодня...
Она достала диск из кармана и с сомнением повертела его в руках - внешне ничего интересного, обычная болванка в обычном белом бумажном конверте для дисков. Конверт не запечатан, защитная полоска на клеевой ленте все еще на месте. Почему-то эта простота оформления делала этот "подарок" особенно зловещим. Плохие вещи всегда выглядят неприметно, неброско. Обыденно. И это - самое страшное, что в них есть, Из-за этого кажется, что зло творится легко и беспрепятственно - везде, каждый день, постоянно...
Элли вздохнула, положив диск себе на живот и уставившись в потолок. Она до сих пор нервно вздрагивала, вспоминая злобно пылающую алую оптику и спокойный, обычный голос десептикона. Саундвейв вообще всегда говорил без интонаций - возможно, он просто не способен был их выражать, но... Слова "я убью тебя" произнесенные таким спокойным тоном, наполняли Элли невыразимой жутью. Агрессия в ответ на проявление сострадания - да знает ли он вообще, что такое сострадание? Ему действительно ничего не стоит ее убить. Он, если захочет, просто раздавит ее, как таракана. Это было страшно. К сожалению, Элли поняла это только сегодня.
Ее мучили неприятные, тревожные сомнения. Поначалу ей было действительно жаль Саундвейва, он казался беспомощным и жалким — как можно было его ненавидеть? Но с каждым днем он становится сильнее. Нет — это она делает его сильнее. Сама, своими руками.
Но... нет, Хант не может быть прав. Она-то, как это ни парадоксально, знала десептикона лучше аналитиков из Пентагона. Ну напугал он ее один раз, но потом почти что извинился, хотя Элли в принципе не могла бы представить десептикона извиняющимся. И она упорно не желала верить в то, что Саундвейв - такое уж мерзкое чудовище, как о нем говорили. Правда, сегодняшний день это изменил.
Но, впрочем, эти ребята не зря прилетели завоевывать Землю - какие бы цели они не преследовали, нельзя ожидать, что при этом они окажутся милыми и добрыми созданиями. Элли печально усмехнулась, она-то в это почти поверила. Десептикон казался ей даже забавным, и, уж конечно, до чертиков любопытным, а любопытство было ее самым страшным пороком. Никогда оно не доводит до добра. Элли увлеклась частностями и забыла о главном - как говорила ее мать, за деревьями не увидела леса. В раненом и покинутом существе не разглядела врага.
Нет, это неправильно... хотя, кто знает, что правильно? Когда-то Элли задавала себе вопрос: «кому она собирается помогать?», но так и не нашла ответа. Кажется, ответ сейчас лежал совсем рядом - в простом белом конверте.
Но она еще не готова его узнать.
Она не хотела верить, что ошиблась.
Только зарегистрированные участники
могут голосовать
Примечания автора к главе:
Огромное спасибо пользователю Arela за бетинг.
